Татьяна Степанова - Врата ночи
И вот после всех этих трудов Костюха решил встряхнуться. И в самом деле, сколько можно вкалывать, пупок надрывать? Двужильный он, что ли, в натуре? В бар в Москву он планировал пригласить с собой Люську Еремину. Они учились в одной школе в Салтыковке и до армии крепко гуляли. И после армии Люська к нему тянулась. А он и не уклонялся. Но с приглашением не вышло. Люська в субботу работала. Бородаев не очень-то и расстроился — без баб лучше, расходов меньше. А дать Люська ему и так всегда согласная, была бы хата, где можно трахаться без помех.
В «Петушки» он явился в самый разгар, к половине девятого. Начал заправляться у стойки. Посидел на высоком кожаном табурете, поболтал ногой, то и дело косясь в зеркало над стойкой, сам себе ужасно нравясь в его отражении. Пил, священнодействуя, не торопясь, со смаком. Старался растянуть удовольствие. Оно, конечно, и деньги немалые, если еще и с закуской...
Пузырь пива в ларьке на Курском купить, конечно, в сто раз дешевле. Но это ж грязь, антисанитария — из горла, на обледенелой платформе. А тут... Тихо, культурно, престижно. Отутюженный бармен, приглушенная музыка, разноцветные бутылки над стойкой, аромат дорогих сигарет, коктейли, текила, соль и лимоны к ней, а девочки... ешкин корень! Европа!
Повторить по пятой он заказал уже в отдельную кабинку за столик. Взял и горячей закуски. Но насладиться под завязку не удалось. Около половины одиннадцатого в бар вошли четверо плечистых молодцов в черных, до пят кашемировых пальто, в белых кашне, белых носках и лаковых штиблетах. По тому, как засуетился бармен, стало ясно: гости — люди в «Петушках» известные, хоть и нежданные. Один из новоприбывших пошептался с барменом, и у того как-то сразу вдруг поскучнело, вытянулось холеное лицо. А потом Бородаев из своей кабинки узрел, как компания напротив, только-только вполне раскрепостившаяся за своим столиком, вдруг спешно поднялась и рысью заторопилась к выходу. Молодцы в пальто начали обходить столики. Шума, гама никакого не возникало. Но посетители исчезали один за другим, как по волшебству. Бармен, словно ничего не замечая, суетился у стойки. «Петушки» пустели прямо на глазах. Бородаев, хоть и был уже хорош, смекнул, что это расчищается посадочная площадка для какой-то крутой и необщительной компании, предпочитающей отдыхать своим тесным кругом, без посторонних.
И вот пальто нависли и над его столиком.
— Гуд бай, — лаконично изрек крепкий гонитель. — Прощевайте.
— А в чем дело? — Костюха Бородаев стиснул в руке недопитый бокал — тонкое, стильное европейское стекло, емкость для коктейля.
— Проваливай отсюда.
Еще с армии у Костюхи было остро развито чувство справедливости. И самые противоречивые желания закипели в его душе: лучше уйти, смотаться от греха и... эх, взять бы «калашник» да ка-ак их тут всех...
— А ты кто такой, чтобы тут распоряжаться? — бросил он гонителю. — Кто ты такой? А ну давай выйдем. Один на один! А там поглядим, там разбере...
— Выйдем, — покладисто и как-то даже весело согласились пальто и белые носки. И...
Такого паскудства, такого унижения Бородаев еще не переживал. Его ухватили за шиворот, подняли как перышко и поволокли к двери. Он отбивался, пинал обидчика ногами, пихал кулаками, а его волокли. Он упал на колени, а его волокли, провезя новыми серыми, купленными на Черкизовском рынке брюками по истоптанному полу. Он пересчитал все двенадцать холодных гранитных ступенек по лестнице коленками и ребрами. А потом мощным пинком его выбросили на обледенелый тротуар.
Стоял тихий морозный мартовский вечер. На Сыромятниковской набережной не было ни души. И некому заступиться, некому пожаловаться на боль в ребрах и на произвол.
Бородаев, кряхтя, поднялся. Ноги запутались в чем-то мягком — вслед выбросили его куртку. Он надел ее, пошарил в кармане — шерстяной шапки не было. Пропала шапка, эх...
Где-то за безмолвными громадами домов не спал, шумел в ночи родной Курский вокзал. И ничего более не оставалось, как плестись на электричку. Бородаев едва не заплакал. Прислонился к стене. Тело глухо ныло. А в голове шумел хмель и плавали какие-то пузыри — они лопались, опадали, вздувались снова.
— За что это тебя так? — услышал он позади негромкий голос. Говоривший курил сигарету. Откуда он взялся на пустынной набережной, Костюха Бородаев не видел.
— С-сволочи... П-падлы... Убью гадов, спалю... Вернусь и спалю к чертям...
Незнакомец протянул ему сигарету. Костюха взял. Внутри все так и клокотало. И хуже смерти казалась перспектива вот такому — униженному, избитому, грязному — на электричку и домой, не солоно хлебавши.
— Не в свой курятник забрел? — усмехнулся незнакомец. — Морду тебе расквасили, эвон кровь-то... Йодом надо или спиртом. Ну, можно и водкой...
