Сергей Зверев - Наследник чемпиона
– Русские матерились. Они поодаль от черных сидели. Вот, как сейчас вижу – я захожу, русские в одном конце зала, чеченцы – в другом. И резня началась как раз за столом черных. Ну, это у них бывает. Я – к дверям, а тут – вы.
– Почему – чеченцы? Ты же сначала сказал – азиаты? А сейчас национальность на-гора выдаешь.
– Так ты же сказал – кавказцы? – опять улыбнулся Мартынов. – А о других кавказцах по Би-би-си ничего не рассказывают.
– Вообще-то азербайджанцы, – поправил Метлицкий. – А русские не стреляли?
– А зачем русским стрелять? – равнодушно пожал помятыми после налета плечами Андрей Петрович. – Там кавказцы сами неплохо друг с другом справлялись. Слушай, у тебя водка есть?
Метлицкий спокойно посмотрел на собеседника, потом встал и направился к сейфу.
– Была, кажется. Если не испарилась…
Не «испарилась». Почти полная бутылка «Столицы Сибири» вместе со стаканом материализовалась перед Мартыновым, как при взмахе волшебной палочки.
К большому удивлению милиционера, нынешний американский гражданин и бывший русский зэк перевернул бутылку, но воткнул горлышко не в стакан, а в платок. Несколько раз встряхнул и поставил на место.
– Спасибо.
И снова прижал платок ко лбу.
– Это круто, – согласился убоповец. – Любой другой на твоем месте залпом осушил бы сейчас весь флакон. С нервишками, дядя, у тебя все в порядке.
Вернувшись за стол, пододвинул к Мартынову паспорт, портмоне, мобильный телефон, ключи от машины и остальную мелочь.
– Кажется, на этом мы и распрощаемся. Совет на будущее – ужинай в гостинице. После твоего отъезда тут многое изменилось.
Мартынов убрал платок от лица. Скорое прощание с Метлицким не входило в его планы. Исчезал повод для продолжения знакомства. Причина была налицо, а повод, казалось, исчезал.
– Что-то я не понял… Ты не будешь меня допрашивать? В кабаке остались лежать девять человек, и ты отпускаешь человека, который своими глазами видел процесс превращения их в трупы?
– Это я что-то не понял, – проговорил Метлицкий. – С каких пор блатные стали записываться в свидетели? Ты что, думаешь, что я поверил хотя бы одному твоему слову? Тех, кто украшен такими тату, не исправляет даже Америка. Или ты думаешь, что убедил меня в том, что в «Садко» тебя завел запах жареного мяса? Мне мороки с тобой будет, американец, выше крыши! А зачем она мне, морока? Консула искать, чтобы он присутствовал в тот момент, когда я буду правду из тебя вынимать? Мартынов, вот кто мне при этом совершенно не нужен, так это американский консул. Свободен. И не забудь сигареты.
И, как показалось Андрею Петровичу, милиционер совсем о нем забыл.
– Иди, иди.
«Ладно», – решил Мартынов. Он уйдет, не хватало еще лишние подозрения в парня всаживать. Главное, оба найдены…
Мартынов вышел, обдумывая повод, который не должен вызвать у Метлицкого удивления, когда он завтра снова увидит русского американца.
Едва за ним захлопнулась дверь, Роман Алексеевич поднял трубку.
– Верочка? Здравствуй, дорогая. У меня к тебе просьба, которую ты наверняка оценишь в коробку конфет… Две коробки?.. Согласен, ты всегда права! Две. Запиши данные на одного человека. К утру я хочу знать о нем все. Уже пишешь?.. Алексей Геннадьевич Родищев… Что? Нет, не «Путешествие из Петербурга»… РОдищев, а не РАдищев. После «Р» идет «О». Записала? В восемь, или в девять? Хорошо, в десять.
Положив трубку на рычаги, Метлицкий перестал улыбаться.
– Черт!.. Как у них аллергии от шоколада не случается?! Это же коростой покрыться можно…
Покосившись на оставленную пачку сигарет, он смахнул ее в стол и достал свой «Кент». Дождавшись, пока из легких выйдет последняя молекула дыма, снова потянулся к телефону.
– Шашков? Ну-ка, веди сюда этого Родищева.
– А с Гульковым со товарищи что делать?
– Шашков, ты кто?
– Помощник дежурного.
– В связи с этим возникает вопрос – что ты можешь с ними сделать? Карауль как следует, чтобы они с тобой чего не сделали. Три часа у меня по-любому есть…Глава 8
Покинув зловещее здание, в котором ему, вопреки ожиданиям, ничего плохого не сделали, Мартынов перешел дорогу и подошел к своей машине. Быстро сел в нее, отогнал в первый же попавшийся темный двор, заглушил, вышел и открыл багажник.
Вынул из него маленький прибор высокочастотного излучения, скинул истоптанный ментами льняной пиджак и стал обходить машину, держа прибор на расстоянии одного сантиметра от поверхности металла. То же самое он проделал с днищем, салоном и закончил багажником, в который и уложил прибор на свое место.
Знает он эти шутки. Двадцать минут посидел в «крытке», а потом в твою машину столько «закладок» насуют, что потом сами не разберутся, кому какая принадлежит. Если таковые имелись, то теперь все «прожжены» насквозь. Маленькая русская «машинка», купленная тут же, в Новосибирске. Хозяева этой конторы, где он приобретал «подавитель», в Америке в течение одного года стали бы миллионерами. Мартынов попробовал на своем диктофоне – включил запись посреди уже имеющейся записи разговора с Коломийцем и подключил «подавитель». В итоге не только не записалась новая речь, но и исчезла записанная ранее.
Дом с лавочками, о которых упоминал Метлицкий, существовал. Сонные наваждения милиционера были похожи на те, которые наяву наблюдал Мартынов своими глазами в Ордынске, куда заскочил перед тем, как впервые ехать в Новосибирск. Он подъехал к дому, где проживали Мальковы, и простоял там около трех часов, стараясь в точности запомнить каждую деталь стоящей перед глазами картины. Количество ножек у лавочки, количество окон на фасадной части здания, количество ступеней на крыльце. Запоминал людей, входящих в дом и выходящих из него, просчитывал, кто из них появлялся дважды, трижды, четырежды… Забивал в свою память, сколько гаражей в ряду, напротив дома, какие машины паркуются. Одним словом, он сейчас, сидя в своей машине в сотне с лишним километрах от Ордынска, мог с точностью описать все, что находилось на доме и вблизи него.
Так вот, дом, о котором упоминал Метлицкий, существовал. Только он был не оранжевый, а коричневый. И не с «лавочками», а с «лавочкой». С одной лавочкой. Немного подумав, Мартынов почувствовал азарт. Это сейчас дом коричневый. А четверть века назад, когда он был построен, он был именно оранжевым. Детская память, склонная к акцентированию моментов и преувеличиванию фактов, фиксирует мгновения, которые со временем мутируют. Точно так же человека, приехавшего в свой двор годы спустя, небольшая сосна во дворе удивит своим карликовым ростом, ибо та сосна, из детства, была настолько высока, что по ней можно было забраться на небо.
А что касается собаки… Действительно, дети очень хорошо запоминают животных, особенно тех, с кем жили поблизости. Постоянное общение сближает, делает друзьями, положительные эмоции усиливаются, и память тут же делает на этом ударение. Собаки около коричневого дома Мальковых в Ордынском сейчас не было, но это не значит, что ее не было двадцать пять лет назад.
Метлицкий?..
И тут же вспомнился настороженный взгляд Гулько, когда тот услышал фамилию «Мальков».
Задержанный осторожно вошел в кабинет. Уставился на знакомый стул. Он сидел на нем вот уже почти сутки, по три-четыре часа кряду, с перерывами на час-полтора. – Проходи, Родищев, садись. – Хозяин кабинета выдвинул ящик и покосился на забытые, «настоящие» «Мальборо». – Начнем сначала…
Андрей Петрович въехал в поселок ровно в двенадцать часов тринадцать минут. Если во дворе дома Мальковых не окажется ни одного старожила – что не удивительно, если еще раз посмотреть на часы – то придется ночевать в гостинице. Только не в «Центральной», а в притоне для дальнобойщиков у ордынского автовокзала. Но Мартынова гнало время. Точнее – его отсутствие. Если повезет, то уже через два часа он снова вернется в Новосибирск с информацией. Это та самая работа, которую он предполагал, когда летел на «Боинге» в Москву. О которой размышлял, когда летел на «Иле» в Новосибирск. Он знал, что придется устанавливать самые маленькие, порой кажущиеся бестолковыми, факты, гнаться, пытаясь ухватить время за хвост, болтаться между городами и весями и разговаривать, разговаривать, разговаривать… Россия – не Бейрут. Найти человека без корней в ней трудно, но возможно.
Однако он не предполагал, что все случится так быстро. И сейчас, подъезжая к коричневому, потемневшему от старости дому на проспекте Революции, усмехался. Досады не было. Был интерес.
Осторожно вкатившись в темный, освещенный одними лишь окнами, двор, он заглушил двигатель и приоткрыл дверь…
Жизнь в периферийных городках открыта и проста для понимания. Свое личное нигде не прячется так тщательно, как в крупных городах. В поселках, где каждый знает каждого, дверь в чужую жизнь всегда приоткрыта. Вот, на первом этаже крайнего подъезда через окно видна веселая сценка. Муж принял на «сотню» больше, чем обычно, и сейчас на кухне пытается доказать жене, что та «сотня» – не лишняя, она – запасная. Получается, конечно, не убедительно, но хорошо хоть, что вообще получается.
