Андре Банзимра - Приговорённый обвиняет
Адамс не обратил ни малейшего внимания на посетителей.
— Послушайте! — сказала метр Линдфорд. — Вы что, так и будете лежать? Вы полагаете, что сейчас самое время махнуть на все рукой?
В следующее мгновение Адамс уже был на ногах.
— Здравствуйте, Иза, привет, Грег. Зачем пожаловали?
— Прекратите, Эд. Вы пребываете в депрессии со вчерашнего вечера, — продолжала Линдфорд — Надзиратель сказал, что вы ничего не едите.
Адамс пожал плечами.
— Да, да, — сказал он гневно — Я ничего не ем и махнул на все рукой, как вы говорите. Ну и что? А что мне еще остается?
— Эдвард… — начал Пенсон взволнованно.
— Нет, — перебил его Адамс, — никаких излияний, прошу тебя. Вы оба уверены, что я впал в уныние, пребываю в отчаянии. Ошибаетесь. Напротив, я чувствую себя удивительно спокойно. Теперь, когда все кончено…
— Вовсе нет! — воскликнула Изабелла Линдфорд. — Именно теперь-то все и начнется!
— Да, — подтвердил Пенсон. — Послушай, Эд… У нас еще есть кое-что в запасе.
Адамс смотрел на него некоторое время, потом сказал с горькой иронией:
— Вот, вот. Давайте последний залп! Поднимайте возню! Тащите губернатора за ногу из постели! Переворачивайте небо и землю! Что касается меня, то я отказываюсь от этой бешеной гонки. Во всяком случае, — добавил он твердо, — сидя в этих четырех стенах, я ничем не могу быть вам полезным. Поэтому, сделайте милость, не ставьте меня в известность ни о чем. Сообщайте только результаты. Я не хочу больше неопределенности. Снова оказаться в подвешенном состоянии?! Бога ради, ни за что на свете!
Он замолчал. Оба адвоката испытывали неловкость. Однако Изабелла Линдфорд быстро овладела собой:
— Но это же неслыханно, чтобы человек, которому вынесен приговор, отказывался проявлять интерес к своей судьбе. Что происходит, Адамс?
— Происходит то, что мне теперь необходим отдых, покой, тишина! — Эдвард сделал несколько шагов, и адвокаты посторонились, чтобы дать ему пройти.
— Нет, — сказал он, подойдя к решетке и сжав изо всех сил прутья руками. — Все, что произошло, настолько странно, что я отказываюсь что-либо понимать. Видите этого человека напротив меня? Это Слим Эвер. А вон тот, подальше, это Самуэль Пикар. Оба они убийцы и торговцы наркотиками. Кто их поймал? Я.
Те, кого он назвал, подошли к решеткам своих камер и стали прислушиваться.
— Справа от меня сидит Джо Керди. Он тоже пойдет в газовую камеру: изнасилование и похищение людей с целью выкупа. Слева сидит Эдуард Рэйон. Убийство ради тысячи долларов, которые он даже не успел истратить. И я среди них! Я! Так вот, если вы ничего не можете сделать для меня, убирайтесь! Оставьте меня в покое!
Изабелла Линдфорд сделала знак надзирателю.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет, как вы хотите, Адамс. Мы не станем сообщать вам того, что можно будет не сообщать. Но сегодня у меня для вас особое известие. Может быть, вам интересно узнать, что ко мне приходила молодая женщина по имени Милли Берил? Она приехала из Англии, узнав из газет о вашем процессе и приговоре.
Адамс поднял голову.
— Милли? — прошептал он.
Изабелла Линдфорд вышла из камеры. Пенсон на несколько секунд задержался:
— Милли не забыла тебя, Эд. Она бросила мужа, узнав о твоем приговоре До встречи, Эд.
Оставшись один, Адамс снова вытянулся на койке и погрузился в свои мысли. Немного спустя, когда он очнулся, его взгляд случайно встретился со взглядом надзирателя Вильяма Ли. Тот как раз подносил ко рту стакан пива, но, почувствовав, что за ним наблюдают, поставил стакан на резиновый кружочек. Он казался смущенным. В тюрьме Нью-Вераля приговоренным пиво полагалось только по воскресеньям.
* * *
Ночи напролет Адамс слушал, как переговаривались между собой камеры. Сотни раз разговор затухал, и собеседники заявляли о своем намерении заснуть, но сотни раз отчаяние, страх, мысли о том, что их ожидает, заставляли заключенных снова и снова продолжать беседу.
Адамс не принимал участия в их разговорах. Его мысли были в прошлом. Он вспоминал Милли, когда ей было двадцать четыре года; ее коротко остриженную белокурую головку, веселый и открытый взгляд, ее несколько неловкую манеру держаться…
Эдвард вспомнил также их разрыв, свое увлечение другой женщиной, черты лица которой он сейчас не мог восстановить в памяти. Однажды Милли исчезла. Позже Адамс узнал от кого-то, что она уехала в Англию и вышла замуж за Бруно Берила.
