Миермилис Стейга - Последняя индульгенция
– Странно, – сказал Розниекс. – Выходит, что она не была врачом «скорой».
– Так получается, – согласилась Селите.
– Почему раньше никто не сказал о ней?
– Никто так подробно не расспрашивал, – заявил парень. – Спрашивали о сбитой женщине, о машине…
– Значит, стоило вас вызвать снова, – примирительно сказал Розниекс. – А как она выглядела, врач?
Девушка отвела от глаз прядь волос.
– Довольно молодая, в светлом плаще. Сначала мне показалось, что это ее халат…
– Не заметили, куда она потом спрятала зеркальце, которым, как вы говорили, она пользовалась при осмотре?
– Наверное, в сумку.
– У нее была сумка?
– Выходит, да.
– Какая?
– Этого я не усекла. Не могу сказать.
– И куда эта врач потом делась?
Девушка пожала плечами.
– К сожалению, должен огорчить вас, молодые люди, – словно извиняясь, Розниекс развел руками. – Придется вам ехать с нами в прокуратуру, хоть мотоцикл и барахлит. – Его настроение заметно поднялось. – Ваши показания надо подробно запротоколировать. Они и на самом деле крайне важны.
XIX
В вестибюле перед столовой санатория «Пиекрастес», как всегда перед завтраком, толпились отдыхающие.
У гардероба люди постарше вставали в очередь, чтобы сдать пальто, шапки, зонты. Те, что помоложе, еще не поддавались осени, уже захватившей всю округу и твердой рукой насаждавшей свои порядки, – они пока обходились без пальто и шапок.
Те, что успели раздеться, обступили газетный киоск, торговавший не только газетами, журналами и книгами, но и зубной пастой, солнечными очками и всякой всячиной. А рядом, возле кассы аэрофлота, собрались грустные отъезжающие.
Взяв несколько газет, Сергей Вершинин отошел в сторону. Он с интересом смотрел на людей, ожидавших своей очереди взять билет на самолет, и пытался угадать, что испытывают они перед отъездом. Пожилая дама нервно переминалась с ноги на ногу. Она жила уже дорожными заботами и припоминала, должно быть, все когда-либо слышанные рассказы об авиационных катастрофах. Подальше двое отмеченных печатью грусти держались за руки, наверное, не желая расставаться. Пожилой человек спокойно читал книгу. Казалось, ему было все равно, где находиться: в санатории, дома или в дороге. Холостяк, наверное. Молодая темноволосая женщина со слегка выступавшими скулами смотрела мечтательно прищуренными глазами куда-то вдаль. Видимо, в мыслях была уже дома, в своей семье – где-нибудь далеко отсюда, в большом городе. Сибирячка, похоже. Взгляд Вершинина натолкнулся на кольцо на пальце ее левой руки. Натолкнулся, и уже не мог отойти в сторону. Вершинин неторопливо подошел к молодой женщине.
– Простите! – Голос, к его собственному удивлению, оказался хриплым. – Не сочтите, пожалуйста, меня навязчивым, но меня очень интересует ваше кольцо. Я немного разбираюсь в таких вещах – как любитель… Можно взглянуть?
Женщина с любопытством посмотрела на Вершинина. На обычного донжуана он не походил. Да и какой смысл искать знакомства с женщиной, которая завтра уезжает? Невысказанный вопрос ясно читался в ее глазах.
– Пожалуйста! – она протянула руку. Вершинин взял ее в свою широкую ладонь, оглядел кольцо.
– Тонкая работа. Не серийное производство.
– Говорят, арабское, – охотно объяснила женщина. – Я его купила тут, в санатории. Красивое, правда? Случайно повезло.
Вершинин вопросительно посмотрел на нее.
– Я так и думал. Хотя рижские ювелиры – мастера своего дела, но это совсем другой стиль. Можно посмотреть изнутри? Не бойтесь, не отниму и не подменю: другого такого не найти.
– Что вы! – чуть покраснев, женщина сняла кольцо.
Вершинин всмотрелся во внутреннюю сторону кольца. И побледнел. Женщина удивленно раскрыла глаза:
– Что с вами?
– Ничего, не беспокойтесь, – он справился с волнением и отдал кольцо.
– Ваша очередь! – стоявший позади дотронулся до плеча женщины. Она спохватилась.
– Да-да. – Вытянув паспорт, женщина подала его кассирше.
– Дружинина Маргарита Савельевна, – услышал Вершинин голос кассирши. – До Новосибирска.
Вершинин подумал, что фамилию эту легко запомнить. Дружинина аккуратно сложила билет, положила в паспорт, а паспорт – в сумочку.
– Вам действительно так понравилось это кольцо? – вернулась она к разговору. – Я могу спросить, может быть, и вам повезет.
Вершинин благодарно взглянул на нее.
