Андреа Камиллери - Форма воды
В гимназии у них был старенький священник, преподаватель закона Божьего. Раз он сказал: «Истина – это свет».
Монтальбано был учеником непоседливым, учился через пень-колоду, сидел всегда на последней парте.
– Тогда, значит, в доме, где все говорят правду, за электричество меньше платить надо.
Это он заметил вслух, за что и был выгнан из класса.
Теперь, через тридцать лет с гаком, он мысленно попросил прощения у старого священнослужителя.
– Ну и отвратительный у вас сегодня вид! – воскликнул Фацио, как только он появился в комиссариате. – Плохо себя чувствуете?
– Отстань, – был ответ Монтальбано. – Что-нибудь новое по поводу Гамбарделлы?
– Ничего. Сгинул. Я так соображаю, что мы найдем его в чистом поле, обгрызенного собаками.
– Что-то было, однако, в тоне бригадира, показавшееся Монтальбано подозрительным, слишком долго они были знакомы.
– Что стряслось?
– Стряслось то, что Галло поехал в травмопункт, руку себе покалечил, ничего серьезного.
– Как это произошло?
– На служебной машине.
– Опять несся? Врезался во что-нибудь?
– Да.
– Тебе что, повитуха нужна, чтоб слова из тебя тянуть?
– Ну, я послал его срочно на базар, там была потасовка, и он полетел на всех парах, знаете, как обычно. Его занесло, и он врезался в столб. Машину отбуксировали в наш автопарк в Монтелузе, дали нам другую.
– Раскалывайся, Фацио: нам порезали покрышки?
– Угу.
– И Галло не посмотрел сначала, как я вам сто раз наказывал? Как вам вбить в голову, что резать нам покрышки – это национальный вид спорта в нашем паскудном городишке? Передай ему, чтоб сегодня в управлении не появлялся, а то я, как его увижу, ему морду набью.
Комиссар хлопнул дверью своего кабинета – он был на самом деле в бешенстве, – порылся в жестяной коробке, где держал всякую всячину от марок до оторвавшихся пуговиц, нашел ключ от старого завода и ушел, ни с кем не попрощавшись.
Усевшись на гнилой балке, рядом с которой он нашел сумку Ингрид, комиссар разглядывал штуковину, показавшуюся ему в прошлый раз чем-то вроде муфты для соединения труб. Сомнений не оставалось – это был шейный корсет, новенький, хоть явно и ношеный. По ассоциации ему опять вступило в шею. Он поднялся, подобрал ошейник, вышел со старой фабрики и вернулся в комиссариат.
– Комиссар? Это Стефано Лупарелло.
– Я вас слушаю, инженер.
– Я вчера предупредил моего двоюродного брата Джорджо, что вы хотели видеть его сегодня утром в десять. Однако пять минут назад мне позвонила тетя, его мать. Не думаю, что Джорджо сможет прийти к вам, как намеревался.
– А что случилось?
– Не знаю точно, но, кажется, всю сегодняшнюю ночь он провел вне дома, так сказала тетя. Он вернулся недавно, около девяти, в самом плачевном состоянии.
– Простите, инженер, но мне кажется, ваша мать говорила мне, что он жил в вашем доме.
– Да, но только до смерти моего отца, потом он переехал к себе. У нас, когда папы не стало, он чувствовал себя неуютно. Как бы то ни было, тетя вызвала врача, который ввел ему успокоительное. Теперь он крепко спит. Мне, вы знаете, его по-настоящему жалко. Он был, наверное, слишком привязан к папе.
– Да, я это понял. Если увидите вашего брата, передайте ему, пожалуйста, что мне действительно необходимо с ним поговорить. Это не срочно, ничего важного, когда он сможет.
– Конечно, скажу. А мама, которая стоит рядом, просит передать вам привет.
– Взаимно. Скажите ей, что я… Ваша мать – редкая женщина, инженер. Скажите, что я испытываю к ней глубокое почтение.
– Я ей скажу, спасибо.
Монтальбано провел еще час за бумагами, одни писал, другие подписывал. Они были столь же головоломными, сколь бесполезными, эти анкеты министерства. Галлуццо, в перевозбуждении, не только не постучал, но распахнул дверь так, что та ударилась о стену.
– Что за черт! Что происходит?
– Сейчас узнал от коллеги из Монтелузы. Убили адвоката Риццо. Застрелили. Его нашли рядом с машиной, в квартале Сан-Джузиппуццу. Если хотите, разузнаю точнее.
– Не надо, поеду туда сам.
Монтальбано взглянул на часы, было одиннадцать, и он поспешно вышел.
В доме Capo никто не открывал. Монтальбано постучал в соседнюю дверь, вышла воинственного вида старушка.
– Что такое? Ходют тут, людям покою не дают.
– Извините меня, синьора, я ищу синьора и синьору Монтаперто.
– Синьора и синьору Монтаперто? С каких это пор они синьор и синьора? Да они ж самые обыкновенные мусорщики!
