Кирилл Казанцев - Заковали сердце в лед
– Николай, – бодро протянул следователю руку молодой и статный служитель Мельпомены.
– Старший оперуполномоченный уголовного розыска Зиганшин, – махнул перед носом актера служебной корочкой опер.
– Ого! Я так понимаю, что-то серьезное произошло. Может, пройдем в буфет? Там атмосфера более располагающая. – Актер жестом пригласил следователя к выходу.
Знакомая уже буфетчица встретила их улыбкой.
– Вы что будете? Угощаю, – достал из кармана кошелек Николай.
– Здесь есть хороший коньяк?
– Валечка, коньячку нам, два по сто. – Актер положил на стойку купюру, взял бокалы, и они сели за дальний столик.
– Перейду сразу к делу. Вы, наверное, слышали про ограбление в ювелирном салоне. – Зиганшин сделал небольшой глоток, поморщился и внимательным цепким взглядом впился в глаза собеседнику.
– А как же, в каждой районной газете на первой полосе, все каналы раструбили. Куда ни глянь – «Ограбление года», «Ограбление десятилетия».
– Вчера у вас шел спектакль, в котором вы играли главную роль. – Михаил смотрел на актера с таким загадочным прищуром, что тому сразу стало не по себе. Однако довольно быстро он взял себя в руки, ничего противозаконного вроде не совершал, да и в театре на хорошем счету.
– Ну да, – согласно кивнул он. – Если бы вы знали, каких трудов мне стоило ее получить!
– Разговор сейчас не про вас и не про ваши труды. Вспомните, напрягите память, не произошло ли во время спектакля чего-нибудь необычного, из ряда вон выходящего? – Следователь нетерпеливо забарабанил пальцами по крышке стола.
– А при чем тут спектакль? – Лицо актера выражало недоумение.
– При том, что преступник мог быть в зале, – терпеливо объяснил опер.
– Надо же! – Приложив ладонь ко лбу, актер задумался, зашарил глазами по потолку. – Э-э-э… Сейчас подумаю… Есть! Точно! Как я мог забыть! – вскрикнул он, энергично вскинув вверх руку и щелкнув над головой пальцами.
– Ну и… Давай выкладывай, не тяни резину, и так времени в обрез, – резко перешел на «ты» Зиганшин, начиная терять терпение.
– У нас в театре давно такого не было. Я как раз произносил знаменитый монолог: «Быть или не быть – вот в чем вопрос…»
– Ты давай по сути говори, – стиснув зубы, по-змеиному прошипел следователь.
– Так я ведь по сути и говорю. Все в зале затаили дыхание – как-никак гениальнейший монолог всех времен и народов. И вдруг вижу – какая-то девушка на балконе роняет вниз коробку с попкорном. Такой «снегопад» устроила, что человек десять потом до конца спектакля выколупывали эти кукурузные хлопья – кто из-за шиворота, кто из причесок, кто из декольте. Как ее только пустили сюда с этой коробкой! Совсем люди потеряли чувство меры.
Глаза опера засияли победным блеском. Он плотоядно облизнулся, представляя завтрашний допрос. Бинго! Вот оно! Попалась, рыбка! На этот раз с крючка не сорвешься. Ты, Порубов, конечно, хитер и изворотлив, но жизнь еще более непредсказуема и коварна. Из этих рук еще никто не вырывался.
– Спасибо, парень, ты очень помог. Мы позже вызовем тебя для подтверждения показаний. Если что-то еще вспомнится, вот мой телефон. – Михаил протянул актеру визитку, панибратски похлопал по плечу, поспешно пожал руку и покинул театр.
Выбежав на улицу, он обернулся и посмотрел на громаду здания. Эх, все-таки дурное это занятие. А еще искусством называют! Отдали бы лучше помещение под какой-нибудь склад или казино, и то больше пользы было бы. А так – только интеллигентов вшивых плодит.
– Домой! – крикнул он водителю «уазика», со скукой докуривавшему очередную сигарету в ожидании шефа.
Шофер спешно докурил сигарету и заскочил в машину.
– Как успехи, начальник? – мимоходом спросил водила, выворачивая авто с тротуара на проезжую часть.
– Лучше не бывает.
Зиганшин довольно потирал ладони. Удача сама шла к нему в руки. Порубов никак не мог знать про этот инцидент, не находясь на спектакле. А в том, что на спектакле его не было, Зиганшин был уверен с самого начала, даже не имея абсолютно никаких улик и доказательств. Интуиция, как оказалось, его не подвела. В работе полицейского это, можно сказать, самое главное качество. Если нет шестого чувства – делать в органах тебе нечего, можешь рассчитывать разве что на место гаишника.
Придя домой, Михаил почувствовал, что устал за этот день как собака. Ноги отваливались от постоянной беготни, а голова раскалывалась от непривычно большого количества мыслей. Жена, так и не дождавшись прихода мужа, уже мирно спала в кровати, трогательно свернувшись калачиком под одеялом. Он зашел на кухню, перекусил парой бутербродов с колбасой, заботливо оставленных Катей на столе. Закурив перед сном, задумчиво посмотрел в окно – ночь была темной, хоть глаза выколи, разве что редкие фонари освещали пустынные улицы спального района. Где-то вдалеке послышалось завывание «Скорой помощи». Все-таки странно устроен мир. Кто-то сейчас стоит у окна, либо готовится к завтрашнему экзамену, развлекается с подругой на дискотеке, взбирается на вершину горы, купается в океане, объясняется в любви, у кого-то, возможно, доживающего последние минуты, перед глазами пробегает вся его жизнь.
Михаил вздохнул, отошел от окна, разделся, лег в кровать и мгновенно вырубился.
Проснувшись утром, первое, что он услышал, был звон посуды на кухне.
– Катя, ты чего так рано?
Жена, вытирая руки о фартук, зашла и, нагнувшись, поцеловала его в щеку:
– Доброе утро. Что-то не спится. Вчера рано легла, вот и вскочила ни свет ни заря. Поднимайся, а то на работу опоздаешь. – И она снова исчезла, возвращаясь на кухню.
Опер сладко потянулся и зевнул. Сквозь шторы в комнату проникали первые лучи солнца, оставляя на полу светлые полосы. Шаркая ногами в стоптанных тапочках, Зиганшин сходил в ванную, потом зашел на кухню. Настроение было, мягко говоря, противное и гадкое, каким оно обычно и бывает по утрам у любителей поспать подольше и послаще.
– Я сейчас подогрею. – В легком пеньюаре, просвечивающем ее соблазнительные формы, Катя стояла у плиты.
Солнце, выкатившись из-за крыш, светило прямо в окно, за которым пели ранние пташки. Под окном, около беседки, распивали бутылку первые алкоголики. Зиганшин взял с подоконника головку лука и бросил в направлении мужиков. Луковица гулко ударилась о землю в полуметре от пожилого пьяницы. Дед недовольно посмотрел вверх и спрятался под крышу беседки.
– Ну вот, последнюю луковицу выбросил. От тебя их прятать, что ли? – недовольно проговорила Катя, стоявшая у плиты.
Сняв со сковороды несколько сочных, скворчащих котлеток, она добавила их к искусно оформленному гарниру. На столе уже красовался греческий салатик из свежих овощей, зелени и мраморных кубиков брынзы. Напоследок достала из холодильника початую бутылку хорошего марочного вина, грациозно, словно кошечка, примостилась на коленях у мужа и прошептала, целуя клевавшего носом мужа:
– Просыпайся, соня.
Через распахнутый разрез халатика была видна упругая грудь, и Михаил буквально утонул в океане напористой женской сексуальности и нежности. Катя скользнула рукой в трусы мужа, отчего тот блаженно вздрогнул и расплылся в улыбке, предвкушая сладкий «десерт». Чего-чего, а обаяния Катьке было не занимать. В общем-то, на это он и клюнул, когда впервые увидел ее, идущую под ручку с Порубовым. Он считал, что главное в женщине – красота, сексуальность, обаяние; всякие внутренние духовные миры – это так, дело двадцатое. О душе обычно рассуждали либо неудачники, либо интеллигентишки, что в принципе одно и то же. Зиганшин игриво хлопнул жену по попке.
– Подожди, сейчас разолью, – наливая по бокалам вино, томно улыбнулась она.
Кате не терпелось узнать, как идет расследование. Для этого она выбрала максимально действенное оружие, не дающее никаких осечек. Катя была уверена, что салон обокрал именно Андрей. Как бы тот ни гримировался, она не могла тогда, на улице у входа, ошибиться. Женское сердце не дает сбоев, особенно когда дело касается любви. Глубоко в душе она знала, что любовь никуда не ушла, а просто затаилась где-то глубоко-глубоко, на самом донышке, но прямо признаться себе в этом не осмеливалась. Теперь же прежние чувства и воспоминания нахлынули с удвоенной силой. Как она могла забыть их первые встречи под теплым летним дождем, робкие влюбленные взгляды и такие же неловкие объятия! Первый букет цветов, подаренный ей Андреем, их первый поцелуй на старенькой скамейке в городском парке. Наконец, признание в любви и убийственно медленно идущее время, проведенное в ожидании следующего свидания с возлюбленным. Она вспомнила, как впервые пришла к Андрею в гости и его мама сразу же приняла ее как родную дочку. Они немножко посидели за столом, поговорили, а потом влюбленные закрылись в спальне и устроили себе сумасшедшую ночь любви. Ночь напролет они занимались сексом, потом, сидя нагишом у распахнутого окна, слушали пение сверчков, делились друг с другом самыми сокровенными, которых не доверяли прежде даже близким людям, воспоминаниями. Самозабвенно целовались при свете луны, и Андрей читал ей свои стихи. Пусть неуклюжие, пусть наивные, но они адресовались Кате. И это растопило ее сердце, превратив его в бескрайнее озеро нежности и благодарности за те чувства и мгновения, которые он ей дарил. Теперь же все исчезло, словно туман. Будто и не было ничего – лишь ее фантазии.
