Татьяна Полякова - Та, что правит балом
— Вот как? А имя у него есть?
— Наверное. Но я не спрашивал, а он не сказал. Ты его знаешь, — кивнул Виссарион. — Он был здесь как-то, и вы поссорились.
— Высокий симпатичный брюнет? — спросила я, успев сообразить, что речь, скорее всего, идет о Тони, среди прочих моих знакомых не было человека, которого бы Виссарион наградил эпитетом «хороший». Словами старик не разбрасывался и людей чувствовал хорошо, хотя на зрение жаловался.
— Точно, — кивнул он. — Беда у парня.
— С чего ты взял?
— Душа болит.
— У него? — Кажется, за долгое время знакомства я творчески освоила чужую манеру разговаривать.
— У тебя тоже, если тебя интересует мое мнение.
— Не интересует. Давай к нему вернемся.
— Давай, — охотно согласился Виссарион.
— Значит, у него болит душа? Это он сказал, или ты по глазам прочитал?
— Если человек приходит в такое место, сидит здесь целый вечер с одной чашкой кофе, улыбается, когда девки допекают, и ни разу не разозлился, говорил ласково… Какой я должен сделать вывод?
— Что он лицемер и придурок, — подсказала я.
— Что человеку больше податься некуда, — ничуть не обиделся Виссарион.
— Этому есть куда, — отмахнулась я. — Ладно, разберемся, что там с его душой, когда явится.
Не успела я договорить, как дверной колокольчик звякнул, а Виссарион произнес:
— Вот и он.
Я нехотя повернулась и увидела, как в кафе входит Тони. Девки встрепенулись, весело его приветствуя, он ответил им мягкой улыбкой, которая так приглянулась Виссариону, помахал рукой, немного сконфуженно, точно не ожидал такой теплоты и привязанности, и направился ко мне.
— Может, стоит привлечь парня для спасения заблудших душ? — с ухмылкой обратилась я к Виссариону. — В нем есть задатки миссионера.
— Может, ты для начала спросишь, что он хочет от тебя? — в тон мне спросил Виссарион.
— Конечно, спрошу, но и так ясно: у нас здесь армия спасения, а у него душа больная.
— Здравствуйте, — сказал Тони, поравнявшись со мной.
— Салют, амиго, — вздохнула я.
— Я вас искал.
— Я в курсе. Самое время сказать, зачем.
— Мы могли бы… — начал он, нерешительно оглядываясь.
— Еще бы, — хмыкнула я. — Идемте в нашу исповедальню. Там темно, за шкафом возятся мыши, и ничто не мешает изливать душу.
Я направилась в подсобку под укоризненным взглядом Виссариона, на которого вдруг напал кашель. Таким образом он пытался скрыть свое замешательство. Непонятно, из-за чего он расстроился: то ли из-за мышей, которые и в самом деле не давали покоя, то ли из-за пришибленного вида Тони.
В подсобке мы с Тони устроились на расшатанных стульях, и я поторопила:
— Смелее, амиго. С чем вас послал ко мне господь?
— Вы все еще сердитесь на меня, — вздохнул он, разглядывая свои руки.
— Помилуйте, за что же? Слушайте, а с чего вы мне «выкаете»? Мы же вместе пили не раз и даже напивались. Наплюем на условности и начнем друг другу «тыкать».
— У меня не получится, — огорошил он.
— Вроде раньше получалось?
— И раньше.., если только выпить для храбрости.
— Без проблем. Сейчас сообразим.
Я приподнялась, а он схватил меня за руку.
— Юля…
— Ну, Юля, дальше-то что?
— Все, что вы думаете обо мне, конечно, правильно. Я не должен был.., я виноват в том, что произошло с Машкой.
— Это кто вам такое сказал? Неужто сами додумались?
— Ваше презрение я заслужил, — вздохнул он. — И все, что вы хотели бы мне сказать, сам себе я уже говорил много раз.
— А зачем тогда пришли? Нового я вам ничего не скажу.
— Я ее никогда не брошу. Что бы ни случилось. Я всегда буду рядом. Я вам клянусь.
— Мне-то зачем? Ей клянитесь.
— Мы с ней долго говорили, и она мне верит.
— Вот и отлично.
— Ей нужен не только я, но и вы. Мы вместе должны ей помочь. — Он вновь вздохнул и поднял на меня взгляд. Виссарион прав, если глаза зеркало души, на душе у этого парня хреново. И это еще мягко сказано.
— Ладно, — помедлив, сказала я. — Извините. У меня скверный характер. Как там Машка?
— Хорошо, — обрадовался он. — То есть насколько это возможно в таком месте. Мне разрешили навещать ее дважды в неделю. Можно гулять в парке сколько угодно, никто не мешает. Она даже немного поправилась. Я имею в виду… — испугался он.
— Прибавила в весе, — подсказала я, чтоб он не мучился.
