Элмор Леонард - Будь крутым
– Слышишь? «Жемчужная нить», старая пьеска Гленна Миллера. А только что играли «Чаттанугу-чу-чу».
– Вот черт, пропустил, – сказал Раджи. – Люблю эти «чу-чу». Денег хочешь? Следуй за мной, приятель.
– Никакой я тебе не приятель, кретин! Однако получить денежки ему хотелось, и потому он пошел. Раджи спросил его, нравится ли ему танцевать джиттербаг. Джо не ответил – заговорил он, лишь приблизившись к машине.
– А это чучело зачем сюда приволок?
– Это Элиот меня приволок, – сказал Раджи. – Он мой шофер. – И, обратившись к телохранителю со словами: «Дай сюда конверт, пожалуйста», пояснил Лазу: – И заодно мой казначей.
– Педрила черномазый, – сказал Джо, – но дело, видать, знает.
– Элиот с Самоа, на случай, если тебе это невдомек.
– Ага, с того Самоа, что в Алабаме.
В руках у Элиота теперь был толстый конверт, и, подняв бровь, он протягивал его Джо. Тот выхватил конверт и повернулся, чтобы уйти.
Раджи сказал ему:
– Ты взглянуть на деньги не хочешь?
Джо Лаз, остановившись, покосился на него.
– Зачем?
– Я имел в виду – пересчитать.
– Зачем это? Я доверяю тебе, черномазый. Ты же не вручишь мне куклу, правда?
Он вновь собрался уходить. Тут Раджи сказал:
– Погоди минутку, приятель, слышишь? Хочу показать тебе одну штуку.
Открыв багажник лимузина, Элиот вытащил оттуда бейсбольную биту и передал ее Раджи, который держал ее так, чтобы Лаз мог хорошенько ее рассмотреть.
– Мне понравилась твоя идея держать в багажнике бейсбольную биту, помнишь, ты говорил?
Вот я и послал моего подручного Элиота купить мне биту. Как тебе она?
Джо Лаз лишь произнес:
– Красная бита?
Он протянул руку, и Раджи кинул ему биту движением, каким мальчишки кидают жребий: попеременно хватают биту, и чья рука окажется выше, тот и бьет первым. Но в тот вечер жребия они не кидали. Джо сунул под мышку конверт и обеими руками ухватил красную биту. Он сказал:
– Это ж алюминий, ты, дубина! – И с этими словами он перекинул биту обратно. – А надо деревянную, знаменитую луисвиллскую отбивалку, а не этот кусок дерьма.
Раджи ладонями обхватил биту, рассматривая утолщенную ее часть.
– Да мой подручный Элиот сто сорок девять долларов с мелочью уплатил за эту биту! – Он придвинулся ближе, чтобы Джо посмотрел получше. – Продавец сказал, что самое лучшее в ней – это длинная рукоятка, видишь, какая изящная.
– Ага, но попробуй ударь ею по мячу, – сказал Джо, – и никакого тебе звучного «чпок», так, пшик какой-то! Тебе нужен этот пшик? Игрок такой битой весь замах испортит. Усиленная рукоятка, говоришь? Вот это-то и портит игрока – эдакий замах с оттяжкой. Так прыти не выработаешь, а во взрослом бейсболе требуется прыть.
Раджи в это время делал замахи битой, чертя короткие дуги возле самой земли, подобно гольфисту.
– А ты откуда все это знаешь?
– Хочешь сказать, что я знаю что-то, тебе неизвестное? Послушай, в колледже алюминиевой битой ты можешь выбивать хоть четыре сотни, но потом, во взрослой игре, выясняется, что ударом ты не владеешь вовсе – прыти мало.
– Ну да, а для того дела, для которого она мне требуется, – сказал Раджи, – моя прыть сгодится?
Вздернув биту вверх, на уровень пояса, он со всего размаха саданул Джо по коленям, и когда у того подкосились ноги и он, споткнувшись, закричал, то со словами: «Сгодится, свинья подлая?» – ударил Джо по лицу, отчего тот, осекшись, повалился на землю. После этого встав над упавшим, Раджи принялся наносить удар за ударом, поднимая и тяжело опуская биту, еще и еще, словно вбивал кол в землю. Во время очередного замаха Элиот сказал:
– Хватит, ему крышка.
Тяжело дыша и отдуваясь, Раджи поднял глаза, оглядел вход в клуб, пустынный тротуар. Потом ткнув Лаза алюминиевой битой, сказал:
– Глянь, доходит ли, – и стал смотреть, как телохранитель, наклонившись, ощупывает тело и одежду лежащего.
– Такие, как он, даже в сортир с собой ствол тащат, – заметил Раджи.
Он наблюдал, как Элиот извлекает бумажник Джо, ключи от машины, сигареты и, подумать только, отмычку. Элиот осведомился, что это за штука, и Раджи сказал:
– Этим вскрывают замки, когда хотят ограбить дом. Дай-ка сюда!
Вслед за тем Элиот вытащил квитанцию парковочного гаража. Он сказал:
– Я видел, что Джо прибыл на старом «Понтиаке». Хотите, я воспользуюсь квитанцией?
