Ярослав Зуев - Конец сказки
Они кое-как выгрузили из микроавтобуса Мотыля, уложили под стеночкой. Затем настала очередь немногословного противника Планшетова, хорошо знакомого братве под прозвищем Боец. Труп Бойца был в удручающем состоянии, его тело разорвало пополам. Когда они справились и с этим, дело дошло до трупов головорезов, обрушившихся в пропасть вместе с карнизом стараниями Протасова, даже у Жоры, который это уже видел, опустились руки. Качку стало дурно, и он куда-то ушел.
– Зачем было их сюда тащить? – шатаясь, спросил Желтый. Он ни к кому конкретно не обращался.
– Спросишь у Леонида Львовича, – пресек разговоры Жора. – Ладно, пацаны, подайте мне во-он тот скребок.
Андрей, окаменев от ужаса, следил за жуткой мозаикой, выложенной боевиками у самой стены. На фоне живописной, будто на открытке природы штабель изуродованных трупов смотрелся чудовищным фотомонтажом, заказанным конкурентами, чтобы навсегда отпугнуть туристов.
Последним боевики вытащили из микроавтобуса труп крупного мужчины с головой, поросшей короткими рыжеватыми волосами. Тело прекрасно сохранилось.
– Это кто? – спросил Моджахед, прищурив глаз. – Я его нэ знаю.
– Киевский, – пояснил Жора. – В пещере нашли. Они его бросили.
– Одын?! – Моджахед выставил перед собой палец, потом выразительно посмотрел на груду трупов под стеной. Соотношение потерь было очевидно не в пользу витряковцев, разница бросалась в глаза.
– Профессионалы, – признал Жора неохотно, – правильно Мотыль говорил.
– На х… его сюда перли? – возмутился Качок. – С нашими? Ну, на х…? Вообще без руля!
Жора, закусив губу, адресовал его к Витрякову:
– К Огнемету все вопросы, усек?!
– Я это говно таскать не буду! – возмутился Качок и разжал пальцы. Тело с глухим стуком упало на мощеную камнем дорожку. – Бля буду, не буду. Желтый, державший труп с другой стороны, тоже его выпустил.
– Правильно. Пускай бы его вороны склевали на х…!
Поскольку это было последнее тело, Жора, кряхтя, ухватил труп за ноги и поволок к остальным мертвецам. Рыжий затылок покойника подпрыгивал на брусчатке, руки задрались над головой, словно он хотел сдаться, но не успел. Андрей на своем наблюдательном посту закусил губу и до боли стиснул решетку. Он узнал Вовчика. Он не мог ошибиться.
* * *Падая, Планшетов не удержался и пронзительно завопил. Не всем достает мужества и выдержки, чтобы лететь в пропасть молча, как это делали, если, конечно, верить легенде гладиаторы Спартака, спускавшиеся с Везувия по сплетенным из лозы веревкам, чтобы ударить в тыл ничего не подозревающим римлянам. Боевики, услыхав этот вибрирующий отчаянный вопль, едва не надули в штаны от неожиданности, испугавшись, пожалуй, не меньше стремительно удаляющегося Планшетова.
Сказать, что Планшетову было страшно, означает только даром напрячь связки. В подобных ситуациях сердцу полагается проваливаться в пятки. Планшетов, впоследствии, был готов оспорить эту расхожую поговорку, утверждая, что его «мотор» в тот момент выпрыгнул из груди через щель между двумя ребрами. За сердцем последовало сознание, метавшееся под черепом в поисках спасения, как пассажир по салону падающего камнем самолета. В общем, разные составляющие его естества рванули из тела, которое полагали обреченным, как крысы с тонущего корабля, мало заботясь тем, есть ли где-то обетованная земля, что готова их пригреть. Все это длилось считанные мгновения, которые Планшетов не считал, целиком превратившись в крик. Потом Юрик спиной ударился о воду, с перепугу показавшуюся ему усеянным валунами дном расщелины. Он даже не услыхал плеска, в момент касания сработал механизм биологической защиты от эмоциональных перегрузок, и выключил Юрика. К счастью, всего на секунду, и он не успел захлебнуться. Ледяная вода обожгла его, приведя в чувство. Сообразив, что тонет, Планшетов захлопнул рот и рванул на поверхность. Там клокотали буруны, зато был кислород. Юрик хватал его перекошенным ртом.
Беснующиеся потоки сшибались между собой, с грохотом ударяли в стены, рассыпались тысячами брызг и, шипя, откатывались, чтобы вступать в единоборство снова и снова. Планшетова ежесекундно обдавало пеной с такой силой, словно ее подавали из брандспойта. Свирепое течение подхватило Юрика и он полетел, кувыркаясь как несчастный окунь, которого засосало в турбину ГЭС.
