Татьяна Полякова - Ночь последнего дня
— Что плохого в том, чтобы чуть лучше узнать друг друга?
— Валяй рассказывай.
— Я? — возмутился он.
— Конечно. Буду узнавать тебя лучше.
Предложение ему не очень понравилось. Я разглядывала его, гадая, как он поступит. Попытается уклониться и перейдет к решительным действиям или предпочтет поболтать? Поболтать он любит, это ясно. Я прикидывала, кем он может быть. Внешность у Борьки самая обыкновенная, среднего роста, крепыш, довольно длинные волосы, зачесанные назад. Золотисто-карие глаза, которые часто встречаются у шатенов, были по-настоящему хороши. Большие, с длинными ресницами, взгляд с поволокой обещал райское блаженство. Кольца на пальце нет, но предпочел поехать ко мне, значит, если не женат, то имеет постоянную подругу, а может, просто осторожничает. Хотя вряд ли у такого парня дома золото-бриллианты, которые может свистнуть залетная девица… Мне надоело гадать, и я поторопила:
— Куда испарилось твое красноречие?
Он усмехнулся.
— А знаешь, довольно непросто рассказать о себе в двух словах.
— Я и три послушаю с радостью, — заверила я.
— Ну.., мне тридцать четыре года. Разведен. Дочь живет с матерью, встречаемся редко, отчима она зовет отцом, а меня дядей Борей, и меня это бесит.
— Поэтому вы редко встречаетесь?
— Поэтому. Я прекрасно понимаю, что делаю только хуже, но… Эй, куда это меня занесло? Не возражаешь, если я тебя поцелую? — виновато спросил он.
— Нет.
— Правда?
— Если ты так и не решил, чего хочешь, мы можем еще выпить и поболтать.
— Слушай, ты еле на ногах стояла, а теперь производишь впечатление вполне трезвого человека.
— Просто ты меня догнал, — заверила я.
Он обнял меня и неуверенно поцеловал. На райское блаженство я не очень рассчитывала, но и гнать его не хотела и ответила на его поцелуй.
Мы увлеченно целовались, пока не свалились с дивана на пол, принялись хохотать, как сумасшедшие, и почувствовали друг к другу большое расположение.
— Ты прелесть, — сказала он, когда я уже погружалась в сон.
— Надеюсь, твое мнение не изменится, когда завтра с утра мы будем страдать с перепоя.
* * *Голова болела нещадно, оттого утром просыпаться я категорически отказывалась.
— Юлька, — потряс он меня за плечо. — Мне на работу надо.
— Валяй. Дверь захлопнешь, замок автоматический.
— А чашку кофе страдальцу?
— Сам. Все сам. Привет.
— Юлька…
— Еще слово, и я тебя убью.
— Понял. Сам так сам.
Он поцеловал меня и наконец заткнулся. Должно быть, ушел.
До двенадцати мне удалось поспать, потом пошли звонки по телефону. Звонили все кому не лень. Когда я решила выбросить телефон в окно, выяснилось, что спать уже не хочется. Я прошлепала в ванную, по дороге заглянула в кухню. На столе лежала записка: номер телефона, под которым Борис размашисто написал: «Браво! Брависсимо! Незабываемо! Если я сегодня умру от головной боли, то без сожаления. Все, что стоило испытать в этой жизни, я испытал».
— Придурок, — усмехнулась я, скомкала записку и выбросила в ведро. Но, стоя под душем, улыбалась.
Звонить ему я не собиралась, не потому, что на трезвую голову он был мне несимпатичен. Как раз наоборот. Привязываться к кому-либо вредно для здоровья, для моего здоровья точно. «Волки бегают в стае, — вспомнила я слова Ника и нервно хихикнула. — А самые умные в одиночку». Как-то, изрядно напившись, Ник излагал мне свою теорию, я слушала, пока хватало терпения, потом заявила, что все это — старая лагерная бодяга «не верь, не бойся, не проси», то есть чистый плагиат. Ник обиделся и с теориями завязал. Помнится, люди у него делились на шакалов, волков и зайцев. Почему именно зайцы, он не объяснил, вероятно, они ему просто нравились. Зайцев жрут, шакалы правят, а волки в основном грызут друг друга, если верить Нику. Но в одном он прав: легко поймать на крючок того, у кого есть привязанности. Самого Ника хрен поймаешь, у него одна привязанность — к себе, любимому. Вот и мне надо брать пример со старшего товарища. Так что о Борьке я уже забыла. А вот что там с Машкой, очень меня интересовало.
Покинув ванную, я позвонила ей в офис. Голос ее звучал страдальчески.
— Сочувствую, — сказала я. — Спешу напомнить: это было коллективной идеей.
— А я и не жалуюсь, — ответила Машка. — Если бы еще народ не жужжал вокруг… Все точно сговорились, так и лезут, так и лезут!
— Как там твой Антон? — все-таки спросила я, хотя, по большому счету, делать этого не следовало. Машка умница и сама все прекрасно понимает.
