Элмор Леонард - Будь крутым
Раджи несколько опешил и ответил не сразу. Потом сказал:
— Мы с ним партнеры, дружище, и все это знают. Все вопросы мы решаем сообща.
— Тогда почему же Ник говорит, что ты его черный лакей?
— Когда это он говорит?
— Да сплошь и рядом. Когда ему вздумается.
— А что, если я тебя назову жирным хреном собачьим?
Он увидел, как Лаз, выпрямившись, вздернул поломанные очки на свой поломанный нос.
— Я сказал: «если».
Лаз выпустил пар.
— Не посмеешь. Что за тупица!
— Ну а если посмел бы, что бы ты сделал?
— Вмазал бы тебе прямо в пасть бейсбольной битой, той, что в машине держу. А чего другого ждать тому, кто выговорит такое?
— Ну а ты назвал меня ниггером!
— И что из того?
— По-твоему, это ничего?
— Ты ж это проглотил, стало быть, ничего.
Осторожно подняв руку, так, чтобы Лаз не истолковал неверно его движение, Раджи взял сандвич с солониной и, открыв пошире рот, куснул. Жевание сандвича давало ему время подумать. Лаз тем временем опять принялся за свой салат, да так, что Раджи даже зажмурился. И зачем только он подсказал ему идею заказать салат! Прожевав наконец свой сандвич, Раджи вытер рот бумажной салфеткой и сказал:
— Давай теперь уладим дело, хорошо? Ты хочешь пять кусков. — Было трудно глядеть на собеседника, на жирную капусту в углах его рта. — Сговоримся на половине, а?
— Ровно пять, и ни куском меньше, — сказал Лаз. — А иначе пускай Ник самолично устраняет парня.
— Я все пытаюсь втолковать тебе, что заказчик тут я, и нужно это мне.
— А мне нужно пять кусков, и немедленно. И пошевеливайся, пока я не пошевелился.
Опять задирает его, надо же…
— Как ты насчет того, чтобы встретиться со мной сегодня вечером попозже?
Ему пришлось подождать, пока Джо Лаз не вычистил тарелку кусочком хлеба и не отправил кусочек себе в рот.
— Голливудский спортивный клуб, сегодня в одиннадцать.
— Не понял. Опять здесь встретимся?
— Вынь бананы из ушей. Голливудский спортивный клуб на Сансет-бульвар. Я буду стоять перед ним ровно в одиннадцать.
— Никогда не слышал о таком заведении, — сказал Раджи.
Джо взял в руки салфетку и со словами:
— Иначе говоря, есть что-то, чего ты не знаешь, — высморкался в салфетку и бросил ее в тарелку. — Первый чернокожий, который признается в этом.
Чили от Линды позвонил Элейн Левин. Единственное, что его интересовало, это прослушала ли она запись и назначит ли на днях встречу в студии. Но у Элейн были к нему свои вопросы, и она все задавала и задавала их, и ему пришлось отвечать на те из них, на которые он мог ответить, начиная с русского, убитого у него в гостиной. Почему русский? Да потому, что русская мафия занялась вымогательством и есть основания полагать, что они взяли в оборот Томми Афена, а Томми отказался отстегнуть им. Копы разрабатывают эту версию. Чили сказал, что заимел теперь дружка — полицейского детектива («как это ни парадоксально, можешь себе представить, а?») — некоего Даррила Холмса, и этот Даррил держит его в курсе того, как идет расследование. Они еще не знают, кто кокнул русского — другой ли русский гангстер или, как выразился Чили, кто-нибудь из наших.
После чего ему пришлось пояснить, что он имеет в виду:
— На рекорд-студиях, Элейн, есть люди, воображающие себя очень крутыми или знакомыми с теми, кто крут. В общем, я расскажу тебе об этом при встрече.
— Ты что, скрываешься?
— Можно считать, да.
— Дома ты оставаться не можешь. Так где же ты прячешься?
— Я у Линды. Но к ней едет ее ансамбль, они на время остановятся у нее.
— Так переберись в отель.
— Возможно, я это и сделаю.
— В Нью-Йорке.
— Элейн, ты слушала запись?
— Да, и относительно ее стиля ты прав. Она девочка крепкая и знает, чего хочет. Ты провел с ней ночь?
— Не с ней, а у нее. Старый ростовщик в эти игры не играет. Хочет оставаться сам по себе и не впутываться.
— Как можешь ты ручаться?
Резонно, но он не стал комментировать. После паузы Элейн спросила:
— Что это я слышу, там музыка?
— Боба Дилана все утро шпарят, — сказал он. — Как ты смотришь на то, чтобы утром я к тебе на минутку заскочил? Рассказал бы, как идут дела. А к тому же у меня есть видео, которое мне хочется тебе показать.
— Фильм?
— Любительский. Линда и ее ансамбль. Вчера вечером она крутила его для меня.
На этом они и порешили.
