Вадим Григ - Ходи осматриваясь
— Согласен, — остановил он меня, — туману действительно много. Но нырнешь в него — неизвестно, где вынырнешь. Может оказаться: очень даже далеко от твоего Бориса. Ну а эти похороны, по мне, вообще дело зряшное. Чего ты надеешься вызнать?
— Не знаю сам. Покручусь — посмотрю…
Дорога была необременительной. Помаявшись немного в привычных заторах, я выехал на Кольцевую и уже через пятнадцать минут свернул на Минское шоссе, где стало повольготнее. Автострада на удивление оказалась не очень загруженной, мне даже удалось включить пятую передачу. Я позволил себе расслабиться и ровно катил по серединному ряду, без лишних маневров и дерганья. Размеренное движение действовало успокоительно. Удручало только небо: оно пучилось непроглядными тучами, которые, как смольный дым от бушующего где-то вверху пожарища, причудливыми клубами грузно нависали над горизонтом. Который день грозило дождем, и — по закону подлости — ливень мог грянуть совсем не ко времени.
Где-то за памятником Зое Космодемьянской мне предстояло съехать с шоссе на боковую дорогу. Я вовремя углядел героическую фигуру. Притормозил у поста автоинспекции и спросил об Облатовке. «Второй поворот направо», — уточнили мне. Я свернул по указке, попетлял километров десять между рощицей и лугами и увидел наконец вдали, прямо перед собой, небольшое селение. Затормозил. На расстоянии деревушка смотрелась как альбомная картинка: сквозь густые разлапистые деревья проступали приземистые домики и избушки с островерхими крышами в кольце частоколов и тынов. Слева на отшибе виднелось несколько разбросанных коттеджей — эдакие современные усадебки, обнесенные высокими заборами. В одном из них, очевидно, и готовился в последний путь безвременно почивший Вайсман.
Заезжать за справкой в деревню не хотелось. Но мне повезло. Рощица вдруг расступилась, открыв широкую грунтовую дорогу. Прямо по ходу метрах в пятистах одиноко маячило крохотное сооруженьице, похожее на часовню. Примыкающая к нему небольшая поляна была усеяна крестами, плитами и редкими решетчатыми ограждениями. Я догадался, что ненароком набрел на искомое кладбище. Зарулил на грунтовку, подъехал поближе и остановился у широкого забранного цепью входа.
Это был скромный ухоженный погост. Не таким представлялось место вечного упокоения современного финансового воротилы. На счастье, погост оказался не столь безлюдным, как выглядел издали: за решеткой в центре наблюдалось какое-то движение. Я вышел из машины и отправился туда. У свежевырытой могилы копошились двое мужиков в синих робах. Да, подтвердили они, будут хоронить Вайсмана — бааальшой человек, с матушкой рядом ляжет, скоро привезут. Я поблагодарил и возвратился к автомобилю. Развернувшись, покатил к рощице, где, отыскав удобную просеку, втиснулся между двумя дикими яблонями и выключил двигатель.
Небо раскатисто громыхнуло. Я с опаской поглядел вверх: тучи, казалось, опускались все ниже и ниже. Закурил сигарету, затем другую, и на третьей услышал нарастающий шум моторов. Через минуту на площадку перед кладбищем выкатился черный катафалк, за ним — вереница дорогих иномарок, которая тотчас же рассеялась веером. Меня удивила малочисленность кортежа — всего-навсего семь легковушек и никаких автобусов, обычных в подобных ситуациях. Захлопали двери машин. Группки людей в темном высыпали к катафалку и сгрудились по бокам. Я прикинул: персон тридцать, ну тридцать пять от силы, для проводов в последний путь «бааальшого человека» было, пожалуй, действительно мелковато.
Четверо дюжих «близнецов» подхватили обитый красным гроб, неловко потоптавшись, примостили его на плечах и понесли. Разрозненные кучки вяло поволоклись следом. Я выждал немного, затем вылез из машины и, догнав, пристроился в хвост. Снова прогрохотало. Все разом задрали головы и засуетились. Гроб быстро затащили на отведенный участок и положили на свежую земляную насыпь. Человек пятнадцать подошли к нему вплотную, остальные облепили ограду снаружи, приняв подобающий случаю скорбный вид. Похоже, надмогильной отходной не планировалось — нигде не наблюдалось ни рясы, ни сутаны.
Почти всю церемонию прощания я прохлопал ушами. Меня не интересовали эти дежурные речи про дорогого и приснопамятного. Прильнув к решетке, я рассматривал незнакомые лица, пытаясь угадать, кто есть кто. Выделил невысокую даму лет тридцати, довольно приятную, стройную, в безукоризненно сшитом — черном в полоску — костюме и того же цвета платке на голове. Из трех женщин, застывших у изголовья гроба, она больше всего отвечала представлениям о безутешной вдове: глаза чуть подернуты влагой, тонкие губы подрагивают, пальцы рук сцеплены под лацканами пиджака в тугой узел. По-видимому, я пялился неприлично долго и назойливо: стоящий вплотную с ней дородный мужчина восточного типа — жгучий брюнет с шапкой жестких волос, орлиный нос, большие темные глаза — мазнул по мне кустистыми породистыми бровями и недовольно поморщился. Похоже — из начальства, подумал я и благонравно отворотился.
