Миермилис Стейга - Последняя индульгенция
– Рассказывайте, рассказывайте! – поощрил следователь.
– Да что еще? Я объяснил, как было. Я же не хотел…
– Почему не остановились?
– Испугался. А когда опомнился, был уже далеко. И страшно было возвращаться.
– Ясно, – кивнул Розниекс. – А откуда и куда вы так спешили?
Спокойствие следователя, казалось, озадачило Уступса.
– Ну откуда… Из Лимбажи в Ригу. – Уступс смотрел на следователя с выражением покорности в глазах.
– Из Лимбажи, значит. А там что делали?
– Подвернулась халтура, – сказал Уступс уже бодрее. – Подвез одному то-се… Вы же о дорожном происшествии? Ну а это – совсем другое дело.
– Что везли и куда? – тон Розниекса стал строже.
– Кирпич со свалки. Он домик строит. Фамилии его я не знаю и найти вряд ли смогу. Ехал ночью, хозяин показывал дорогу.
– Вот, значит, как. А каким ветром вас занесло в Пиекрастес?
– В Пиекрастес? – переспросил Уступс и подумал. – Места эти я не очень хорошо знаю, сбился, надо думать, с дороги, вот и…
– Сделали такой крюк по разбитой грунтовке? – сказал следователь. – Вы, шофер, изъездивший всю Латвию вдоль и поперек? Смотрите: вот план Пиекрастес, – следователь разложил на столе карту. – Вот станция, шоссе, переезд. Покажите, как вы ехали!
Уступсу пришлось задуматься. Он не ответил.
– Глядите, – показал Розниекс карандашом. – В Ригу ведут две дороги, они сливаются довольно далеко за станцией Пиекрастес. По какой бы из них вы ни ехали, на станции вам делать было нечего. А дорога, на которой вы сбили человека, пересекает их и идет к морю. Так?
– Так, – согласился Уступе, приблизив к карте лицо.
– Значит, что же вы делали на станции?
Уступе опять помолчал, растерянно оглядываясь, потом решил попробовать вывернуться.
– Хотел в буфете купить пива. Пить хотелось.
– И купили?
– Не успел. Сбил же человека.
– С какой стороны вы подъехали к станции? Со стороны моря или поселка?
– Ясно, что от моря. Там же шоссе на Ригу. Оттуда я и свернул. – Уступс явно обрадовался, что выбрался из лабиринта.
– Значит из Лимбажи вы все же ехали правильно, не сбиваясь.
– Так выходит, – охотно согласился Уступе.
– Сбили человека, проехали переезд – и прямиком в Ригу.
– Вот-вот.
– Переезд был открыт? – Розниекс задавал вопросы все быстрее.
– Так получается.
– Грунтовка не была перекрыта?
– Не заметил, – ответил Уступс осторожно. Видимо, шестое чувство подсказало ему, что тут что-то не так.
– Никто нигде вас не задерживал?
– Н-нет.
– А в Риге где поставили машину?
– Я уже говорил.
– Ну, ну?
– На площади, у новых домов. – Уступс все меньше понимал, чего добивался следователь.
– Почему не помыли машину?
– Хотел утром помыть, потом раздумал. Решил идти с повинной в милицию.
– Почему же не явились?
– Боялся. Все откладывал.
– Хватит! – вдруг стукнул Розниекс по столу. – Хватит врать!
Уступе так и застыл с открытым ртом.
– Слушайте, Уступе! Машина, сбившая женщину, ехала в противоположном направлении, а не так, как вы тут рассказываете: ехала к морю. Проехать переезд в это время нельзя было ни в ту, ни в другую сторону, потому что он был закрыт, и дорога, ведущая от него в сторону Риги, давно уже закрыта, на ней ведутся работы. Так что и врать надо правдоподобно. Что же, Уступе, станете вы говорить правду, или мне рассказать вам?
– Я… мне… – пробормотал Уступе.
– Тогда слушайте. – Следователь подвинул карту к Уступсу. – Ваша машина, Уступе, стояла вот здесь, смотрите, – он показал пальцем, – за станционными складами и ждала жертву. Когда женщина была уже на дороге, вы нагнали ее и сшибли вот здесь. – Он снова показал. – Машина ехала без огней. Это было умышленное и совершенное по заранее выработанному плану убийство. Так что признавайтесь, Уступе: по какой причине вы его совершили, кто вам поручил это и сколько вам заплатили? – Розниекс смотрел на шофера в упор.
На лице Уступса ясно читалось волнение. Он побледнел, рот его дергался.
– Видите, Уступе, случайного происшествия здесь не получается, – продолжал следователь. – Если вы действительно сбили женщину, то намеренно поджидали ее на станции, а после того, как пришел поезд, совершили нападение.
Дрожащими пальцами Уступс стиснул стакан. Розниекс налил ему воды из графина.
– Вы… вы хотите мне убийство пришить? – губы его тряслись. – Но я не убивал!
– Только что вы признались, что сбили женщину.
