Дмитрий Агалаков - Ангел в петле
Игнатьев сухо поклонился ему.
Через четверть часа Савинов въехал во двор дома № 6 по улице Станковой на станции Барятинская.
Все было точно таким же, как и много лет назад. Тот же запустелый двор, разве что укрытый не опавшими листьями, а снегом; тот же пионер с обрубком правой руки, которым он отдавал честь неизвестно кому. Две старухи, сразу же притихшие, вылупившиеся на черный автомобиль.
Савинов проверил его на сигнализацию и, не мешкая, направился к подъезду номер один. Он отчего-то знал, что в этот воскресный день семнадцатилетний Илья Иноков будет дома. И может быть, будет дома его мать. Он и это предусмотрел.
Площадка первого этажа, обшарпанная дверь, кнопка звонка…
Ему открыла женщина в засаленном фартуке, недоверчиво оглядела гостя с ног до головы.
— Зинаида Ивановна Инокова? — спросил Савинов.
— Да, — ответила она.
— Ваш сын, кажется, художник? Илья?..
Она смотрела на него с нарастающим удивлением:
— Художник?.. Да что-то малюет все время…
— Меня зовут Дмитрий Павлович Савинов. Я интересуюсь живописью. Недавно я был в школе, где учился Илья, в библиотеке. Видел его рисунки. Мне сказали, что я могу заехать к вам, посмотреть работы вашего сына дома. Мне сказали, их очень много.
— Весь дом завалил, — пробормотала женщина, глаза ее бегали: еще немного, и попросит паспорт, — да вы проходите…
Правильно, мамаша: осторожность прежде всего. Савинов вошел, огляделся.
— Я его в молочный отправила. Думала, это он вернулся. Там у него не прибрано, вы обождите…
Она куда-то скрылась. Савинов рассматривал стены прихожей. Старые обои, тумбочка, зеркало в древней, готовой развалиться раме. Тесно. Давно он уже не бывал в таких квартирах.
Ему предложили чай, с неохотой, но он не отказался. Сидел на старенькой кухне, тянул дешевое пойло, ел варенье из яблок. Увидев в окне его машину, женщина совсем обалдела и уже едва ли была способна поддерживать беседу. А ему это было и не нужно. Он сам мог рассказать женщине об ее сыне, да еще прибавить что-нибудь. Он пил себе чай и ел варенье. Попросил разрешение закурить, хотел было выйти в коридор, но его уговорили остаться. И он остался. Ему даже древнюю оловянную пепельницу предложили, предварительно дунув в нее. Хорошо, что не стал снобом! У него было две жизни — нищего и богача. И вкус дешевого чая навсегда остался на его языке, и вид старых обоев не ранил его тонкого, привыкшего ко всему дорогому, вкуса.
А потом в дверь позвонили, женщина быстро прошла по коридору; щелкнул замок. «Сметаны не было, — услышал Савинов голос юноши, — только молоко». — «Хорошо, хорошо, — торопливо проговорила мать, которая меньше всего сейчас думала о сметане и молоке, — у нас гости, Илья. Гость. К тебе, художник. Проходи, проходи на кухню…»
Перед ним, Савиновым, стоял юноша лет пятнадцати, — он выглядел моложе своих лет, — худой, с большими, печальными серыми глазами, немного растерянный, удивленный; с белым пушком на подбородке и над верхней губой.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Привет, — тепло, по-доброму, отозвался Савинов. — Я тебя таким себе и представлял. Настоящим художником…
Совсем уж по-простецки он лукавил: «представлял»! Да это лицо он смог бы за считанные мгновения выбрать на фотографии среди тысяч других лиц! Илья Иноков, этот взрослеющий мальчишка, снился ему каждую ночь уже на протяжении нескольких лет, во время которых он дожидался сегодняшней встречи. Он не будет водить быка за рога, тем более в этом нет никакой надобности. Он нашел золотую гору, он долго шел к ней, зная дорогу, и теперь у него не было конкурентов. А когда они появятся, что обязательно случится, документ уже будет оформлен на его, Дмитрия Савинова, имя. А пока что он стоял один среди не известной никому земли, где были только птицы и ветер, безразличные до золота. Все, что ему теперь было нужно, так это ухватить покрепче кирку и нанести первый удар. Все принадлежит только ему. Вся гора. А она огромна, до самого неба!
Вот она, перед ним…
— Мне нравятся твои картины, Илья, — туша сигарету в оловянной пепельнице, проговорил он. — И я бы хотел купить у тебя несколько работ. Если, конечно, ты и твоя мама не возражаете.
Юноша неожиданно насупился, стал перетаптываться с ноги на ногу.
— Это мои картины, и я не хочу их продавать.