— На вокзале... Там круглосуточно торгуют. — Бородаев не назвал, чем торгуют. Незнакомец и так все понял. Что непонятного-то?
— Эх ты, чучело, идем со мной, в ногах правды нет, — голос незнакомца был лениво-добродушным. — Подвезу. Не бросать же тебя тут. А то на рожон полезешь, знаю я вас, дураков молодых. А с этими, — он небрежно кивнул на дверь «Москвы-Петушков», — разговаривать надо по-другому.
Костюха послушно поплелся за незнакомцем. Ему было все равно, что делать, куда идти, как скоротать остаток этой сволочной ночи, — лишь бы подальше отсюда и лишь бы не домой.
Машина стояла через два дома в темной арке. Что за машина, Костюха не понял — тьма ж! Незнакомец отключил сигнализацию, открыл дверь. Костюха бессильно плюхнулся на мягкое сиденье. Увидел в зеркало свое разбитое лицо.
* * *По Минскому шоссе ехал тяжело груженный трейлер. Водитель поправил зеркало, глянул на часы, включил радио. Громко пропикало: «Московское время семь часов. Передаем последние новости к этому часу». Водитель зевнул, покосился на молодого напарника, крепко спавшего на пассажирском сиденье. Ишь дрыхнет, и радио его не берет.
Ехали они без остановок и ночевок, менялись через каждые шесть часов. Ночью было особенно тяжело. От сто двадцать второго километра не шоссе — каток. Подморозило ночью крепко.
— Давай вставай, — начал он будить напарника. — Время меняться. К Москве подъезжаем, парень.
Они остановились на обочине. Дорога была еще по-утреннему пустой. Напарник спрыгнул на снег. Метнулся за прицеп, за колесо. Водитель тоже вышел, потягиваясь, разминая одеревеневшее от долгого сидения за рулем тело.
— А холодно, — сказал он. — Вот тебе и весна. Марток знать дает.
— Слушай, пойди-ка сюда, — позвал напарник. — Иди скорее!
Что-то в голосе парня встревожило — водитель быстро обогнул трейлер.
— Глянь-ка, чегой-то там? Вон там... — Напарник, уперев руки в колени, наклонился к подтаявшему сугробу у обочины.
В утренних пепельных сумерках при тусклом свете фонарей водитель с трудом разглядел что-то темное на снегу. Он тоже наклонился. Услышал, как приглушенно ахнул напарник, и сначала подумал: что за черт, мерещится. Но нет. На сугробе было полно темно-бурых потеков. А в снегу прямо перед ними...
Напарник с испуганным криком попятился и побежал к трейлеру, водитель не верил глазам своим: на снегу, пропитанном чем-то бурым, валялась отрубленная человеческая кисть. Вторая отрубленная кисть лежала невдалеке. Водитель едва не наступил на нее. Дико отшатнулся, чуть не упал.
Раздался истошный гудок. Напарник в кабине за-полошно давил на сигнал, привлекая внимание мчащихся по «Минке» машин.
Глава 1
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ХОЧЕТСЯ ЗАБЫТЬ
Четыре месяца спустя. 5 июня
Бывают дни, которые лучше забыть. Катя пыталась внушить это Сергею Мещерскому, но безуспешно. Сама она была окончательно сбита с толку. Ведь такого странного происшествия в этот день первой недели долгожданного лета вроде бы ничего не предвещало. Порой ей казалось: да полно, было ли это? Не померещилось ли все это Сереге? Ведь никто, кроме Мещерского, не видел этого, а там, кроме него, были десятки людей.
Однако все по порядку. Екатерина Сергеевна Петровская, в замужестве Екатерина Кравченко, криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД Московской области, чувствовала, что не будет толка в правильном истолковании жуткой и на первый взгляд вроде бы совершенно неправдоподобной истории, рассказанной ей старинным приятелем мужа Сергеем Мещерским, без того, чтобы не разложить все по полочкам с самого начала.
Итак, с чего же все началось? Катя склонна была считать — со звонка в дверь их квартиры в половине второго ночи. Но и этому неурочному звонку и появлению на пороге мужа — Вадима Кравченко, доставившего к ним домой возбужденного, близкого к настоящей истерике Сережку Мещерского, тоже предшествовали некоторые события.
День 5 июня начался и продолжался для нее весьма приятно. Отпросившись пораньше с работы, она как на крыльях полетела к своей заветной мечте — накануне она записалась в модную парикмахерскую на Арбате. Ведь к лету так хотелось иметь на голове что-нибудь этакое, сногсшибательное, убийственно-грандиозное. Переменить кардинально все — стиль, прическу, цвет волос. Стать неузнаваемо-прекрасной. Или на крайний случай просто неузнаваемой. Сладко было мечтать о том, как миллиметр за миллиметром она будет скрупулезно изучать свою внешность, подбирая с помощью опытного визажиста на компьютере (!) прически и стрижки, формируя свой новый виртуальный имидж, а затем увидит его воплощенным, отраженным в сияющих зеркалах — настоящее произведение парикмахерского искусства, средоточие грез.