– После, – сказал Раджи. – А сейчас я возьму его за ноги, а ты подними его с другой стороны, и мы перекинем его через стену.
Элиот не шевелился, по-прежнему склоняясь над телом.
– Ну идем же! – позвал его Раджи, и Элиот поднял глаза.
– Знаете что? Он все еще жив. Голова разбита, рот в крови, а он дышит через сопелку.
Раджи все еще держал в руке биту. Он протянул ее Элиоту, спросив:
– Хочешь вдарить?
– По-моему, надо запихать его в багажник, – сказал Элиот, – как я и говорил с самого начала. Багажник я хорошенько простелил пленкой. Отвезем его в тихое местечко, чтобы никто не видел, и выстрелим в голову. Так будет культурнее, чем забивать его до смерти.
– А что, если в машине у него нет пушки? – спросил Раджи.
– Мне достать оружие – дело плевое, – сказал Элиот. – Любое, какое пожелаете. Только скажите – да или нет. По мне, так после таких побоев пристрелить его – милое дело.
– Валяй, – сказал Раджи, которому теперь захотелось поскорее убрать жертву с глаз долой.
Они подняли Джо Лаза, запихнули его в багажник и скинули туда же биту.
– Ну, кажется, все.
– Конверт, – вспомнил Элиот, бросив взгляд на валявшийся на тротуаре конверт. Раджи предложил оставить его как есть – все равно в нем нет ничего, кроме резаной бумаги.
– Ничего, – заметил Элиот, – кроме отпечатков моих пальцев. – Он поднял конверт, швырнул его в багажник, рядом с очками Лаза и поглядел на Раджи: – А что, если бы он открыл конверт?
– Мужик этот стопроцентная расистская сволочь. Ему бы и в голову не пришло, что черномазый способен его так обставить. А ты не догадался? Я-то тебя за умного держу.
Раджи остался в машине, а Элиот трусцой поспешил через улицу к парковочному гаражу. Операция не заняла у него много времени – через пять минут он уже вернулся. Элиот сел за руль, и в верхнем свете было видно, как он подмигнул Раджи, вытаскивая из-под полы куртки пистолет.
– «Беретта», дружок, девятимиллиметровая, оружие нешуточное.
Взяв пистолет, Раджи щелкнул предохранителем и вытащил патрон. Потом, подняв пистолет, прицелился через ветровое стекло.
– Вот теперь и расхлебывайте, – сказал Элиот. – Зачем было нанимать старика? Что тут такого, с чем мы сами не справились бы – вы да я? И хватит – поверните кепку как положено и будьте самим собой, не кем-то, а собой. Тем, кто вы есть.
12
Элейн кинулась к Чили в одних чулках, чтобы поскорее стиснуть его в объятиях, сказать, как соскучилась, и, крепко сжав его руку, повела к своему столу. Тот все оглядывал голые стены, рассматривал стандартные клетушки, заставленные пустыми книжными полками.
– Помещение то же, что и раньше?
– Мой преемник превратил его в какой-то центр управления полетами – столько здесь электроники, всяких там мониторов, компьютеров. Я попросила: «Дайте мне кабинет, такой, чтобы и выглядел как кабинет, хорошо? И нормальный телефон, не тот, что на голове. Знаешь эти телефоны на голове? Последний писк… руки освобождают. Можешь рисовать чертиков на сценарии и в то же время заверять продюсера, что сценарий – жуть какой увлекательный, но это не то, что нам требуется в данный момент. В моей работе основное – это телефонные разговоры, а я их ненавижу. Мне надо видеть собеседника, чтобы понять, не врет ли он.
Элейн все та же – неспешная речь, нью-йоркская интонация. Человека сметливее ее Чили в жизни не встречал. Ей сорок с небольшим, и глаза у нее такие красивые, карие – привести себя в порядок ей ничего не стоит: припомадится и будет хоть куда. Причесаться ей надо, а то всегда волосы растрепанные. И одевается небрежно – рукава на ее коричневом костюме всегда вздернуты, а из-под них торчит футболка с вырезом.
– В «Юниверсал», – продолжала она, – мой офис был в небоскребе Айвана Райтмана.
– У него целый небоскреб?
– Это было зрелище! Я только и думала: «Что, они воображают, я здесь должна делать? Песни распевать, что ли?» Я не могла сосредоточиться и потому вернулась. Присаживайся, – сказала она и, обогнув стол, села напротив.
– Где же твоя знаменитая пепельница, полная окурков?
– Да в этом городе, Чил, даже и в барах теперь курить не разрешается, приходится прятаться за гаражом. Вот я и стараюсь бросить. Не выйдет – уеду в Барселону. Ну а ты?
– Я только сигары курю.
– Ну теперь, выяснив главное, – сказала Элейн, – можем поговорить и о деле.
– Вчера поздно вечером, – сказал Чили, – одна парочка устроила себе пикник в Гриффит-Парке. Пикник – так и выразился этот парень, Верной. Они там оттягивались.