— Да. И вообще.., выглядит бодрой. Я разговаривал с врачом, и если все пойдет хорошо, то через несколько месяцев ее выпустят. Олег уверен, никаких проблем с правоохранительными органами не возникнет. Он опытный адвокат, и я полагаюсь на его мнение. Маша вам звонила несколько раз, но…
— Я мобильный потеряла.
— Вот в чем дело… Она очень переживала из-за того, что наговорила вам тогда. Я не знаю, о чем речь, но.., это ее мучает.
— Передайте ей, что я все успела забыть.
— Лучше вы сами. Вы ее навестите?
— Конечно.
— Вот и отлично. Как ваши дела? — додумался спросить он.
— Дела? Прекрасно. А ваши?
— Вы опять говорите с насмешкой. Я вас чем-то очень раздражаю?
— Нет, что вы. Вы вызываете у меня восхищение.
— Вы считаете, я обманываю ее? — покусав губы, спросил он.
— Себя, — понаблюдав за ним, ответила я. Этого он не ожидал. — Вы сериалы любите? — продолжила я, пока он не пришел в себя.
— Нет.
— Странно. Ваше поведение здорово отдает сериалами. Сначала вы любите Машку, потом отвергаете. Знаю, знаю, у вас была причина. Она наркоманка, и вы не желали угробить на нее свою жизнь. Совершенно правильно, между прочим. Потом она оказалась в психушке, и вы бросаетесь ее спасать. У меня вопрос: что будет потом, когда она оттуда выйдет?
— Мы поженимся. Мы уже решили.
— Прекрасно. Даже если она вернется к старым привычкам?
— Не вернется, — отрезал он. — Я не позволю.
— Вот как… — кивнула я. — Чувство вины иногда заводит людей довольно далеко. Вопрос, на сколько хватит сил? Иногда лучше оставить человека в покое, чем внушать ему напрасные надежды. Побарахтается и, глядишь, научится жить без надежд.
— Как вы? — вдруг очень мягко спросил он.
Теперь пришла моя очередь растеряться.
— Как я, лучше не надо, — пробормотала я.
— Борька был прав насчет ваших глаз. Такое впечатление, что вы сражаетесь со всем миром.
— Кажется, пора носить очки… — вздохнула я.
— Не надо, лучше поверить, что рядом есть люди, готовые помочь. Но вы не хотите. Олег к вам серьезно относится, но вы ведь не любите его.
— Он слишком хорош для меня, — хихикнула я. — Рядом с ним я испытываю чувство неполноценности.
— Вы все шутите, — грустно усмехнулся Тони, — а я серьезно говорю. Зачем вам все это?
— Что именно? — прикинулась я удивленной.
— Все то, чем вы себя окружили. Ведь то, что произошло с Машкой, напрямую…
— Связано с моим дурным влиянием, — подсказала я.
— Глупость. В вашей душе…
— Виссарион! — заголосила я. — Принимай пополнение. Будет девкам проповеди читать!
— Проповедник из меня хреновый, — загрустил Тони. — Я просто знаю, что вы нуждаетесь в помощи не меньше, чем Машка.
— Вы ее любите? — серьезно спросила я, и он так же серьезно ответил:
— Да.
— Тогда при вашей очередной прогулке возьмите ее за руку и бегом из психушки. И из города. Чем дальше, тем лучше.
— Что значит «бегом»? — нахмурился он.
— Ну, не бегом, лучше на машине. И с вещами. Денег на первое время я раздобуду. Тогда вы Машку спасете и мне несказанно поможете.
— Вы это серьезно? — опять растерялся он.
— Вполне, — ответила я, и на мгновение затеплилась надежда, что мне удастся его убедить. Но она тут же испарилась, потому что он заговорил:
— Вы что, с ума сошли? Это побег.., последствия.., она всю жизнь будет…
— Все, все, я пошутила, появляются иногда странные идеи. В клинику можно позвонить, договориться о встрече?
— Да, конечно. — Он торопливо достал из кармана клочок бумаги с номером телефона. — Вот, пожалуйста.
— Спасибо. Завтра же позвоню.
Он неуверенно поднялся и шагнул к двери, кусая губу, вряд ли замечая это.
— Мне можно иногда заходить сюда? Или звонить?
— Конечно-конечно, — заверила я.
Он кивнул и потянулся к двери, но рука вдруг замерла, он медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.
— Юля, я чего-то не знаю? Не понимаю?
Вот так вопрос, мать твою! Ни хрена ты не знаешь, а не чего-то. И не понимаешь ни черта. А возьмись я объяснить, знать не захочешь. С этим дерьмом ведь как-то жить надо.
— Вы отличный парень, Тони, — вздохнула я. — А я.., я просто ревную. Наберемся терпения и попробуем все это пережить.
Вот за что я люблю слова: за ними можно спрятать что угодно. Говори, говори, главное, чтобы складно, и суть уходит, раз — и ее уже нет.
Мне повезло, говорить долго не пришлось. Он кивнул и удалился, а я, вздохнув с облегчением, выждав время, вышла в зал. Но радовалась рано. Тони уже ушел, но еще один проповедник был на боевом посту, стоял за стойкой и встретил меня укоризненным взглядом.