Он повесил трубку, и из кухни вышла Линда, в белой, свободного покроя рубашке и с метелкой для пыли в виде пучка перьев. Она стала под музыку порхать по комнате, сметая пыль с ламп и столов, а Чили следил за ее сексуальными движениями в такт дилановской «Холодный, как железо» и как вертит она бедрами в этой своей, чуть прикрывающей задницу рубашке, следил, обмирая. Она сняла со столика стоявший возле Чили телефонный аппарат, небрежно, раз-другой провела по столику метелкой и поставила аппарат на место.
— Вам незачем переезжать, — сказала Линда, — если вы это из-за мальчиков затеяли.
— Где же мне спать, здесь?
Он ткнул пальцем в зачехленный диванчик, на котором сидел.
Два пухлых кресла в комнате были обиты той же цветастой выцветшей материей. Остальные стулья были плетеные, как на южном курорте, на стеклах висело несколько киноафиш.
Теперь Линда, переместившись к книжным полкам, обмахивала своим пучком перьев ряды видеофильмов и си-ди-дисков, перемежавшихся фотографиями в рамочках и книжками в бумажных обложках.
— Как вам идея ночевать со мной в спальне, а ребята пусть разместятся в другой комнате? Нравится — не нравится или влюбленность тут ни при чем: для того чтобы спать с кем-то, достаточно просто устать. Ведь в разъездах и путешествиях как? Не знаешь, с кем придется ночевать.
— И у вас ни разу романа не было?
— Это вы про Дейла и Торопыгу? Они не мой тип. Вы же их видели.
На видео, которое она показала ему накануне, отснятом год назад в доме у Линды, они все трое, Линда, Дейл и Торопыга, дурачились, подражая различным популярным исполнителям, таким, как Хенсон и «Стоунз». Линда имитировала Аланис Морисетт — запись хоть и доморощенная, но артисты вполне профессиональные и работают с огоньком.
Она объявила:
— Однако они меня защищают.
— Когда вы в одежде, — сказал Чили, — чего вас защищать?
Подняв над головой свою метелку, она взглянула на него через плечо в картинной позе.
— Да, юбочка коротюсенькая, вот как эта рубашка, и трусики в придачу.
Развернувшись, она задрала рубашку так, что Чили разглядел беленькие трусики. Он сказал:
— Что это вы делаете, Линда?
Сказал и почувствовал себя очень старым, словно то был вовсе и не он.
— Ставлю для вас другой си-ди-диск с приятной музыкой.
— Вы отлично понимаете, о чем я говорю.
— Думаете, я пытаюсь вас соблазнить?
— Я о том и спрашиваю.
— Потому вы такой скованный? Неужели из-за возраста? Господи, да вы старше-то меня лет на десять, не больше!
И Линда принялась покачивать головой в такт четкому барабанному ритму, потом вступила гитара и чистый девичий голос запел нечто лирическое о днях, полных лени, когда так хочется встать на колени.
— Я ведь вас совсем не знаю, — сказал Чили. — Не знаю даже вашей настоящей фамилии.
Чистый голос, теперь окрепнув, пел о храме ливневых дождей, о жрицах огня, и Линда убавила звук.
— Фамилия моя Лингеман. Представляете такое на афишах: «„Одесса“ при участии Линды Лингеман». «Солирует звезда эстрады Лингеман…»? Бред, да и только.
Теперь Чили едва слышал музыку — девичий голос вместе с хором пел «В храме ливневых дождей», и в мелодии было что-то от духовных песнопений, а Линда в это время говорила:
— Отец мой думает, что я взяла псевдоним в честь его любимой кобылы Мун. Как бы не так! Знаете, откуда все пошло? Мы выступали в клубе в Майами, «Черчилль» — так назывался клуб — порядочная помойка, и публика там собиралась только по случаю, послушать кого-нибудь, вроде Дейла. Клуб этот — в Маленьком Гаити, а район этот — небезопасный.
Тихая музыка на заднем плане теперь набирала темп, девушка начала другую песню: «Шагнула за ограду, пролезла за забор…» Далее следовало что-то неразборчивое, а потом вдруг: «Что нас не остановит ни молот, ни топор». В голосе, в тембре он уловил теперь что-то знакомое.
— Однажды, — говорила Линда, — после нашего выступления ко мне подошла женщина, не такая уж молоденькая, но вполне ничего себе. Ей захотелось сказать мне, как понравился ей мой голос и что между нами есть сходство: ее тоже зовут Линда, она бывшая профессиональная певица, выступала раньше в казино, в Атланте-Сити, в Пуэрто-Рико. Я спросила, пела ли она под своей настоящей фамилией. Да, ответила она, Линда Мун. И как только я это услышала, я поняла, что именно эту фамилию мне и надо. Я призналась ей, что мне понравилось, как это звучит: Линда Мун, а она сказала: «Можете взять ее. Я ею больше не пользуюсь. Я теперь домохозяйка, и у меня четверо детей, и все мальчики. Зовусь я Линда Мора, и муж мой Винсент работает в полиции Майами». Я от души поблагодарила ее и с тех пор стала называться Линда Мун. — Она помолчала. — У меня есть две замужние сестры в Мидленде. Отец занимается разведением лошадей, а мама работает в банке… Что еще вам хотелось бы узнать?