– Да, признался… ну – чтобы… – Он старался еще что-то спасти. – Вы меня прижали к стене. Все против меня. Мне нечем доказать, что я не виновен, никто, никакой суд мне не поверит. Вот и остается чистосердечное признание, облегчающее приговор. Я сидел, знаю. А в камере любой сопляк скажет: когда деваться некуда – сдавайся. Ну сколько я понимаю: вам надо раскрыть преступление, сдать отчет – а мне куда деваться с такими доказательствами? Некуда! За аварию я свои пять лет отсидел бы. Ничего не поделаешь – судьба. Но убийство – мне! Моргнуть не успеешь, как поставят к стенке! Кто поверит, что я ни при чем?
Уступе стал ломать руки.
Розниекс позволил ему выговориться.
– Если скажете правду – я поверю, – проговорил он в наступившей тишине.
Лицо Уступса вытянулось, словно он увидел что-то невероятное.
– Вы? – недоверчиво переспросил он. – Если скажу правду? А доказательства? Куда вы их денете?
– Истина сильнее доказательства. Она всегда – самая логичная.
Уступе долго размышлял, то сжимая губы, то бормоча что-то под нос. Словно то ли совещался, то ли спорил сам с собой. Потом, словно сбросив с плеч тяжелый груз, сказал:
– Умом не верю, но верить охота… Розниекс снова включил магнитофон.
– Можете не верить, но это чистая правда. Клянусь. Ночевал я у подружки. Она замужняя. А у меня жена в больнице. Очень прошу…
Розниекс кивнул.
– А где были до того?
– В Лиепае. Лиесма попросила срочно привезти посылку. Ее родственник, моряк, иногда привозит кое-что…
Лицо Уступса покрывалось потом.
– Что значит – иногда кое-что?
– Ну, наверное, заграничные товары – женщины по ним с ума сходят.
– Давайте точнее.
– Да я больше ничего не знаю, это все так упаковано… Мне она подарила вот эти японские часы, – Уступс поддернул рукав. – Сами заводятся, показывают дни, месяцы. И еще зонтик, запонки…
– Часто вы ездили?
– Не очень. В этом году – четыре раза. Раньше Лиесма ездила со мной. В этот раз не смогла, я поехал один. У нее совпала смена… – теперь Уступс говорил охотно.
– Кто такая эта Лиесма, где живет? – Мысленно следователь уже рисовал новую схему.
– Лиесма Паэглите. Улица Дзирнаву…
– Где работает?
– В Пиекрастском санатории, официанткой.
Розниекс, казалось, удивился.
– Во сколько въехали в Ригу?
– На часах было без четверти десять.
– Где оставили машину?
– Как всегда, у Лиесмы под окном.
– А ключи?
– Взял с собой, понятно. Да мотор любой мальчишка запустит и без ключа. И кабина по-настоящему не запирается. Только кому грузовик мог понадобиться? – Уступс с сомнением покачал головой.
– Вы услышали бы, если бы кто-то угонял машину?
– Наверное, нет. Шестой этаж, и… устал чертовски.
– Во сколько уехали наутро?
– Рано, около семи. Спешил на объект.
– В машине все было по-старому?
– В машине… В машине, говорите… Пожалуй, не все, только тогда я об этом не задумался. Решил – сам второпях так поставил.
– Что поставил?
– Да машину же. Она стояла хотя на том же месте, но не под таким углом, как я привык. И включен был задний ход, а не вторая, как я всегда делаю.
– Больше ничего не заметили?
– Нет. Я гнал на объект. Немного подвез Лиесму.
– На вокзал?
– Нет, до кафе.
– Так рано?
Уступе пожал плечами.
Розниекс выключил магнитофон.
– Теперь слушайте внимательно, – сказал он. – Наш разговор пусть останется между нами. Это в ваших интересах. И Лиесме вашей – ни единого слова! Иначе, – сами понимаете, придется. вас изолировать.
– Вы что, меня не посадите? – недоверчиво воскликнул Уступе.
– Пока вы просто задержаны. Но сейчас можете быть свободными. Завтра в девять приедете подписать протокол.
Уступе медленно встал, недоверчиво оглядываясь, потом неловко поклонился и на негнущихся ногах попятился к двери. Внезапно остановился и вернулся к столу.
– У Лиесмы будут неприятности? Ну за те вещички? – тревожно спросил он. – Я же не хотел ее заложить… – он смотрел на следователя побитой собакой.
– Поверьте мне, Уступе: эта Лиесма ради вас и мизинцем не пошевельнет, – усмехнулся Розниекс, собрал со стола бумаги и погасил свет.
XVIII
Сейчас станция Пиекрастес выглядела немного привлекательнее. Освещенная утренним солнцем зеленая постройка то показывалась, то скрывалась за обступившими ее со всех сторон желто-красными березами. Самые большие из них, вытянув сучья над крышей, стряхивали на нее сухие листья, как неаккуратный курильщик пепел.
