Дмитрий Подоксёнов - Унесённые ведром
«Интересно, — думал Ростоцкий, приближаясь к гурману, — а если я в один прекрасный вечер не смогу прийти на встречу? Как он будет расплачиваться за всё это великолепие?»
— Слушай, старлей, ты когда-нибудь лопнешь, — произнёс Альберт вместо приветствия, подсаживаясь к столу. — Ну сколько можно жрать? Узнал что-нибудь?
Воробьёв промычал что-то добродушно-утвердительное и принялся вытирать свою лоснящуюся физиономию салфеткой. Ростоцкий терпеливо ждал, изредка бросая брезгливые взгляды на пытающегося прожевать какой-то слишком уж большой кусок милиционера.
— Уф! — произнёс наконец Воробьёв. — Узнал, хотя и с трудом. Этим мужиком Семён Попович занимался, а его на кривой козе не объедешь — сразу привяжется: чего интересуешься, да с какой целью… Поганый, в общем, опер.
«Кто бы говорил», — усмехнулся про себя Альберт и вдруг насторожился:
— Погоди, старлей. Что значит «занимался»? А сейчас что — не занимается?
— В том-то и дело! — расплылся в улыбке Ворорбьев. — Информация — высший класс! Убежал он, сегодня утром. Обманом ушёл на этап, а там их и отбили сообщнички! Забрали его и ещё двоих, оба из трофимовской братвы, — увидев, как потемнело лицо Ростоцкого, он осёкся: — Что-то не так?
Не так было всё, но Альберт титаническим усилием воли успокоил себя, по крайней мере, внешне — не хватало ещё людей своим видом пугать! — и приготовился слушать дальше.
— А в убийстве он признался? — спросил Ростоцкий, как можно спокойнее. — Я имею в виду убийство Папанова.
— Да нет, куда там! — заторопился Воробьёв. — С него только предварительный вчера успели снять, а сегодня рано утром они уже слиняли. До сих пор в том районе облава идёт.
— Установочные данные на него принёс? — спросил Альберт тихим голосом, от которого по спине старшего лейтенанта побежали ледяные мурашки.
— Вот… — Воробьёв протянул ему клочок бумаги.
— Расплатишься сам, у меня времени нет, — сказал Ростоцкий, бросая на стол такую же тонкую пачку, какую два часа назад передал на стадионе Георгию. — Пока, старлей…
Воробьёв с раскрытым ртом смотрел в спину удаляющегося Альберта. В этот момент ему принесли мороженое.
Альберт второй час сидел в машине около своего подъезда и курил. Он, в принципе, уже решил, что будет делать. Он снимет со своих счетов достаточную сумму и начнёт поиски. Всё просто. Он найдёт его, не может не найти: с такими деньгами ему не будет преград. Он найдёт его и приведёт, если понадобится, хоть на аркане. Приведёт живым и невредимым — лишь бы только он подтвердил, что Папанова убил не он, а Альберт. Лишь бы только оправдаться, лишь бы восстановить репутацию.
А потом Альберт с наслаждением убьёт его — человека доставившего ему, Альберту Ростоцкому, такую кучу неприятностей. Тогда уж у него не дрогнет его золотой digitus index, то бишь «палец указательный», которым он вполне успешно зарабатывал себе на жизнь, пока не появился этот… Он в очередной раз развернул бумажку, полученную в бистро от Воробьёва, пробежал взглядом, запомнил.
И откуда ты только взялся такой?
«Сивцов Фёдор Юрьевич, 1970 г. р., ранее не судим…»
«Шоу должно продолжаться!..»
Рано утром по всему коридору загрохотали тяжёлые ботинки, раздался лязг отпираемых запоров и громкие выкрики конвоиров.
— Кравченко! Степанов! Есть такие? — орали в коридоре. — На выход с вещами! — затем голоса перемещались дальше вдоль коридора. — Семенюк! Здесь? Выходи давай, манатки не забудь!
Наконец, заскрежетав, открылась и дверь «восьмёрки», явив народу весёлого и румяного лейтенанта.
— Ага! — азартно выкрикнул он, заглянув в какой-то список. — Здесь сразу трое! Николаев, Кренделев, Мальбиев! Есть такие?
— Есть… — нестройно протянули в камере.
— Ну так чё сидите-то, мать вашу? — радостно округлил глаза лейтенант. — Шмотки в зубы и — на выход!
Турист, Сивцов и Мальборо как бы неохотно потянулись на выход. Сивцов был единственным, кто шёл без вещей.
«Зато я один из всех в костюме, — резонно рассуждал этапируемый в Казань, — и довольно сносно выгляжу на общем фоне».
