Леонид Влодавец - Приговоренный
С минуту или больше Клык лежал, вслушиваясь в тишину, поглядывая на торчащие из кустов сапоги и окровавленные штаны Правого, на Трепло и Левого, распластавшихся рядом. Птицы, напуганные выстрелами, молчали, но ветер шевелил листву, качал верхушки деревьев, гроздочки краснеющей бузины, неторопливо влек по лазоревым небесам белые, с перламутрово радужным отливом, пухлые облака. Мир продолжал существовать, болото — жить своей жизнью, но уже без Трепла, без Правого и Левого.
Странно, но в первые полторы минуты Клык ничему не верил, даже глазам и ушам. Ему даже казалось, будто все это — страшный сон, в котором главным кошмаром будет пробуждение. Недолго, но казалось. Вдруг вот сейчас вся картинка исчезнет, и окажется, что все это ему привиделось там, в камере смертников. Опять поползет в ноздри и в душу тоскливо душный тюремный запах, опять все эти вертухайские гулкие шаги, лязг замков и решеток, бряканье ключей и бессильное, мучительное ожидание последнего вывода…
И лишь после того, как эти полторы минуты истекли, до него дошло: нет, не сон это — явь! Это в натуре все, получилось! То, о чем только мог мечтать, и даже то, о чем мечтать не мог. Воля! Волюшка родненькая, мать твою за ногу! Падлы, холуи прокурорские, не дышат, а он — дышит. Они думали его по-быстрому спровадить, а это он их спровадил. Один — троих, безоружный — вооруженных… С ума сойти! Безуха!
Клык порывисто вскочил и тут же, охнув, сел. Бедро, которое зацепил своей единственной ответной пулей Сеня Левый и о котором Клык на пару минут забыл, само о себе напомнило. На продырявленных джинсах, которые были выданы ныне покойными гадами, расползалось все шире багровое мокрое пятно. Клык расстегнул штаны, спустил их до колен, глянул.
Навылет прошла. Кость не зацепила, но мяса немало выворотила. И кровь ручьем. Клык слыхивал, будто есть на бедре такая жила, через которую за несколько минут можно кровью истечь. Неужто эту и ковырнули? Неужто придется сдохнуть после того, как все получилось? После того, как вырвался? Нет, еще рано, Клык еще жить хочет.
Свою рубашку рвать Клык пожалел. Дополз до Трепла, выдернул у него из-за пояса тот самый здоровенный нож, которым тот вырубал жерди. Распорол на трупе рубаху, смотал в жгут полотняную полоску, отрубил кусок жерди, расколол пополам, обстругал одну из половинок. Привязал к палочке концы жгута, туго закрутил вокруг бедра повыше раны. Чтоб жгут не раскрутился, примотал его к ноге еще одной полоской ткани. Кровь стала течь слабее, и Клык попробовал забинтовать рану. На обе пробитые пулей дырки пристроил два оставшихся лоскута от рубахи Трепла, сложив их в несколько раз и превратив в подобие подушечек. Для дезинфекции помочился на них, благо было чем, а сверху примотал рукавами от той же рубахи. Может, и выдержат, не промокнут пока. Пощипало, даже подергало, но вроде стало полегче. Правда, нога стала неметь. Ладно, хрен с ней, может, совсем не отвалится.
Покончив с медициной, Клык на двух руках и на здоровой ноге добрался до Правого. Вывернул карманы. Нашлась пушка, которой Правый так и не попользовался, при трех обоймах, небольшой китайский ножик с драконом на пластмассовой ручке, открывавшийся так, как обычный перочинный, но с фиксатором, удерживавшим остренькое, колкое лезвие. Была еще пачка сигарет «LM», правда, на три четверти пустая, и зажигалка из красного оргстекла. Бумажник Клык прибрал, но покамест решил не рассматривать. Успеется поглядеть, если жить будем. Там же, в кустах, нашел пушку, оброненную Левым. Именно из нее Клык получил свою пулю навылет. Странно было на нее глядеть, тепленькую и порохом воняющую. Если б Клыку не повезло, шмальнул бы его Левый тут, на открытом месте. Видать, очень нужно было, чтоб наугад посланные маслинки проросли в этом дурном индивиде.
Когда Клык взялся шмонать Левого, то чуть не блеванул в натуре. Сеню этого вывернуло с кровью из двух концов, и кислый духан от него так и плыл под синим небом. И все же из него удалось достать две запасные обоймы к «макару», кнопочную выкидуху, пачку все того же «LM» с пятью сигаретами, расческу и раскупоренную упаковку какой-то жвачки с тремя пластинками. Бумажника у него не было, лишь кошелек на поясе. Этот кошелечек был поувесистей, но подводить итоги было еще рано.
От Трепла, кроме автомата, пары магазинов к нему и охотничьего ножа, Клык разжился очень ценной вещью — плоской металлической фляжечкой, в которой плескался коньячок. У него же была непочатая шоколадка «Сникерс», прихваченная, как видно, на закуску. По дороге сюда он вроде бы ни фляжечки, ни «Сникерса» не доставал. Небось берег до того времени, когда они все дело сделают, чтоб отметить. У него нашлось аж две пачки «LM», одна — с двумя сигаретами, другая — непочатая. У него, единственного из троих, были часы, дешевые какие-то, тайваньские, но ходячие. И еще бумажник.
Сначала Клык подбил бабки. Наличности оказалось почти лимон в «дереве» и триста баксов. За такие деньги люди на заводах по два-три месяца горбатятся, а эти при себе носят, как на мелкие расходы.
Потом стал разглядывать ксивы. Паспортов ни у кого из троих не было. Только удостоверения. Трепло оказался по жизни Ворожцовым Павлом Николаевичем, Правый — Кузьминым Анатолием Ивановичем, а Левый — Дерюгиным Семеном Алексеевичем. Удостоверения были выписаны от охранной службы фирмы «Русский вепрь», и на них стояла закорючка генерального директора — О. М. Иванцовой. Клык хмыкнул: муж да жена — одна сатана. «Макары» у них числились служебным оружием, а автомат нигде вписан не был. Как они его стали бы объяснять, если б кто в погонах их остановил, — черт знает! Может, соврали бы, что нашли или у злостного бандита Клыка отбили. Все равно не задержались бы надолго у ментов, прокурор бы их в два счета вытянул.
Коньяк Клык пригубил и «Сникерс» попробовал. Как-никак его ведь со вчерашнего вечера не кормили, а от вытекшей из ноги крови сил не прибывало. Покурил, собрав все «элэмки» в одну пачку, а затем решил слегка прибраться. То есть сбросить по одному своих бывших конвоиров в топь. Как он это сделал на полутора ногах (потому как раненую больше чем за половину посчитать было невозможно) — сам удивился. Пришлось жердью доковыряться до воды, а после еще упереться в жмуров шестом, чтоб вдавить их в болото. Сапоги болотные помогли. Когда их вода заполнила, утопили своих хозяев за милую душу. Осталась на поверхности пузырящаяся, как квас, коричневая жижа, а этих мордастых, здоровых бугаев, по девяносто килограммов каждый, будто и не бывало. Кровь еще кое-где осталась, но ее первый дождик смоет, а сюда не скоро доберутся. Трупы, если б остались, могли бы с вертолета разглядеть, если, конечно, есть у здешних начальников такая техника. Удостоверения всех троих Клык без долгих проволочек спалил. зажигалке. Пока они горели, водяное зеркальце над могилой граждан Ворожцова, Дерюгина и Кузьмина закрылось. Концы в воду — ищи свищи.
Распихав все, что добыл, по карманам и повесив автомат на шею, Клык еще разок покурил, чтоб отогнать комаров, потревоженных его похоронными делами. Конечно, американский дым на них не больно подействовал, но все же. Не так уж нынче много крови у Клыка, чтоб ею еще и комаров подкармливать. Самому бы хватило.
Чтоб не мучить пробитую ногу, Клык вырубил из осины рогульку и подставил под левую подмышку.
— Не больно здорово, но куда денешься? Надо куда-то идти.
Куда именно, Клык еще не знал. Затевая свой побег, он не глядел так далеко, потому что не больно верил, будто удастся. На чудо, конечно, надеялся, но уж никак не думал, что все сбудется.
Ноги — своя и деревянная — по знакомой тропке повели Клыка на тот самый заветный островок. К нычке.
Нелегкая вышла дорожка, хоть и шел туда Клык всего полтораста метров. А под самый финиш, можно сказать, совсем рядышком с родным дедовским островком, едва не нырнул навеки.
Получилось все оттого, что Клык поторопился. Перенес тяжесть на костыль-рогульку, здоровую, но ставшую ногу поставил чуть правее, чем нужно. А она возьми да и скользни. Клык по привычке хотел левой опереться, а она — ни в дугу. Ахнуть не успел, как по пояс влетел. И медленно, но уверенно стал оседать в топь.
Не так страшно, как обидно было. Ведь он своим конвоирам такой смерти желал. Надеялся их заманить на эдакое место. А с ними получилось по-другому. Зато самому себе приключение организовал.
Хорошо еще, что не психанул, не задергался, а то пропал бы как дурак. И совсем уж здорово, что на рогульке, на противоположном от раздвоенного конце, оказался крепкий сучок-крючок. Этим сучком-крючком Клык сумел дотянуться до корня какого-то деревца, росшего на островке, зацепиться за него и, перехватываясь, добраться до сухого места. Всех неприятностей было на три минуты, но когда выбрался — дрожь била.
Выбрался и лег трупом. Мокрый и грязный по грудь, с онемелой ногой и одновременно тупо саднящей раной. Сделал глоток коньяку, не помянув добром Трепло, съел кусочек «Сникерса». Дрожь унялась, стало поуютнее, но зато потянуло в сон. А спать было нельзя. Этак можно при таком раскладе и не проснуться.
