А. Шантарский - Не бойся
— Совести, говоришь, нет? — передразнил он жену, таская ее за волосы по комнате. — Выходит, ты совестливая?
Ирина выронила ребенка, тот путался под ногами. Она прикрыла руками живот, не заботясь о голове, на которую так и сыпались удары. А Сережа, хоть и перепуганный насмерть, ухватился за ногу отца, пытаясь как-то защитить мать, и елозил вместе с ней по всей комнате.
— Ты опять за старое — мать избивать? — В доме появился старший, шестнадцатилетний сын Казаковых — Алексей и пришел на помощь матери. — Сколько раз нужно тебе говорить, чтоб не распускал рук?
Сын ударил горе-отца в челюсть, и тот выпустил жену. Леонид поднялся и вытер кровь, сочившуюся из рассеченной губы, рукавом рубашки.
— Так, — многозначительно произнес он. — Сынок на родного отца руку поднял?!
— А ты мать не трогай, — огрызнулся подросток.
— Знай я, что доживу до такого дня, в колыбели бы придушил змееныша, — сказал глава семьи, но на рожон не полез.
— Смени пластинку, — ответил Алексей, успокаиваясь. — Нажрался, так иди отдыхай, нечего тут права качать, — уже мирно закончил старший сын.
Ирина ушла на кухню, Сережа терся около брата, а Леонид отправился в спальню и бухнулся на кровать, не раздеваясь и не разуваясь. Это была небольшая комнатка, где стояла одна кровать и огромный дедовский сундук, который хозяйка запирала на замок и никого к его содержимому не допускала.
— Мальчики! Кушать, — позвала хозяйка из кухни. Она понемногу приходила в себя после побоев. Прибрала растрепавшиеся волосы, умыла лицо. И хотя низ живота продолжал ныть, она, натужно улыбаясь, старалась не показать виду сыновьям, что ей нехорошо.
Малыш дул на ложку, обжигался, снова дул, но не позволял матери кормить себя — любил самостоятельность. Алексей, насупившийся и угрюмый, быстро опорожнял тарелку. А мать, задумавшись, водила ложкой по дну тарелки.
— Алеша, позови отца, — не выдержала Ирина.
— Да ну его, — буркнул старший сын.
— Позови, сказала же! Человек с работы, голодный, — настаивала на своем мать.
— Вот так всегда, он ее лупит, а она его жалеет, — с досадой ответил Алексей и поднялся.
Леонид, подогнув под себя ногу в грязном ботинке, храпел, пуская слюни, он не слышал и не чувствовал, как к нему подошел первенец и потряс за плечо. Сообразив, что на предка легкое прикосновение не действует, сын перевернул его на спину и потряс сильнее.
— Что надо? — открыл глаза глава семьи.
— Мать за тобой послала, — угрюмо сказал сын.
Старший сын не любил отца и всякий раз это подчеркивал. Он не понимал мать, которая прощает ему все вместо того, чтобы сдать в милицию. Алексей считал, что нары — самое лучшее место для такой скотины. Он опасался, что в порыве необузданной ненависти, которая нередко накатывала на него, не выдержит и убьет того, благодаря кому появился на свет. Это, наверное, единственная заслуга его отца. Алексей знал, что основную нагрузку в его воспитании на своих хрупких плечах несет мать, и очень ценил это. Он переживал трудный, переходный возраст и все видел без малейших оттенков: если любил — то любил, если ненавидел — то ненавидел.
— Зачем я ей понадобился? — спросил кормилец, державший семью на голодном пайке.
— Ужин стынет, — выдавил из себя первенец.
— Пусть сама жрет свои помои, — пробурчал отец и отвернулся к стенке.
— На большее ты не заработал, — начиная выходить из себя, заступился за мать сын. — Не советую тебе оскорблять маму, иначе…
— Что иначе? — усмехнулся папаша. — Пока еще мелко плаваешь, сосунок.
Алеша хотел развернуть отца и съездить ему по физиономии. Но, жалея мать, он сдержался.
— Он не голоден, — ответил сын на немой вопрос матери и добавил: — Не унижайся ты перед ним, мам. Жрать захочет, сам приползет.
— А ты не осуждай его, Алеша, какой ни есть, а все же отец, — протерла мать глаза передником.
— Лучше бы он сдох, — в сердцах выпалил сын. — Он же тебя когда-нибудь прибьет.
— Нужно перетерпеть, сынок, он муж мне, по закону. Иной раз в горячке ударит, потом сам и пожалеет. Характер у отца добрый. Это зеленый змий его губит, вот он и буянит, — заступалась мать за отца.
— Да ну вас, — безнадежно махнул рукой подросток. — Разбирайтесь сами.
— Мама, когда папа будет кушать? — вмешался Сережа, облизывая ложку. — Суп остынет.
Мать не успела ответить малышу, в дверной проем с веранды просунулась голова девочки, одноклассницы Алексея.
— Здравствуйте, Ирина Анатольевна, извините, мне Алеша нужен. Можно его? — Непослушная челка лезла на глаза, пухлые щеки румянились, от нее веяло юностью и свежестью.
— Здравствуй, Светочка, — улыбнулась хозяйка, ей нравилась эта симпатичная девочка. — Забирай сорванца.
— Я пойду, мам, — сразу засобирался сын.
— Иди уж, — отпустила мать.
Старший сын убежал со своей девчонкой, а Ирина Анатольевна вытерла кухонным полотенцем рот младшему, взяла его на руки.
— Если малыш будет себя хорошо вести, то ему покажут мультики по телевизору, — сказала мать, посмотрев на часы.
— Я хороший мальчик, слушаюсь маму с папой, — ответил Сережа, удобно устраиваясь на диване.
Ирина включила телевизор и села рядом с сыном, прижав ребенка к себе. Они смотрели мультфильм, когда из спальни вышел заспанный Леонид Николаевич. От пьянства глаза у него воспалились, запали внутрь небритые щеки. В свои сорок лет он выглядел намного старше из-за непробудного пьянства. Муж виновато посмотрел на жену.
— Что? Опять буянил? — виноватым голосом спросил он.
— А то нет? — с упреком бросила жена.
Муж подсел к жене и опустил голову ей на плечо.
— Иришка, прости своего непутевого.
— Ладно уж, — снисходительно улыбнулась мать. — Кушать будешь?
Леонид утвердительно кивнул.
— Ты у меня хорошая, добрая, ласковая — лучшая женщина на свете, только досталась шалопаю, — виновато бормотал он.
— Кончай подхалимничать, — прервала его излияния жена, но по тому, как она взъерошила волосы мужа, нежно перебирая их пальцами, было заметно, что ласковые слова пришлись ей по душе. — Пошли на кухню, — поднялась она с дивана.
Леонид хлебал разогретый суп и морщился.
— Что, невкусно? — забеспокоилась жена.
— Очень вкусно, — торопливо ответил муж. — Только… — бросил он на Ирину виноватый взгляд.
— Что только? Начал, так договаривай.
— Голова раскалывается, наверно, перепил. — Муж преданно уставился на жену. — Дай на бутылку.
— Опять начинается? — Ирина обиделась и отвернулась.
— Последний раз. Клянусь, — затараторил Леонид. — Ну хочешь, на колени перед тобой встану?
— Даже и не уговаривай, сам знаешь, как нам теперь нужны деньги, — опять испортилось настроение у жены.
— Ириша, но войди в мое положение. Сердце того и гляди выскочит. — Леонид приложил руку к левой стороне груди и продолжал упрашивать: — А ну, как совсем остановится? — И скорчил гримасу, подтверждающую его мучения.
— Хорошо, — не выдержала и смягчилась Ирина. — На бутылку не дам, но рюмку налью.
— У тебя есть? — обрадовался муж.
— Есть. Сереженьке на растирание берегу. — Она открыла шкаф, раздвинула на полке банки, пакеты, кульки и откуда-то из глубины извлекла початую бутылку водки.
— Да здесь больше полбутылки, — обрадовался Леонид, потирая руки.
— Только одну рюмку, — грозно предупредила Ирина.
— Одну, одну, — поспешно согласился он, опасаясь, что жена передумает.
Ирина поставила пятидесятиграммовую граненую рюмку на стол и налила до краев.
— Обещай, что не будешь больше просить.
— Обещаю, обещаю.
У Леонида загорелись глаза, он поднял рюмку, выдохнул и одним глотком выпил. Затем крякнул, отломил маленький кусочек хлеба и понюхал.
— Закусывай, горюшко ты мое, — посоветовала жена, убирая бутылку на место.
— Спасибо, я уже наелся. Лучше покурю. — Он привычным движением вставил в рот папиросу, прикурил и с наслаждением затянулся, выпуская дым через ноздри. — Хорошо!
— Кури, а я пойду Сережу уложу, уже десятый час, — сказала Ирина, собираясь уходить.
— Ты его в спальне укладывай, а мы с тобой телевизор посмотрим, — поддержал Леонид. — Я потом его перенесу, все равно Алексей допоздна загуливается со своей Светкой.
— А вспомни, как мы на скамейке просиживали до рассвета. У нашего мальчика любовь. Совсем взрослый становится.
— Какая может быть любовь в шестнадцать лет, — отмахнулся Леонид, делая глубокую затяжку.
— Мы ненамного были старше, теперь же все акселераты, — сказала Ирина, открывая дверь в спальню.
— Перед отцом нос задирать да руку поднимать на родителя — вот его акселерация, — пробубнил Леонид, оставшись на кухне один.