Часто нить его воспоминаний прерывал Вильям Ли, предлагавший сигареты или сандвич.
— Вы совсем не едите, — замечал надзиратель сочувственно, — это никуда не годится.
У Вильяма Ли были умные глаза, смотревшие через очки в стальной оправе так, что создавалось впечатление, будто этот человек знает о вас все. Однако в этом открытом взгляде не было и тени нездорового любопытства. Его гладко выбритое, покрытое красноватыми прожилками лицо дышало добродушием.
У Адамса было достаточно времени, чтобы наблюдать за надзирателем в течение первых трех дней своего пребывания в камере, и вскоре он почувствовал к Вильяму Ли что-то вроде симпатии, о чем надзиратель так никогда и не узнал.
Заключенные относились к надзирателю Вильяму Ли терпимо, хотя иногда срывались на грубость.
Не уделяя этому особого внимания, Адамс узнал многое и о других обитателях отделения. Позднее, когда произошли события, из-за которых мы начали свой рассказ, сведения эти, весьма точные, хотя накапливались они подсознательно, сыграли очень важную роль. Так, например, Адамс знал, как ведет себя каждый из заключенных, думая о неизбежно приближавшейся казни. И больше всего боялся смерти Слим Эвер. Страх заставлял его вскакивать на ноги каждый раз, когда кто-нибудь поворачивался на своем матраце или когда Вильям Ли ставил свой стакан с пивом на стол. Тогда Эвер замирал, вцепившись в прутья решетки, и резким движением поворачивал голову, озираясь вокруг.
Через клетку от Эвера его бывший сообщник Самуэль Пикар медленно терял рассудок. Тюремный психиатр дважды в течение этих трех дней заходил к нему. Ночью заключенный бредил, стонал, а иногда, громким голосом, каким читают поэты, рассказывал о своем детстве. Главными персонажами этих бессвязных и трогательных историй были его мать и сестра.
Между камерами Эвера и Пикара находился шестидесятилетний Дик Лустон. Казалось, он не испытывал страха, в действительности же боролся с ним при помощи сна, сна беспокойного, во время которого его преследовали чудовищные кошмары. И тогда Лустона буквально подбрасывало на койке. Его приговорили к смерти за убийство маленькой девочки.
Слева от себя на протяжении всей ночи Адамс мог слышать беседы Эдуарда Рэйона и Рамона Обайи. Эти двое, не переставая, говорили о том, что их ждет. Каждый раз их беседы начинались примерно так:
— Как ты думаешь, будет больно?
— Говорят, это длится всего лишь несколько секунд, не успеваешь ничего сообразить.
— Откуда это известно? Кто мог рассказать о своей казни? Будет больно, будет ужасно страшно.
— По-моему, самое страшное — это ждать, пока упадут шарики циана…
— Это точно. Самое страшное — ждать.
— А разве сейчас мы не ждем? В сущности, будет так же, как сейчас…
Рэйон и Обайа были эмигрантами из Бразилии. Они, по-видимому, знали друг друга с давних пор. Однако судьбы у них были разные. Рэйон перепробовал много ремесел, исколесил в поисках удачи несколько штатов и, отчаявшись, опустившись на дно, совершил убийство с целью грабежа.
У Обайи же было тяжелое прошлое. За ним числилось множество преступлений. Юность его прошла в исправительных домах. Теперь ему предстояло понести наказание за похищение и убийство.
Сосед Адамса справа Джо Керди топил свой страх в шахматных партиях, которые он бесконечно разыгрывал через прутья решетки с восьмым обитателем коридора негром Микаэлом Вэнсом. Вэнс, единственный среди заключенных, ждал смерти относительно спокойно. Ладно, он умрет, но умрет отомщенным! Он убил полицейского. И вот этот полицейский шпик умрет той же смертью, что и он. Эта мысль приводила Вэнса в восторг, и, не отрываясь от шахматной доски, он время от времени доставлял себе удовольствие, чтобы крикнуть:
— Грязный шпик Адамс! Я подохну, но и тебе не избежать газовой камеры!
«Грязный шпик» слышал все это, но его мысли блуждали далеко…
Милли сошла на конечной остановке автобуса. Палило солнце, а подъем в гору был крутым.
Молодая женщина бросила взгляд на старые лачуги, видневшиеся на вершине холма, и в ее памяти всплыл прелестный коттедж, который прежде занимали Адамсы.
Номера на домах стерлись, найти нужный оказалось нелегко. «Вероятно, здесь», — подумала Милли. Дверь была приоткрыта; она собиралась постучать, когда услышала слегка дрожащий голос:
