Андрей Константинов - Тульский–Токарев. Том 1. Семидесятые–восьмидесятые
— Так скажи своим, в отделении, — вскинул голову Артем.
— Что сказать? — перебил его отец. — Что с ведром перебор? Что были какие-то странные слова непонятно кого на соревнованиях?
Артем молчал — крыть было нечем. Василий Павлович улыбнулся и потрепал сына по волосам:
— У этой странной истории есть две более-менее логичных версии, вытекающих из той информации, которую ты мне сообщил. Версия первая: у нас в городе появился некто — будущий (а может быть, уже и настоящий) суперпреступник и монстр. Вынашивая амбициозные планы и готовясь к будущим суперпреступлениям, этот гражданин тренируется пока на боксерах — призерах городских соревнований. То есть мы имеем пролог жуткого кошмара. И кровушки этот упырь, не оставляющий следов, и которого даже не разглядеть в толпе, еще попьет. Версия вторая: просто шпана, просто какие-то детали мы не знаем. Может, и Леха — по миллиону своих сугубо личных причин — не хочет говорить всего. Может, он чьей-то жене или дочке под юбку залез, а теперь стесняется… Короче — простая история, в которой мы просто чего-то не знаем. Ну, а теперь скажи мне: какая из двух версий приведет нас в сумасшедший дом, а какая — если и не даст раскрытия, то хотя бы позволит нам остаться нормальными людьми в реальной, а не киношной жизни?
— Вторая, — через силу, но все-таки улыбнулся после небольшой паузы Артем.
— Слава Богу, — с облегчением вздохнул отец. — А то я уж думал, что ты… это… Бубен Верхнего Мира услышал… Мистика — это дело такое, серьезное. Головой ебануться очень легко. …А что касается моих, из отделения, — просто на реверансы для Лехи людей нет. У нас сейчас как раз серия — развратные действия по малолеткам. И она — под сукном. Но — вчера поймали эту мразь. Сейчас из него выколачивают душу. Доказательств — ноль. Ты сам понимаешь, какие приметы и опознания у испуганных детей в 10–12 лет… Потому — либо выбьют и закрепятся, либо — могут быть проблемы.
— Понимаю…
Больше к истории с Лешей Суворовым не возвращались. Артем понемногу успокоился, умом приняв правоту отца. Самое странное заключалось в том, что опытный розыскник Токарев действительно интуитивно угадал в одной из двух своих с ходу выдвинутых версий. Но Артему стало бы по-настоящему жутко, если бы он узнал, какая из этих версий действительно — реальная…
Тульский
Артур жмурился на сентябрьском московском солнышке, раскинув руки на деревянной изрезанной перочинными ножами скамье. На душе было легко и ровно, клонившийся к оконцовке день не обещал неприятных сюрпризов, а вечером он собирался с ребятами завалиться на дискотеку в университетскую общагу — там у Тульского появилась знакомая, первокурсница с экономического. Девушка приехала в Питер из Новгорода, Артура по наивности тоже принимали за студента… Короче, планы были самые что ни на есть добрые…
— Эй, Артур! — со смехом окликнул чуть придремавшего в тепле Тульского Вася-Пряник, занявший в их ватажке место ушедшего в армию Гоги. — Тут маменькина сопля интересные набои дает. Хочешь постебаться?
Артур лениво отлип от скамейки. Рядом с Васей стоял щуплый паренек лет 15–16, по виду типичный «очкарик» — «интеллигент в маминой кофте» — нескладный, чистенько одетый и действительно в смешных очках — на резиночках между дужками.
— Из Крупы, что ль — поинтересовался Тульский — не у незнакомого очкарика, разумеется, а у Васи.
Тот мазнул рукой:
— Какое — пришлый с Линии.
— Дожили, — вздохнул Артур. — Ну, тащи сюда провокатора…
— Цып-цып-цып, — тоненько пропел Вася-Пряник, и «очкарик», растерянно озираясь, подошел к Тульскому.
— Здравствуйте…
— Здоровее некуда, — ухмыльнулся Тульский, рассматривая паренька в упор. — С чем пришел? Небось двадцать копеек, которые мама на завтраки дала, отобрал кто? Так мы — пас, мыв опасные истории не вписываемся.
— Ага, — подхватил Вася. — Нас в комсомол принять обещали, у нас — испытательный срок, понимаешь…
— Не, — совсем застеснялся мальчик. — Я по другому делу. По серьезному.
— По серьезному? — ужаснулся Артур, а Вася, возмутившись, враз огрубел голосом:
— Да ты куда нас втравливаешь?!
— Никак, рубль у тебя отняли? — догадливо прищурился Тульский.
У паренька задрожали губы, но он сделал усилие над собой и как мог твердо пролепетал:
— Нет, я по другому делу.