Потом я увидел господина Куликова. Он стоял поодаль на углу ограды и о чем-то беседовал с коротконогим здоровяком в черном кожаном френче. Я приветственно помахал рукой, пытаясь привлечь его внимание. Он понял не сразу, вытянул шею, прищурился — и забавно вытаращился в изумлении. Но больше ничем не показал, что узнал меня. И повел себя весьма странно. Даже жестом не ответив на приветствие, отвернулся, шагнул в сторону и скрылся за решеткой. Затем я узрел его уже внутри ограды. Как-то бочком он подступил к восточному мужчине, наклонился к уху и что-то проговорил. Очевидно, она тоже расслышала и среагировала первой: вскинула лицо, отыскала меня и пристально поглядела. Секундой позже я стал объектом отнюдь не дружелюбного обозрения ее соседа, но с честью выдержал этот колючий взгляд исподлобья и даже ответил открытой прелюбезной улыбкой.
Церемония, однако, подошла к концу. Люди у могилы отступили к решетке. Появились те же дюжие молодцы и мои сине-робые знакомцы. Я отважился напоследок глянуть на синюшный лоб и сухой, сучковатый нос покойного, с которым так и не удалось повстречаться при жизни. Потом отступил от ограды, обогнул ее и встал чуть в стороне от калитки.
Спустя минут десять все вокруг встрепенулось — будто по отмашке. Скорбящий люд, исполнивший свой тяжкий долг, оживился, задвигался, загомонил. Кто-то о чем-то распорядился. Кто-то кого-то позвал. Кто-то уже запускал на площадке двигатель. Сбившись в стайки, ватага вразброд потянулась к выходу. Дамы вышли из калитки последними — в сопровождении бровастого мужчины. Он что-то тихо сказал, затем громко бросил отрывистое: «Поедете с Алексей Алексеичем!» — и, прибавив шаг, оторвался от спутниц. Вдова огляделась — как-то робко, украдкой — и остановила глаза на мне. Они были сухими, но что-то в них меня всполошило — это были глаза испуганной серны. Я не сомневался: в них прочитывался страх, какая-то паническая растерянность и откровенный страх. Неожиданно она оступилась — или сделала вид, что оступилась? — захромала, приотстала и, нагнувшись, схватилась за щиколотку. В два прыжка я очутился рядом и обеспокоенно спросил:
— Вам помочь?
Она конвульсивно выпрямилась и полушепотом бессвязно, будто задыхаясь, проговорила:
— Да-да… Помогите… Мне надо… Встретиться с вами. Не сейчас. Пожалуйста, сделайте что-нибудь.
Дамы впереди оглянулись, повернулись и устремились к нам. Почти одновременно я услышал повелительный голос:
— Дарья Мартыновна, поторопитесь! — и краем глаза заметил спешащего по тропинке Куликова.
Я сориентировался мгновенно и, поддерживая за локоть, изловчился проворно всунуть в карман визитку.
— Звоните в любое время, — сказал одними губами, а вслух, для общего пользования, участливо произнес: — Пустяки, пустяки. Все обойдется.
Налетевшие матроны, будто вырвав ее из лап опасного хищника, бережно подхватили под руки и повели к господину Куликову, который, точно не замечая меня, замер в пяти шагах в нетерпеливом ожидании. Я усмехнулся — куда только подевалась изысканная вежливость и с чего бы это? — и, пожав плечами, медленно двинулся следом.
От кладбища я отъехал последним. Свернув с грунтовки, прибавил скорость. Дождя все еще не было, но воздух, казалось, уже насквозь пропитался сыростью и стало ощутимо прохладно. Я поднял стекло почти до отказа, оставив вверху щелочку с палец, и закурил. Мысли вертелись вокруг вдовы. Что бы это значило? Гадать не имело смысла, но ее испуганные, затравленные глаза сильно растревожили меня. Похоже, Саша прав, я действительно ныряю в густой, непроглядный туман — и неизвестно, где вынырну.
Джип я увидел сначала в боковом зеркале. Темно-серая махина шла со скоростью, чрезмерной даже для автострады. Дорога была пуста, но впереди довольно круто огибала выступающий клин рощицы, и я машинально слегка придавил тормозную педаль. Громадный автомобиль настиг меня, с взвизгом промчался слева, описав дугу, вырвался вперед — и внезапно резко застопорил. Я ничего не успел сообразить. Инстинктивно судорожно вжал ногу и одновременно дернул ручник. Скрежет колодок слился с глухим ударом и хрустом. Ошарашенный, я секунд десять точно пребывал в ступоре. Потом медленно открыл дверь и выбрался из машины. Двое мужчин уже поджидали меня у места сшибки. Одного я узнал сразу же, это был здоровяк в кожаном френче, с которым Куликов беседовал на кладбище. Он странно подергивал плечами, точно подчеркивая их мощь.