— Тони. Друзья его зовут исключительно так. Он пробовал объяснить, с какой стати, стал рассказывать историю своего детства, и заснул ближе к середине. Так что я знаю только то, что его зовут Тони и что у него было детство.
— Может, тебе повезло?
— Наверное. А знаешь, он симпатичный.
— Ага. Мне он тоже понравился. Правда, помню я его смутно. Он вроде рыжий?
— Иди ты к черту, — засмеялась Машка, и мы простились.
Убедившись, что холодильник пуст, я отправилась завтракать в ближайшее кафе. Нормальные люди к этому моменту уже обедали, и я, влившись в толпу трудящихся, взяла себе полноценный обед. И тут же заскучала, потому что вспомнила: сегодня понедельник, значит, как ни крути, а завтра вторник, следовательно, Ник спросит меня, где я теперь прикладываю свои умения, знания и опыт.
— Красивая девушка ищет работу без намека на оную, — грустно процитировала я.
Надо срочно что-нибудь придумать. Мои симпатии разделились между дворниками и смотрителями в музее. В пользу дворников — свежий воздух, в пользу смотрителей — хроническая спячка, которую я предпочла назвать медитацией. Я размышляла, к кому примкнуть, пока на ум не пришел Виссарион. И я устремилась в «Бабочку», лелея в душе надежду. Бар был еще закрыт, но, постучав в стеклянную дверь, я вскоре увидела Виссариона. Он не спеша подошел, открыл дверь и сказал:
— Дождя нет. — Точно я пришла за тем, чтобы узнать это. — Прекрасно выглядишь, — продолжил он, наливая мне чай.
— А ты меня хорошо видишь? — усомнилась я.
— Женщина обязана прекрасно выглядеть, проведя ночь с возлюбленным.
— А-а.., тогда, конечно. Откуда пришла благая весть?
— Девки, — пожал он плечами, — сказали, приличный парень, сразу видно, у вас любовь. И ушел он в восемь утра. О чем-то это говорит?
— О том, что ему на работу к девяти, — подсказала я.
— Я рад, что у тебя приличный парень. Твой Ник мне не нравится.
— А кому он нравится? — удивилась я.
— У него глаза дурные.
— Он сам дурной.
— Можно я спрошу тебя одну вещь?
— Валяй, — милостиво разрешила я.
— Ты красивая девушка. По мне, так даже очень красивая. Красивые девушки стараются выглядеть красиво, одеться, причесаться, подкраситься. А ты…
— Чего это на тебя нашло? — вытаращила я глаза.
— Ты словно нарочно ее прячешь.
— Кого?
— Красоту, — разозлился он.
— Я не прячу, я не демонстрирую. Когда не особо демонстрируешь, вокруг поменьше желающих тебя трахнуть.
— Ну, по большому счету, — засмеялся Виссарион, желая обратить разговор в шутку, — как раз об этом многие и мечтают.
— Ага. Тебя когда-нибудь трахали?
— Как же без этого, — вновь пожал он плечами. — Пей чай, стынет.
— Извини, — вздохнула я. — Страдаю с перепоя, тянет говорить людям гадости.
— Дождя нет, и слава богу.
— Обещают потепление, — поддакнула я. — Виссарион, возьми меня на работу.
— Кем? — удивился он.
— Ну.., давай подумаем.
— Повар у меня есть, ей одной работы мало, а если я возьму тебя барменом, чего сам делать буду?
— Давай ты возьмешь меня музыкантом, — озарило меня. — А что? Инструмент простаивает. Будем каждую ночь петь хором.
— И сколько я тебе за это должен платить? — нахмурился он.
— Согласна работать за кормежку. Наташка готовит так скверно, что я при всем желании много не съем, так что ты не обеднеешь. Правда, тебе придется оформить меня официально и платить налоги. Зато я могу еще мыть полы. Ну, так что? Согласен?
— Я подумаю.
— Некогда думать. Говори сейчас, не то придется мне идти в дворники. Ужас как не хочется.
— Ладно, — буркнул Виссарион, а я вздохнула с облегчением.
— Ты хороший человек. Когда помрешь, попадешь сразу в рай.
— В дурдом я с вами скоро попаду.
— Я тебя буду навещать.
— Убирайся с глаз и помни: сегодня мы поем хором.
Совершенно счастливая я покинула заведение. Теперь можно встретиться с Ником. Но он, точно нарочно, о работе не спрашивал. Я не выдержала и похвалилась:
— Сегодня приступаю.
— Да неужели? — съязвил он. — Тебя взяли мыть сортир на вокзале?
— Пальцем в небо. У меня теперь творческая профессия.
— Рисуешь «зебру» на асфальте?
— Руковожу хором.
— Ветеранов?
— Работников обслуживания. Волнуюсь, вдруг не получится.
— Брось. Тебе присвоят звание заслуженный работник культуры, а старым шлюхам сразу народных артисток.