— Ладно, выкладывай, все равно — скучно, — милостиво махнул рукой Артур.
Парнишка глубоко вздохнул, как перед нырком, и вдруг выпалил:
— Только дослушайте до конца…
— Не обещаем, — развел руками Тульский. — Может, ты сквернословить будешь?
— Я не понял, — набычился Пряник. — «Только» — это что, угроза?
«Очкарик» смешался вновь, но тут же поднял голову, демонстрируя решимость идти до конца, несмотря ни на что:
— Родители заставляют меня заниматься музыкой…
— Аналогичная история произошла на Минской пересылке, — серьезно сказал Артур Васе. Пряник понимающе кивнул.
— Я прошу вас, дослушайте, — в голосе маленького интеллигента послышались нотки отчаяния. — Только вы мне можете помочь… Я хожу к репетитору, тут недалеко, на Второй линии, первый этаж…
— Рояль не белый? — прищурился с подозрением Тульский.
— Нет…
— Это меняет дело, — облегченно вздохнул Вася.
Парнишка покрутил головой, нервно сжал пальцы и продолжил:
— Меня тошнит от музыки, от преподавателя и вообще… Я хочу… чтобы вы их ограбили… Не перебивайте, пожалуйста… Я все продумал. Когда буду у них пить чай на кухне — открою аккуратно щеколду на окне — оно выходит во двор… Форточку они не закрывают… У них семья приличная — муж какой-то ученый — книги, вазы, картины… Жена — учитель музыки… Там везде шкатулки, ящички. Я точно буду знать, когда они уедут на дачу. Дача, кстати, тоже — будь здоров. Заберите все — и им… ей, то есть… не до занятий со мной будет… какое-то время… А мне — отдайте спортивный велосипед, он в кладовке стоит. Все.
Парнишка шумно выдохнул, нервно вытер лоб. Какое-то время обомлевшие Артур с Васей не могли нарушить тишину…
Тульский потряс головой и уже абсолютно серьезным тоном, без прежней дурашливой издевки, сказал очень тихо:
— Похоже, действительно все…
Резким, неуловимым движением Артур схватил очкарика за волосы и пригнул к земле. Интересно, что сначала тело мальчишки инстинктивно среагировало, выгнулось, но мгновение спустя страх, видимо, победил — упругое сопротивление исчезло, парнишка рыхло осел, стукнулся коленками об асфальт. Вывернув мальчику голову, Тульский наклонился к нему вплотную, так, что почти дотрагивался своими губами до перекошенного лица:
— Я сейчас тебе глаз высосу… Опер по детям из 37-го послал?
— Како…го 37-го? — запинаясь, чуть не заплакал юный ненавистник музыкального образования.
— Быстро… Князев подослал? Говори тихо и быстро — останешься зрячим…
Мальчишка захлебнулся не слезами и болью, а, скорее — страхом и нервами.
— Уткт, уткт, — заходил по горлу его кадычок, глаза начали закатываться.
— Ладно, вставай, — Артур отпустил его, сунул руки в карманы и задумчиво наблюдал, как «интеллигенция» судорожно пытается прийти в себя…
— Ученый, говоришь?.. Мальчишка кивнул. Тульский цыкнул зубом, сплюнул и задал новый вопрос:
— Велосипед, значит? Ногти у твоей учительницы красивые?
— Да… Не очень длинные, такие — розово-голубые, пахнут… Артур покивал:
— А муж курит «БТ»?
— Да… — удивление в голосе мальчишки нарастало.
— И телевизор — ненашенский?
— Да… черного цвета…
— И сыр режут тонко и кладут в одну тарелку?
Паренек широко распахнутыми глазами изумленно смотрел на Тульского, ничего не понимая:
— А вы… Вы что, их знаете?
Артур вспомнил квартиру Дины, несостоявшейся своей любви, и ухмыльнулся жестко:
— Профессура… За границей бывали, публичные дома видали… Так когда они на дачу едут?
Парнишка оживился:
— А вы… Я — узнаю, узнаю точно.
— Как тебя найти, пианист?
— В 11-й школе… Точнее… лучше у школы с трех до четырех, мы там почти каждый день в «минус пять» играем…
— Ну, ладно, — подытожил беседу Тульский. — Рисковый ты, я смотрю, паренек… Иди. Настроение будет — потолкуем. Да, про глаза — помни, Князев один, а нас — много.
— Кто такой Князев? — не удержался от вопроса мальчишка, уже готовый припустить прочь с высокого старта.
— Тебе не грозит, — дернул уголком рта Тульский. — Исчезни.
Понукать дважды очкарика не пришлось — улепетнул он шустро, как воробей от вороны. Артур, прищурившись, смотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на Васю, не проронившего во второй половине «допроса» ни слова. Пряник почесал в затылке:
