Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
«Это же незаконные валютные операции, – свистящим шепотом, вытаращив глаза, объяснил он как-то подросшему сыну. – Знаешь, что за это положено? Высшая мера!»
Неумелой рукой, больше привыкшей к «самсону», чем к оружию, Леонид Семенович изобразил взведение затвора устаревшей трехлинейной винтовки. Лицо его было покрыто потом.
«Господи, а ведь действительно под расстрелом ходил, – ужаснулся Валентин Леонидович. – И за что? За свой труд? За несчастную сотню сверх восьмидесяти рублей зарплаты? За возможность питаться с рынка, да вывезти семью в сраную Лазаревку?
Звякнул колокольчик: поклевка! – и Скорин схватил толстое, приятно пружинящее в руке удилище. Мысли его тут же приняли другое направление.
«Кристина» плавно резала голубую волну, оставляя за кормой бурун из белых пузырьков. Полуторатысячесильный мотор мог развить скорость до шестидесяти километров в час, но сейчас такой необходимости не было, и он почти бесшумно работал в прогулочном режиме. Яхта совсем недавно сошла со стапелей гамбургской судоверфи «Blohm & Voss» и обошлась заказчику в три миллиона евро.
Но такая сумма его не разорила и не выбила из привычной жизненной колеи. Сейчас Альберт Ханыков стоял на корме второй палубы, азартно подавшись вперед и прижав к плечу «Пердей» штучной работы.
– Дай! – привычно крикнул он, и эта команда безошибочно выдавала навык профессионального стрелкастендовика.
Щелкнула метательная машинка, и две черные тарелочки понеслись вдаль по восходящей траектории. Но далеко улететь не сумели. Ханыков вскинул ружье, мгновенно прицелился...
– Бах! Бах! – грохнул быстрый дуплет, и мишени, как сбитые самолеты, косо воткнулись в воду, оставляя за собой черный след графитовой пыли.
Альберт сноровисто перезарядился.
– Дай!
– Бах! Бах!
– Дай!
– Бах! Бах!
– Бах! Бах!
По палубе, дымясь, прыгали и раскатывались красные пластиковые гильзы с желтыми латунными головками – они напоминали тюбики губной помады, которые почти не выпускали из рук «обезьяны». Так, используя терминологию профессиональных фотографов, основные пассажиры называли десяток юных «моделей», с накачанными яркими губами и обнаженными грудками, некоторые из которых тоже были утяжелены силиконом. Они загорали на третьей палубе, пили фруктовые коктейли, беспрерывно трещали про конкурсы, в которых участвовали, про фотосессии для «Максима», про киносъемки, про почти подписанные контракты, постоянно смотрелись в зеркальца, то и дело подкрашивались, подмазывались, причесывались, прыскались духами и дезодорантами. Как вылизывающиеся кошки, дожидающиеся, когда их усилия принесут плоды и привлекут внимание самцов. Сейчас они с восторгом рассматривали кривоногого волосатого Ханыкова, годящегося им в отцы. Но воспринимали его совсем по-другому: как прекрасного принца из увлекательной сказки о несметном богатстве.
– Дай! – в очередной раз гортанно кричал принц, вскидывая даже на вид сказочно дорогое ружье.
– Бах! Бах!
Как ни менялась траектория мишеней, конец был один – все разлетались в пыль или на мелкие куски.
– Ще не вмерла Украина! – довольно выкрикнул Ханыков, закончив стрельбу, и вскинул кулак жестом «Рот фронт».
– Браво, Альберт Юсупович! – зааплодировали красотки, перевесившись с верхней палубы.
Девушки походили друг на друга, как партия резиновых кукол в секс-шопе. Все они были целомудренно прикрыты крохотными треугольничками на шнурочках, напоминающими дорожный знак «Выезд на главную дорогу». А место, которое символически прикрывала яркая ткань, действительно было единственной возможностью на такую дорогу попасть. Во всяком случае, девчонки на это искренне надеялись.
Ханыков снисходительно принял аплодисменты, помахал «моделям» рукой и повернулся к товарищам.
– Пальни пару раз, Казимир, – он протянул ружье, однако тот, к кому он обращался, остался лежать в шезлонге и только покачал головой.
– Дзянькую, Хан, я всегда надеялся только на кулаки.
Бывший чемпион Польши по боксу тяжеловес Казимир Халецкий хорошо говорил по-русски, но акцент и отдельные слова позволяли безошибочно угадать его происхождение. В России его называли Молотом, в Польше – Млотом, что означало совершенно одно и то же. Может быть, такое прозвище дали ему за знаменитый нокаутирующий удар, принесший Польше в свое время десятки золотых медалей, хотя вряд ли – его боксерские подвиги остались в далекой исторической реальности прошлого века и молодым поколением «пепси» были начисто забыты. Может, что более вероятно, за пудовые кулаки, которыми он мог насмерть замолотить любого, и не просто абстрактно «мог», а именно замолотил двоих. Может, за неукротимый нрав, прошибающий самые твердые преграды, может, за весьма специфическую внешность, в формировании которой без Млота явно не обошлось.