Да, между двумя семьями явно не было согласия.
– А вы сами кто такой будете?
– Я комиссар органов общественного порядка.
Старушка просияла и принялась верещать с явным удовлетворением:
– Туриддру! Туриддру! Скорей поди сюда!
– Никак стряслося что? – спросил, появляясь, худущий старик.
– Мать Пресвятая Богородица, комиссар это! Ты видишь, что была моя правда?! Видишь, что власти их ищут? Видишь теперь, что они жулики? Ноги унесли подобру-поздорову, чтоб их, голубчиков, в тюрьму не упекли!
– Когда они уехали, синьора?
– А вот даже полчаса не прошло. И ребятенок ихний. Если шибко побежите, так, может, их по дороге перехватите.
– Спасибо, синьора. Спешу вдогонку.
По дороге в Монтелузу его останавливали дважды, сначала патруль горнострелковых войск, потом – карабинеры. На пути к Сан-Джузиппуццу проверки уже следовали одна за другой: он фактически потратил три четверти часа, чтобы проехать меньше пяти километров. На месте происшествия были начальник полиции, полковник карабинеров, все полицейское управление Монтелузы в полном составе. Здесь была и Анна, которая сделала вид, будто его не заметила. Якомуцци оглядывался вокруг, ища кого-нибудь, кому он смог бы обстоятельно изложить все дело. Как только заприметил Монтальбано, бросился ему навстречу:
– Экзекуция по всем правилам, безжалостная.
– Сколько их было?
– Только один, стрелял, во всяком случае, один. Покойный адвокат вышел из офиса сегодня утром в шесть тридцать, взял оттуда кое-какие бумаги и направлялся в Таббиту, у него была назначена встреча с клиентом. Из офиса он уехал один, это установлено, но по дороге посадил кого-то в машину – кого-то знакомого.
– Может, кого-то, кто просто проголосовал?
Якомуцци от души расхохотался, так громко, что некоторые на него оглянулись.
– И ты можешь себе вообразить Риццо – со всем, что он возит, – спокойно подбирающего по дороге незнакомцев? Да он должен был бояться даже собственной тени! Ты знаешь лучше меня, что за спиной Лупарелло стоял Риццо. Нет-нет, наверняка это был кто-то, кого он хорошо знал, какой-нибудь мафиози.
– Мафиози, говоришь?
– Голову на отсечение даю. Мафия подняла цены, требуют все больше и больше, и не всегда политики бывают в состоянии удовлетворять эти запросы. Но тут есть и вторая гипотеза. Может, он нарушил правила игры, теперь, почувствовав прилив сил после вчерашнего назначения. И ему этого не простили.
– Якомуцци, я тебя поздравляю, сегодня утром ты особенно проницателен, видно, что отменно облегчился. С чего ты так уверен в том, что говоришь?
– Сужу по тому, каким образом этот тип его убил. Сначала пинками превратил ему в кашу мошонку, потом велел стать на колени и прикончил выстрелом в затылок.
Монтальбано мгновенно почувствовал пульсирующую боль в затылке.
– Из какого оружия?
– Паскуано говорит, что, судя по входному и выходному отверстиям и по тому факту, что дуло было практически прижато к коже, это должен быть пистолет калибра семь шестьдесят пять.
– Комиссар Монтальбано!
– Тебя зовет начальник полиции, – сказал Якомуцци и исчез. Начальник полиции протянул Монтальбано руку, они обменялись улыбками.
– А вы какими судьбами здесь?
– На самом деле, господин начальник полиции, я уже ухожу. Был в Монтелузе, услышал новость и подъехал просто из любопытства.
– Тогда до сегодняшнего вечера. Непременно приходите, настаиваю, моя жена вас ждет.
Это была догадка, только догадка, притом такая робкая, что если бы он принялся серьезно ее рассматривать, она мгновенно улетучилась бы. И все же он вжимал до упора акселератор, рискуя, что по нему откроют огонь на очередном заграждении. Добравшись до Капо-Массария, комиссар даже не выключил мотор, оставил распахнутой дверцу, открыл с легкостью ворота и входную дверь, вбежал в спальню. В ящике ночного столика пистолета больше не было. Он обругал себя последними словами, потому что после первого приезда возвращался в этот дом еще дважды и не позаботился проверить, было ли оружие на месте, ни разу. Даже когда нашел ворота открытыми, уговорил себя, что сам забыл их запереть.
«Теперь пойду слоняться», – подумал комиссар, как только вернулся домой. Ему нравилось слово «слоняться», которое означало для него: бездумно переходить из комнаты в комнату, попутно прибираясь. Этим он и занялся. Подровнял книги, привел в порядок письменный стол, поправил картину на стене, начистил газовые конфорки. Слонялся. Есть не хотелось, не пошел в ресторан и даже не заглянул в холодильник посмотреть, что ему приготовила Аделина.
