Сергей Зверев - Наследник чемпиона
Окно второго этажа. Целуются.
Везет… Мартынов вздохнул и отвернулся.
Оп!.. Что это?
Это стук каблучков по асфальту. Только почему такой частый, словно их обладательница бежит? Куда можно спешить в половине первого ночи? Выглянув из машины, Мартынов обернулся и повис на двери.
По улочке, к дому, бежит молодая женщина, а за ней, шагая шагами спортивного ходока, следует незнакомец. Уже дураку понятно, что он гонится, преследуя женщину, но все равно на бег не переходит. Очень комично это выглядит в половине первого ночи, очень…
Девушка торопилась к дому. Андрей Петрович вышел из машины, но хлопать дверцей, нарушая ход событий, не стал.
Девушка уже не просто бежала. Она бежала сломя голову. Прохожих на улице не было, мужчина понял это, и характер его дальнейших действий заставил Мартынова отбросить предположения о том, что они оба спортсмены, любящие совершать ускоренные передвижения в туфлях на шпильках и ботинках на каучуковой подошве в состоянии мирного сосуществования. Ему показалось даже, что девушка всхлипывает.
Еще мгновение, и он догнал ее…
Вырывая из его лапы свою руку с сумочкой, она попыталась закричать, но тяжело дышащий, как заводской пресс, мужик закрыл ее рот ладонью.
– Затихарись, ссссучка!..
Зоновская жизнь вывела для Мартынова триединый закон: нельзя воровать конфеты с могил, стрелять в ментов и бить женщин. Если ты способен соблюдать эти три, на первый взгляд, простых правила, то при любых жизненных коллизиях можно оставаться вполне порядочным и свободным человеком. Еще нельзя бить и стрелять детей, конечно… Воровать у друзей и силой брать женщину тоже паскудно… Но разве не об этом идет речь в триедином законе?
– Эй, поганец!
Услышав приятный, несмотря на контекст, мужской голос, женщина вырвалась из сильных, охвативших ее рук и рванулась на звук. Секунда – и она, ослепленная темнотой, врезалась в руки Мартынова. Ударилась больно, но закричала не от боли, а от неожиданного столкновения и запаха не по-ордынски дорогого одеколона.
– Тихо, тихо… – Мартынов мягко взял ее за локоть. И – поганцу: – Ну-ка, иди сюда…
И пошел сам.
Утеря сумочки, утеря возможности потешиться над красивой девкой. Что из этого вызвало такой гнев насильника, понять было сложно, да и времени для выяснения было очень мало. Доля секунды, за которую задать вопрос вряд ли представляется возможным.
Мартынов поймал движение крепкого ночного охотника и вбил ему в голову мощнейший свинг правой.
Кросс с левой и – апперкот с правой…
Глухой стук падения, и тихий лязг металла об асфальт.
– Эт-то что?.. Что это у него в руках… было?! – Это был тот момент, когда женщина чувствует, что истерики не избежать. А раз так, то нужно все сделать от души. – Это нож?!!
Мартынов наклонился и провел рукой по асфальту. Предупреждая какие-нибудь сумасшедшие действия со стороны молодой женщины, он мягко и членораздельно заговорил:
– Не бойтесь, уже все прошло. Все хорошо. Я женщин по ночам не насилую. Я их… Нет, это не нож, слава богу. Это пистолет.
Женщина взвизгнула.
– Да тихо вы! Вы чего больше боитесь? Этого типа без сознания, или меня, с его пистолетом в руке?!
– Его… А вы?
– Что – я? – Мартынов начал сердиться.
– Вы что с женщинами… делаете?
Он растерялся.
– То есть?! А что с вами делать?
– Вы сказали, что женщин по ночам не насилуете.
– Правильно, – подтвердил Мартынов, пытаясь выяснить, трофей какой марки попал ему в руки. – Идите к машине, – приказал Мартынов. – У вас рука в крови. А у меня есть аптечка.
– Да я же к дому подошла, – возразила она. – Пойдемте, я вас лучше чаем напою.
Андрей Петрович понял, что даром теряет время.
– Послушайте, дамочка, я вас к машине приглашаю не из чувства сострадания, а из собственного интереса. Пока вы будете со мной откровенничать в качестве оплаты за небольшую услугу, я вас и перевяжу. А чай я по ночам не пью, у меня гипертензия.
– А это… заразно?
– Мэм, вас только что едва не лишили жизни, а вы волнуетесь, не подхватите ли через рану на своей руке мое внутричерепное давление.
Собственно, он добился того, чего хотел. Она обмякла, успокоилась и проявила интерес к странному человеку. Женщины – они как дети. Дети сразу тащут в рот все, что вызвало интерес, так и первые начинают надоедать, чтобы удовлетворить свое любопытство до конца.
Она двинулась к машине, но при этом Мартынов услышал подозрительное фырканье. Такие звуки издает молодая рысь, пытаясь выяснить, что находится у ежа под иголками……– Итак, Родищев, наступил момент, когда я стал терять терпение. У меня в голове не укладывается, как можно опровергать очевидное? Тебя видела старуха, собирающая шампиньоны на опушке леса. Ты бродил по лесу и искал грибы. Не знаю, что за грибы ты искал в это время, если из всех грибов сейчас растут только упомянутые шампиньоны, и те не в лесу. Или ты не грибы искал, Алексей?
– Грибы…
– Ладно, тебе виднее, что и когда искать… Но тут вот какая история получается… Тебя видели вчера днем, а сегодня, уже ближе к обеду, в милицию позвонил мужчина, который сообщил, что видел лисицу, которая производила какие-то активные, и тем подозрительные, раскопки. Лиса будет лопатить землю в лесу в двух случаях: когда она роет нору или выкапывает пищу. Для рытья дома поздновато – щенки уже в норах, а внеплановая беременность у лис исключена. В отличие от людей они знают, когда можно, а когда не можно. Значит, нашла жратву. Наши сотрудники приехали на место и продолжили дело, начатое рыжей плутовкой. И они нашли то, чем, собственно, и пыталась оскормиться лисица – огромного мужика, весом килограммов под сто!
Метлицкий, двинув ногой стул, пересел поближе к допрашиваемому.
– Тело мы выкопали, а на его место уложили «маячок». Бутылка из-под пива. Обычная, стеклянная, из светлого стекла, которую принимают по тридцать копеек за штуку.
– По сорок.
– Пусть по сорок, – согласился милиционер. – Замаскировали место захоронения так, как это было, а в ста метрах от этого чудного местечка усадили засаду из сотрудников. Знаешь, есть в криминалистической психиатрии такое поверье – убийца обязательно вернется туда, где убил. Впрочем, я к таким высоким технологиям не склонен, поэтому засаду выставил из других соображений. Убийца обязательно вернется, чтобы проконтролировать – как он там? Не беспокоил ли кто? И тут происходит чудо. Не проходит и двадцати часов, как в лесу появляется Алеша Родищев, мой детдомовский кент, встает над могилой, склоняет в покаянии голову и пытается пронзить землю именно в том месте, где лежит бутылка. Родищев, ты мне только не говори, что тебя стеклотара заинтересовала! Ты стоял над сваленными сучьями и смотрел на них, словно пытался рассмотреть, что находится под ними! А под ними находилась самая настоящая могила! И ты знал это, парень…
Прикурив, Метлицкий сверху вниз посмотрел на макушку Родищева.
– И вот теперь ты скажи мне, Алексей… Скажи мне, какого хрена ты разглядывал сквозь ветки и метр земли? Но только не говори, что у тебя, как и у той лисы, нюх прорезался!
Алешка устал так, как не уставал на заводе, где когда-то работал чернорабочим. Голова разламывалась на тысячи осколков, но почему-то не разлеталась. Несколько раз он молил о том, чтобы это поскорее произошло, и уже был близок к этому, но всякий раз терял сознание. Приходил в себя, вытирал сукровицу, которая сочилась из носа в минуты забытья, поднимался и снова шел для разговора. До недавнего момента он сидел в камере один, но час назад в дежурное помещение привезли шумную толпу из какого-то ресторана – как выяснилось из разговора, доносящегося через двери. И Алешка забыл об одиночестве. Двое каких-то жлобов сразу же прогнали его с единственных нар на бетонный пол и стали вполголоса вести разговор о каких-то кавказцах и метле.
В камере было душно, от душных запертых помещений предупреждала еще бабка Чувашиха, однако деться от этой действительности никуда было нельзя.
– Слушай, Леша, жизнь у каждого после детдома складывается по-своему. Я в милицию подался, Колька, вон, Ерофеев, лекции в МГУ читает, Володя Непринцев тачки из Германии гоняет… У тебя другой удел. Проблемы в детском доме, побои, отрицание сверстников. Потом провал экзаменов в институт, завод, дворницкая… Но это ничего не значит, Родищев! Человеком нужно оставаться при любых обстоятельствах! Мне наплевать на то, что мы с тобой вместе из одного котла в детдоме кашу ели. Я много с кем и в армии из одного котла ел. И в институте. Но это не значит, что, если они убьют человека, я соглашусь с тем, что они достойны прощения. Ты стоял над местом захоронения, потому что знал, что это – место захоронения! Ты вернулся туда, где напоросячил. Я согласен, Леша, Захарка Большой – не самый лучший человек в Новосибирске. Но убивать у нас нельзя даже в том случае, если ты мстишь за родного человека! Нельзя, понимаешь?! А поэтому мне нужно точно знать, чем тебе помешал Захар Большой, правая рука Романа Гулько? Помнишь такого, Леша?