Немного портили общую картину растоптанные старые кроссовки, которые ещё вчера вечером были переданы Фёдору в вечное владение Кренделем, правда, после настоятельной просьбы Туриста. В сивцовских простынях на ногах Кренделев выглядел таким несчастным, что Фёдор даже пару раз порывался поменяться с ним обратно, но Мальборо категорически запретил «заниматься ерундой».
— Как ты в простынях побежишь, чудило? — яростно прошептал он на ухо честному Сивцову, и тот, подумав, согласился оставить кроссовки на себе.
В порыве великодушия он даже пообещал Кренделю прислать с воли почти новые лаковые ботинки, о чём сегодня ужасно жалел: ботинки, действительно, были почти новые. Правда они отчаянно Фёдору жали и уже два года валялись в кладовке, но Сивцов человек был обстоятельный и хозяйственный — просто так ничего не дарил и не выбрасывал. С тяжкими обувными думами Фёдор оказался в маленьком, огороженном бетонным забором дворике, с единственными стальными воротами для въезда и выезда, в данный момент закрытыми.
«Это чтоб все разом в ворота не побежали», — догадался Сивцов.
Сверху дворик был полностью затянут металлической сеткой.
«А это — чтобы через забор не перелезли, — восхитился пленник. — Здорово!»
Тут же стоял цельнометаллический автофургон с мигалкой на крыше. Всех вновь выходивших зачем-то заставляли садиться недалеко от машины на корточки и класть руки на голову. Сивцов сел рядом с Туристом. Наконец, на улицу вышли последние из арестантов и тот самый лейтенант, что выкрикивал фамилии. Он пересчитал всех сидящих по головам и, удовлетворённо хмыкнув, произнёс краткую напутственную речь:
— Граждане подследственные, осуждённые и тому подобные! — жизнерадостно гаркнул он. — Вы направляетесь этапом в город вашего светлого будущего — Казань! Вот на этом славном транспортном средстве, — он кивнул в сторону дышащего на ладан грузовика, — вас доставят до узловой железнодорожной станции, где обеспечат продовольственной пайкой на одни сутки и предоставят комфортабельный вагон типа «столыпин», — он ещё раз оглядел полтора десятка затылков со сцепленными на них руками и продолжил: — Моя задача состоит в том, чтобы доставить вас целыми и невредимыми на станцию и с рук на руки передать солдатам внутренних войск, которые повезут вас дальше. Поэтому предупреждаю сразу: резких движений не производить, громких и неожиданных криков — не издавать. В случае чего — стреляем без предупреждения. Все уяснили? Тогда — по одному в машину, бегом марш!
Народ побежал занимать VIP-места в фургоне.
«В машине рядом садись!» — шепнул Сивцову на ухо Мальборо.
Фёдор кое-как забрался в фургон, в полумраке наступил кому-то на ногу и сел на свободное место на скамейке, которая тянулась вдоль металлической стены. Наконец, все кое-как расселись и машина, скрипя и стеная всеми своими узлами и агрегатами, тронулась с места.
Свет почти не попадал туда, где тряслись заключённые, лампочки то ли не было, то ли она не горела, и Фёдор почти не различал лиц своих соседей. Видно было только отгороженных от опасного контингента решёткой двух милиционеров в переднем торце фургона, которые, прислонив автоматы к стене, азартно резались в карты. Лейтенанта, старшего этапа, там не было — видимо, он ехал в кабине.
Сивцов, по традиции, начал было мычать песню из кинофильма «Шервудские зонтики» в такт покачиванию, но получил откуда-то из темноты ощутимый тычок под рёбра, подавился и умолк. Дальше ехали в тишине.
Освобождение произошло как-то буднично и неинтересно — Фёдору даже не понравилось. Он почему-то думал, что непременно будут какие-нибудь взрывы, стрельба, машину обязательно перевернёт, и нападавшие будут вынуждены выреза́ть их через дно автогеном. Почему Сивцову представлялась именно такая, архисложная картина освобождения, он и сам не знал, просто ему хотелось какого-то праздника души — и Фёдор себе его придумал. На самом же деле, через полчаса поездки, автомобиль просто провалился куда-то правым передним колесом, да так сильно, что все его пассажиры полетели друг на друга.
Привычный к падениям Сивцов вверил себя в руки Господа, как он обычно и делал в таких случаях, и полетел головой вперёд. Ровно через двадцать три сотых секунды полёта голова удачно врезалась в чей-то мягкий живот, который очень бережно погасил инерцию Фёдора. Обладатель живота немелодично взвыл и свалился на кого-то, восхищённо матерящегося на полу.
Видимо, такого приключения в пути не ожидал никто, — всем было весело и немножко больно. Особенно радовали всех присутствующих копошащиеся по ту сторону решётки милиционеры: при ударе их чувствительно приложило о железную стену фургона и сейчас они, тихо постанывая и ругаясь вполголоса, искали улетевшие в угол автоматы.