«Вот так аттракцион»! – мелькнуло у него, пришло некоторое облегчение, как-никак, пока все шло более или менее, ведь он остался жив. До сих пор Юрику не случалось побывать в аквапарке, водные горки он видел пару раз по телевизору, в передаче Крылова,[43] причем экран был черно-белым. Впрочем, то чем мог похвастать любой самый забойный аквапарк, не шло ни в какое сравнение со стремниной, игравшей Юриком в ватерполо. Невиданная болтанка заставила его забыть даже о змеином укусе, или кто там его прикусил. Его перебрасывало из омута в омут, его вращали водовороты и с головой накрывали волны, а он, изо всех сил стараясь не нахлебаться воды, еще и защищал голову, которой ежесекундно грозила трепанация.
Пару раз его таки припечатало к скале, и он расшиб коленную чашечку о какой-то зловредный выступ. Боль пронзила ногу, как спица, которую воткнули в костный мозг. Юрик разинул рот, и только по счастливой случайности не захлебнулся. Оттолкнувшись уцелевшей ногой, он поплыл дальше, виз по течению.
Радуясь, что пока дышит.
В общем, то ли Планшетов родился в рубашке, то ли вытянул контрамарку, обеспечивавшую свободный вход через ворота, из которых его постоянно выталкивало. У любого самого счастливого кота уже подошли бы к концу все жизни, какие только есть в запасе, Юрик побил рекорд.
Был момент, пожалуй, самый критический. Поток устремился под массивные своды и совершенно выдавил воздух. Юрика швырнуло вперед, как пыж по стволу ружья. Он стиснул зубы и зажмурился, ожидая, что сейчас либо задохнется, либо расшибется в лепешку. Одно из двух.
Вместо этого мгла исчезла, Планшетов сообразил, что летит по воздуху. После долгого пребывания под землей он ощущал себя кротом, на которого навели прожектор. В вихре водяных струй он снова куда-то падал.
«Господи! Это же водопад, чувак!»
Второе приводнение оказалось даже жестче первого, Планшетов ушиб плечо. Пока из совершенно бесполезных слепых глаз сыпались искры, поток потащил его вдоль ущелья, превращенного проливным дождем в русло бурной горной реки.
По пути снова то и дело попадались валуны, вполне подходящие для фатального столкновения. Но, его миловало Провидение, так что и на этот раз обошлось. Оставив позади полноводный каньон, Юрик, ни жив, ни мертв, очутился в живописной долине, по центру которой волновалось новорожденное озеро величиной со школьное футбольное поле.
Довольно скоро течение прибило Планшетова к берегу, поросшему густыми зарослями каких-то кустов, они были усеяны колючками, ему показалось – целиком из них состояли. Совершенно не держась на ногах, Планшетов выкарабкался на сушу, цепляясь за зеленую поросль, как отечественный олигарх за госбюджет. И пополз, собираясь убраться как можно дальше от берега, прежде чем иссякнут последние силы. Двигаясь на четвереньках, он преодолел, должно быть, метров пятьдесят довольно крутого откоса, не позволив себе ни одной передышки. Ушибленное колено болело немилосердно, сердце колотилось где-то в районе гортани, но озеро разливалось, преследуя его. А он не собирался утонить. По-крайней мере, не сегодня.
Только очутившись на возвышенности, Юрик разрешил себе остановиться, и немедленно растянулся в грязи, совершенно не беспокоясь этим обстоятельством. Правда, теперь его донимала боль от укуса. Она не только вернулась в руку, но и принялась стремительно распространяться к предплечью.
«Паршивые дела, чувак», – пробормотал Планшетов, растирая виски. Под теменем тяжело ухал пульс, со зрением тоже творилось нечто совершенно ненормальное. Оно вроде бы восстановилось после мрака пещеры, но теперь окружающие предметы начали расплываться перед глазами, как будто он внезапно схлопотал конъюнктивит.
«Черт, не могу навести резкость…», – пожаловался себе Планшетов. Больше было все равно некому. Он смотрел на мир через неисправный бинокль. Сразу закружилась голова. В довершение этим бедам ноги стали ватными. Да и руки быстро слабели. Яд резво распространялся по всему телу вместе с кровью. Кряхтя, Юрик поднес пострадавшую ладонь к носу, с такого расстояния он еще мог хоть что-то разглядеть.
Зрелище оказалось отталкивающим. На месте укуса был абсцесс. Кисть распухла, пальцы походили на сосиски, которые забыли вовремя вынуть из кипятка. Дыры от зубов саднили как ожог крапивы, только гораздо сильнее. Да и все плечо ныло невыносимо, Планшетов точно не знал – от укуса или неудачного приводнения.
