Дон Уинслоу - Конвоиры зари
Если Бун вызывал подкрепление, копы не очень-то торопились ему на помощь; когда он входил в раздевалку, его встречало гробовое молчание; когда выходил, в спину ему бормотали — «слабак», «убийца», «предатель»…
Единственным его другом в полиции был Джонни Банзай.
— Тебе бы лучше со мной рядом не показываться, — сказал как-то Бун другу. — Я же пария.
— Хватит утопать в жалости к себе, — буркнул Джонни.
— Да я серьезно. Их бесит, что ты со мной дружишь.
— Мне плевать, что там их бесит, — бросил Джонни. — Дружба есть дружба.
Вот и все.
Однажды, когда Бун выходил из раздевалки, он услышал, как коп по фамилии Косира пробормотал: «Вшивый слабак».
Бун развернулся, схватил его и швырнул об стену.
Начальство нажало на кое-какие рычаги, и Буна на месяц отстранили от службы (без выплаты жалованья) и заставили посещать служебного психотерапевта, чтобы решить проблему эмоционального самоконтроля.
Имя Рэйн Суини в разговоре ни разу не всплыло.
Большую часть месяца Бун провел на диване у Санни.
Вставал часам к одиннадцати, выпивал пару бутылок пива и валялся, уставившись в телик, либо просто смотрел в окно или спал. Санни это сводило с ума. Такого Буна она никогда не видела — пассивного, злобного, угрюмого.
Однажды, когда она мягко предложила ему пойти покататься на сёрфе, Бун в ответ рявкнул:
— Хватит меня опекать, Санни. Я в няньке не нуждаюсь.
— Я тебя не опекала.
— Пошло оно все. — Он поднялся с дивана и пошел спать.
Санни надеялась, что с возвращением на работу станет лучше.
Она ошибалась. Стало только хуже.
Буну запретили работать на улице и усадили за стол, заполнять бланки на аресты. Подобная работа способна свести с ума любого нормального мужика, и так оно и произошло. Пять дней в неделю, с восьми до пяти, Бун сидел в крошечном закутке в конторе и заполнял бумажки. Домой он возвращался измотанным, злым и раздражительным.
Несчастным.
— Уволься, — посоветовал ему Бог Любви Дэйв.
— Я не пасую перед трудностями, — ответил Бун.
Но через три месяца этого ада он все-таки ушел.
Привел в порядок бумаги, отдал значок, оружие и уволился. Его не отговаривали. Единственным, что он услышал от коллег, была реплика Харрингтона, которую тот бросил, открывая перед Буном дверь:
— Скатертью дорожка.
Через два часа Бун снова лежал на диване у Санни.
Про сёрфинг он забыл. Сборы конвоиров попросту игнорировал — не приходил на встречи, и все. Да и вообще из дома не выходил.
Однажды вечером, когда Санни вернулась домой после долгой рабочей смены в «Вечерней рюмке» и обнаружила Буна на диване в майке и пижамных штанах, которые он не снимал уже неделю, она не выдержала:
— Нам надо поговорить.
— То есть это тебе надо поговорить, — буркнул Бун.
— У тебя депрессия.
— Депрессия? — ухмыльнулся Бун. — А ты что, психотерапевтом заделалась?
— Я разговаривала с психотерапевтом, — ответила Санни.
— Пошла ты, Санни, — огрызнулся Бун, но с дивана все-таки слез.
Перебравшись на веранду, он плюхнулся на деревянное раскладное кресло. За ним проследовала Санни.
— Я понимаю, что ты просто обозлился, — мягко начала она. — И я тебя не виню.
— Так то ты.
— Что я? — не поняла Санни.
— Я себя виню, — объяснил Бун, уставившись на океан. Санни увидела, как по щекам у него побежали слезы. — Надо было сделать так, как говорил Харрингтон. Надо было подержать того типа под водой… избить его… заставить страдать… сделать все что угодно, лишь бы он раскололся и сказал нам, где Рэйн. Я ошибся, и девочка умерла из-за моей ошибки.
Санни думала, что этот момент станет для Буна переломным. Что его раны наконец начнут затягиваться. Что ему станет лучше.
Она снова ошиблась.
Бун все глубже и глубже погружался в депрессию, стыдясь и виня себя за прошлые поступки.
Как-то с ним попробовал поговорить Джонни Банзай.
— Ты ведь понимаешь, что девочка к моменту задержания Расмуссена скорее всего уже была мертва? Все данные говорят об этом, — твердил другу Джонни.
— Тебя Санни попросила прийти? — устало спросил Бун.
— Да какая разница!
— Засунь свои данные себе в жопу, Джонни. И сам иди туда же.
Все конвоиры зари пытались привести Буна в чувство. Бесполезно. Как-то к нему даже пришел Рыжий Эдди.
— Все мои люди на улицах, — сообщил он Буну, — ищут девочку, да и этого извращенца тоже. Если он хоть где-нибудь объявится, Бун, я его лично к тебе приведу.