Мать, стоявшая у него за спиной, всплеснула руками:
— Да ты с ума сошел! Вы не слушайте его, — обращаясь к гостю, она выдавливала из себя самые благодушные улыбки, — у него же их чертова уйма! Да ты спятил, Илья, у тебя же столько картин, весь дом завален, ступить негде, — она ухватила его за локоть, но он отдернул руку. — Вот что, идем-ка в комнату, я хочу поговорить с тобой…
— Подождите, не давите на него, — мягко проговорил Савинов, — дайте-ка я скажу пару слов вашему замечательному сыну. Только ты садись, Илья, или придется мне говорить стоя. Мы же с тобой взрослые люди, правда?
Мать подтолкнула сына к табурету, тот неохотно сел.
— Послушай, Илья, — начал Савинов, — знаешь, о чем мечтает любой художник? Будь он живописцем, музыкантом, писателем… Знаешь?
Юноша не отвечал. И смотрел мимо гостя.
— А я тебе скажу: он мечтает о том, чтобы найти единомышленников. Он мечтает о тех людях, для кого его творчество станет откровением. Это — великое счастье, которое может позволить себе талантливый человек. Красотой, которую он сумеет вложить в свои полотна, он завоюет их сердца, души. А мое сердце ты уже почти завоевал. Работать только для себя — дело возможное, но оно вряд ли закончится так хорошо, как тебе это представляется. Только тогда ты станешь настоящим художником, когда твои работы откроются миру. Когда ты заявишь о себе на больших вернисажах, где все залы будут принадлежать твоим картинам. Но чуда не бывает, и все начинается с малого. Кто-то рано или поздно должен был увидеть твои рисунки, понять, что это — искусство. Каждый художник должен быть рад встрече с таким человеком, поверь мне. Ты даже не можешь себе представить, сколько талантливых людей остается в тени, так и не открывшись миру. Всего лишь потому, что в нужное время и в нужном месте они не смогли нос к носу столкнуться со своим будущим меценатом и покровителем.
Как скоро переменилась к гостю хозяйка дома! Теперь она смотрела на Савинова с обожанием.
— Ты послушай, послушай человека, — она требовательно коснулась плеча сына, — он знает, что говорит…
— Я слушаю, — пробурчал Илья.
Когда-то этот диалог состоялся между Ильей и Федором Игнатьевым. Последний писал о неприступности Инокова и рассказал, как он смог убедить юного художника продать работы. В руках у Савинова был маленький серебряный ключик, и он достался ему даром. А он был ловкач на отпирание всевозможных дверец! По крайней мере он готов был справиться с этим не хуже Игнатьева. То, что у Федора Ивановича рождалось экспромтом, для него был хорошо отрепетированный — годами! — спектакль.
— Знаешь, — Савинов откинулся на спинку стула, перебросил ногу на ногу, — ты меня прости, но я скажу тебе еще одну вещь. Очень важную. А узнав и поняв ее, ты должен решить для себя, кто ты есть на белом свете. Я скажу тебе самые простые вещи, о которых, думаю, знал и Джотто, и Веласкес, и Ван Гог. Счастье художника заключено не в тех работах, которые он уже завершил, а в самом процессе творчества. Когда твоя душа говорит и не дает тебе покоя. Когда ты не можешь спать, пока не сделаешь те несколько мазков, которые превратят твою работу в настоящий шедевр. А потом… А потом тебе будет необходимо брать новый холст и опять разводить краски. Потому что для художника жить уже созданной картиной — верная смерть. Только в самом процессе он может жить и чувствовать себя богом. И верная смерть — быть довольным своей картиной. В любой из них для художника чего-то должно недоставать, и новое полотно будет новой ступенью к совершенству. И незачем, да и стыдно хвататься за вороха работ, сложенные по углам. Думай только о той единственной картине, которая сейчас, в эту минуту, стоит на твоем мольберте. И будь счастлив, если другие картины окажутся кому-то нужны, даже необходимы. Тебе жалко с ними расставаться, это понятно. Но, думаю, пример великого да Винчи будет для тебя интересен. Леонардо всегда возил «Джоконду» с собой. Выбери и ты ту главную, единственную картину, которая более других близка тебе, и не отдавай ее никому. Ни за какие деньги. Даже мне, человеку, который готов позаботиться о твоем таланте. Если хочешь, повесь ее на самое видное место или спрячь и никогда никому не показывай. Пусть она всегда будет с тобой. А остальные… Все художники мира писали картины не только потому, что не могли их не писать, но и потому, что им нужны были деньги. Художники — такие же люди. Им необходимо жить, кормить своих близких, помогать им… Это называется жизнью, Илья.