– Мне очень хотелось бы подарить что-то такое жене на серебряную свадьбу.
– Обождите меня здесь! – деловито сказала Дружинина. – Я сейчас.
Она повернулась, проскользнула между собравшимися и скрылась за дверью столовой. Вершинин обождал несколько секунд, затем с неожиданным для его возраста проворством устремился за Дружининой. У дверей столовой он остановился, отошел в сторону и втиснулся между большой пальмой и стеклянной стеной, через которую весь зал столовой был виден, как на ладони.
Дружинина прошла между столиками и остановилась рядом со стройной, миловидной официанткой, заканчивавшей накрывать. Дотронулась до ее руки. Они обменялись несколькими словами.
Вернувшись, Дружинина нашла нового знакомого на том же месте, где его оставила. Он читал газету.
– Жаль, – сочувственно проговорила она. – Ничего не вышло. Это кольцо – подарок одной женщине от близкого человека, которого она решила забыть, поэтому и продала кольцо…
– Близкий человек… Подарок… – пробормотал Вершинин, повернулся и медленно зашагал прочь. Дружинина посмотрела ему вслед, пожала плечами и направилась в противоположную сторону.
XX
Вертолет рычал, фыркал и сотрясался, летя над вершинами сосен. Припав к смонтированной в машине оптической трубе, Розниекс вглядывался в лесные тропы и поляны. Вниз смотрели и прокурор Кубулис, и майор Ваболе. Они то и дело подносили к глазам большие морские бинокли.
– Сядем здесь! – воскликнул вдруг Розниекс. – Кажется, вижу отпечаток шин в муравейнике. И дальше, на песке, тоже. Свежие следы. Муравьи не успели восстановить муравейник.
Вертолет накренился и, повинуясь искусной руке, опустился среди деревьев.
«Хорошо. Экипаж вертолета пригодится в качестве понятых».
Розниекс выбрался из гудящего аппарата, ловко спустился на землю. За ним последовал тяжело дышавший Ваболе и Кубулис.
Не дожидаясь коллег, Розниекс уже рыскал по небольшой песчаной, покрытой кое-где мхом, устланной сухими листьями полянке, расположенной близ опушки и совсем недалеко от шоссе, но надежно укрытой со всех сторон густым ельником.
– И в самом деле прекрасный оттиск! – обрадовался следователь, фотографируя след со всех сторон.
Майор Ваболе тщательно, шаг за шагом, осматривал почву, стараясь не упустить ничего. Кубулис исследовал кустарник на краю поляны.
– Машина стояла здесь, – сказал Розниекс. – Тут передние колеса, тут располагалась кабина. Ну да, – продолжал он думать вслух, – тут водитель вылез, вот и отпечаток каблука – не очень четкий, но все же есть. – Он радовался, словно вытянул крупную рыбу.
Подошел Кубулис.
– След так себе, – сказал он, – но сойдет. Надо сделать отливку.
Майор ползал на четвереньках.
– Неужели так-таки ничего больше тут не окажется? – пробормотал он, с усилием разгибая спину и переходя к кустам на другой стороне поляны. Сильная лупа у него в руке напоминала круглое зеркало с ручкой. Широкая, жилистая, поросшая волосками кисть левой руки майора на миг «оказалась под лупой, и он удивленно посмотрел на нее, прежде чем продолжить работу.
– Так я и думал, что без ничего не останемся! – воскликнул он вскоре. – Какая-то красавица здесь причесывалась и оставила на кустах целую кучу волос.
– Может быть, красавец? – сказал Кубулис. – Теперь их по волосам и не отличить.
– Может быть. И все же скорей красавица. Это можно установить по структуре волос. Да и вряд ли мужчина в такой момент станет расчесывать волосы. Это скорее женская привычка.
– Это смотря какой мужчина. – Подойдя Розниекс с любопытством оглядел пучок волос, который Ваболе, ухватив пинцетом, держал под лупой. – У шофера Уступса, Например, прелестная подружка, так что он причесывается поминутно, я это заметил. Волосы у него темные, длинные и вьются. Пуце тоже брюнет, и Виктор Зиедкалнс, бывший муж погибшей – тоже, насколько я знаю. Когда схватим виновного, экспертиза определит, его ли это волосы.
– Давно уже не слышал от вас столь очевидных истин, – съехидничал майор Ваболе. – Остается лишь обождать, пока мы его схватим. Однако внимания заслуживает и другое обстоятельство, а именно: здесь находился – или находилась – некурящий. Ни одного окурка или спички.
– Так выходит, – согласился Розниекс. – Курильщик, вырвавшись из опасной зоны, непременно закурил бы.
– Женщина – не обязательно, – возразил Кубулис. – Действия женщин в подобных ситуациях не всегда совпадают с требованиями логики, и это заставляет нас порой ошибаться в выводах.