— Спасибо, Эдди.
— Для тебя, брат, все что угодно, — похлопал его по плечу Эдди. — Все что угодно.
Но и у Рыжего Эдди ничего не вышло. Даже его армия не смогла найти Расса Расмуссена и Рэйн Суини. И депрессия Буна становилась все чернее и чернее.
Через месяц Санни поставила перед ним ультиматум:
— Я не могу так больше жить. Я не могу больше так жить с тобой. Или ты обратишься за помощью, или…
— Или что? Давай, Санни, не робей.
— Или тебе придется переехать.
Бун предпочел второй вариант.
Санни и сама знала, что так будет.
Нельзя предъявлять такому человеку, как Бун, подобный ультиматум и ждать другого результата. Но, честно говоря, Санни вздохнула с облегчением, когда Бун ушел. Она стыдилась этого чувства, но одновременно была рада остаться в одиночестве. Одной ей было лучше.
Да и ему тоже.
Бун понимал, что, выбрав другой путь, он бы утянул Санни за собой на дно.
Если уж тонешь, говорил он себе, то будь добр, тони один. На своем собственном корабле.
Один.
Бун бросил службу в полиции, бросил Санни, бросил друзей, бросил конвоиров зари. Бросил сёрфинг.
Никогда не поворачивайся спиной к океану.
Если вы думаете, что от океана так легко уйти, вы ошибаетесь. Сила приливов притянет тебя обратно; вода в твоей крови будет бурлить, пока не вернешься в родную для нее стихию. И однажды утром, после двух месяцев бесцельного валяния на диване, Бун взял доску и один пошел кататься. Он не обдумывал этот шаг, даже не собирался идти к океану тем утром; просто взял и пошел.
И океан исцелил его раны — медленно и, конечно, не все, но исцелил. Бун выбирал самые тяжелые, неудобные для сёрфинга волны; мотался по всему побережью, словно Одиссей в поисках дороги домой. В волнах близ Рокслайда, Блэкса и Турмалина он надеялся покарать себя. Буну казалось, что он заслуживает наказания, и океан не обманул его ожиданий.
Океан избивал его, топил, скреб солью и песком. Бун возвращался домой совершенно измочаленным и спал мертвым сном. Просыпался с восходом солнца и вновь шел на пытку. Снова и снова, пока однажды не проснулся и не решил присоединиться к сбору конвоиров зари.
В этом не было никакой драмы, он даже не принимал решения как такового — просто пристроился к их команде в океане, когда ребята только вывели сёрфы в воду. Никто — ни Джонни, ни Прибой, ни Дэйв, ни Санни — не сказал ему ни слова. Они просто катались, словно ничего не случилось, словно и не было этих месяцев без Буна.
После катания, когда они с Джонни лежали на пляже, тот спросил друга:
— Ну и какие у тебя теперь планы?
— Свои планы я только что продемонстрировал.
— Будешь просто сёрфить? — удивился Джонни.
Вместо ответа Бун пожал плечами.
— Ты что, в лотерею выиграл? Тебе ведь придется на что-то жить, понимаешь?
— Ага.
Дэйв предложил Буну записаться в спасатели. Конечно, ему придется прослушать несколько лекций, говорил Дэйв, но обучение займет не больше полугода. Тем не менее Бун отказался; он уже понял, что охранять жизни других людей — не для него.
Идея обзавестись собственным детективным агентством пришла в голову Джонни.
— Типичное занятие бывших копов, — рассказывал он. — Расследования для страховых компаний, охрана, семейные разборки, розыск должников, все в таком духе.
Буну эта мысль пришлась по вкусу.
Конечно, не самая увлекательная работа на свете, но в этом-то и была вся соль. Бун не хотел любимой работы. Если любишь что-то, потом очень больно это терять.
Это и беспокоило Санни. Для всего остального мира Бун вернулся прежним — веселым расслабленным пофигистом. Он все так же переделывал с ними Список Клевых Штук, жарил ночью рыбу на пляже, готовил еду для друзей, заворачивая что придется в тортилью. Из всех конвоиров только Санни знала, что Бун не совсем вернулся. Она подозревала, что Бун стал одним из тех, кто ничего не ждет — от себя, от других людей и от жизни как таковой. Что работает он только ради того, чтобы спокойно заниматься сёрфингом. Конечно, внешне он казался вполне довольным, но она понимала, что это маска, скрывающая глубокое разочарование.
Разочарование в жизни.
В себе.
Они остались близки; держались друг друга. Даже спали вместе — то ли в честь старых добрых деньков, то ли просто чтобы заглушить тоску одиночества. Но оба понимали, что это ни к чему не приведет, и оба понимали почему — Санни видела, что Бун потерял кусочек своей души, кусочек себя, а ни ее, ни его неполноценный, не полный мужчина не устраивал.