– Да ты его хоть в руках подержи! – победно усмехнулся Ханыков. – Это раритет! Ему больше ста лет, а гля, какая сохранность! И бабла стоит немерено!
Казимир уважительно кивнул.
– Я вижу, это бардзе дрогая[1] вещь...
Пан Халецкий был выкован из стали. Слегка окислившейся, кое-где проржавевшей, в трех местах пробитой одной из тех специальных машинок, которые люди придумали для того, чтобы прострачивать друг друга свинцом. Если «модельки» придавали своим кукольным личикам желаемый вид с помощью помады, карандашей, пуховок и кисточек, то над лицом Казимира потрудились молотки с граверными резцами, рихтовочная киянка и чекан. Расплющенный нос, деформированные уши, разбитые и многократно зашитые надбровья, из-под которых настороженно выглядывали спрятавшиеся от ударов серые глаза, размазанные под носом губы, изрядно «покорбованный» подбородок... Когда на серьезной «стрелке» Млот молча гипнотизировал противника, у самых «конкретных» и «реальных» пацанов душа уходила в пятки, и они либо промахивались, либо «включали заднюю». И правильно делали.
– Ты внутрь загляни, – не успокаивался Альберт. Настоящее имя Ханыкова было Али, но он его не любил.
– Двенадцатый калибр, а ствол одиннадцатого – именно для стрельбы птиц. Такая сверловка делает дробовой сноп короче, его плотность возрастает, а процент попаданий увеличивается!
– Уговорил! Давай я попробую! – поднялся навстречу Миша Слезкин и ловко принял двустволку. – Только не надо примешивать сюда политику. Это не международные соревнования...
Он выстрелил десять раз и, хотя допустил пять промахов, но «модельки» аплодировали ему столь же бурно, как и чемпиону.
– Для непрофессионала вполне прилично, – кивнул Ханыков. – Что у тебя с французским гражданством?
Слезкин развел руками.
– Ничего не выходит. Я представил чистые документы, но проклятый Интерпол вспомнил, что десять лет назад меня объявляли в розыск! Ну и что, как объявляли? Все уже забыто и бурьяном поросло... А у тебя?
Плоское лицо Ханыкова недовольно скривилось.
– Те же яйца, только сбоку! В девяносто девятом меня выслали из Испании за обычную драку в баре. Так они до сих пор помнят! Хотя мой адвокат сказал, что при отсутствии судимости эти суки не могут использовать то говно, что накопилось в их долбаных компьютерах!
Стальная статуя тяжело пошевелилась в своем шезлонге.
– А я получил паспорт Пуэрто-Рико. Всего за сотку «зеленых», вложенных в их экономику. Могу без виз кататься по всему глобусу и жить в любой стране. Кто хочет, у меня канал остался...
Слезкин почесал в затылке. Правое веко задергалось, из-под него выкатилась непроизвольная слеза. Последствия контузии от чиркнувшей когда-то по виску пули.
– Надо подумать... Хотя у тебя не было заморочек с Интерполом!
Он переломил ружье, еще две гильзы вылетели из горячих стволов и присоединились к десяткам пустых «тюбиков от помады». Слезкин ногой сбросил несколько штук в воду.
– Ты что?! – возмутился Хан. – Хочешь, чтобы меня вообще сюда не пускали? У них с этим строго...
– Да ничего, утонут... Как там ты с харьковскими разобрался?
– Нормально... Как обычно...
Ханыков настороженно огляделся.
– Ладно, Слеза, спрыгиваем с этой темы!
– Да не боись. «Папа» ловит рыбу, а Витек в каюте, сразу с двумя телками занимается...
– Все равно. Хорошая погода, правда? Приятный ветерок, не жарко...
В теплом прозрачном воздухе, нарушая умиротворяющую желто-бело-голубую цветовую палитру курортного отдыха, чужеродными звездообразными кляксами расплывались черные пятна графитовой пыли, вызывающие тревожные ассоциации с заградительным огнем ПВО из канувших в Лету фронтовых сводок.
* * *Около полудня основные пассажиры собрались на ланч.
– Хорошо отдыхаем, Валентин Леонидович? – почтительно обратился Баданец к дородному мужчине с седыми висками.
Тот довольно потер руки.
– Отлично! Сейчас увидите, какого зверя поймал!
И в свою очередь спросил:
– Ну, каковы там у вас политические перспективы?
