Евгений Сухов - Напролом
— Я тебя, щенок, не прошу, а спрашиваю! А ты отвечай и не умничай! Все равно ответишь. Не по-хорошему, так по-плохому. Догадываешься как?
— Догадываюсь, — вздохнул Болт, которому сразу стало тоскливо. Нехорошие предчувствия о том, что живым он отсюда вряд ли выйдет, усилились.
Норвежец с неприятной ухмылкой наблюдал, как побледнел его собеседник.
— Так будешь говорить или как?
Мысли вихрем промчались в голове у Болта. Какой толк корчить из себя Зою Космодемьянскую на допросе? С Норвежцем шутки плохи, о Норвежце такие по городу байки ходят, что от них волосы встают дыбом. Он церемониться не любил: если что не по нем — мочит без разговоров. Что Бабая, что… За Норвежцем числилось десятка два жертв, и Болту вовсе не улыбалось пополнить их скорбный список.
— Буду! — слишком поспешно почти выкрикнул Болт. И ему сразу же стало легче. На Норвежца он не смотрел: было противно от одного его вида, как и от собственного предательства. Перед собой он мог оправдаться только тем, что на его месте любой бы раскололся. Какая разница когда? Зачем доводить дело до пыток? — Плешивый им дал сутки на то, чтобы из города убраться… — механическим голосом отчеканил он. — Там их двое. Один русский, Андрей Петраков, здоровенный такой лось. Другой таджик Махмуд. Я им передал приказ Плешивого. Таджик явно перепугался. А русский ни хрена, но он у них не главный. Все решает этот Махмуд.
«Норвежец слушал его внимательно, запоминая каждое сказанное слово. Его по-рыбьи выпуклые глаза занижали. Болт исподлобья глянул на него и подумал:
— Ведь он меня все равно не отпустит. Ни хрена не отпустит. Убьет, паскуда!» Странно, но мысль о смерти даже не испугала его. Он уже и так был слишком напуган.
— Ну, вот и все, — подвел итог Болт. — Скорее всего, завтра к ужину они съедут. — Он шумно сглотнул слюну.
— Что со мной будет?
Норвежец встрепенулся и фальшиво хохотнул:
— А кому ты нужен? Катись на все четыре стороны.
«Врет!» — подумал Болт, но все же в душе забрезжил лучик надежды.
— Жить ты будешь, не боись. — усмехнулся Норвежец, — Только сначала мы вместе к этим чучмекам съездим.
— Я-то вам зачем?
— Ну, тебя они уже знают. Эти барыги сейчас запуганы, могут вообще дверь не открыть. А так… Сейчас по-быстрому к ним смотаемся, ты меня с ними сведешь — и вали.
Но Болта это уже никак не устраивало. Одно дело под угрозой пыток слить информацию, и совсем другое чуть не посредником у Норвежца выступать. Плешивый его за такое дело по головке не погладит.
Ага, — зловеще нахмурился Норвежец, увидав, как Изменилось выражение лица Болта. — Сомнения тебя одолели? Ну, я сейчас их развею… Жора! Болт отпрянул. В дверном проеме тут же показался боевик. Сейчас он был без куртки, на костлявых плечах болталась застегнутая на все пуговицы черная рубаха. У Болта закружилась голова, на него пахнуло сырым бетоном и плесенью. Сразу представилось, как этот выродок направляет на него паяльную лампу.
— Не надо, простонал он, — я поеду. Конечно, поеду.
— Ну и ладушки! — Норвежец потер руки. — И смотри, парень: без фокусов там. Жорик постоянно будет тебя на мушке держать. Понял?
— Ясно, — прохрипел Болт, ссутулившись на стуле и уронив вихрастую голову в ладони. — Можно еще глотнуть?
Норвежец вышел. Болт поднял глаза и стал смотреть, как Жорик наливает водку. Потом принял от него стопарь и опрокинул в глотку, абсолютно не чувствуя обжигающей горечи. Жорик маячил сбоку. Эта его черная, наглухо застегнутая рубашка казалась чуть ли не сатанинским саваном, и Болт отчетливо ощущал исходивший от бандита странный запах. Что-то приторно-цветочное и до тошноты омерзительное.
Стремительно вошел Норвежец, жуя зажженную сигарету. Он успел переодеться в двубортный коричневый костюм. Тупоносые полуспортивные ботинки на толстой каучуковой подошве смотрелись угрожающе.
— Жора, собирай ребят, — на ходу бросил он, — на трех машинах поедем.
Он подошел к шкафу, открыл дверцу и стал рыться внутри. Достав из-под вороха одежды пистолет и коробку патронов, стал снаряжать обойму. К уголку рта прилипла наполовину выкуренная сигарета, дым струился вверх, попадая ему в глаза, и Норвежец щурился. Было видно, что он здорово возбужден предстоящим мероприятием. Вставив обойму, он резко передернул затвор и наставил пистолет на Болта.
— Смотри, парень, если там что-то пойдет не так или приведешь не туда… Я тебя первого самолично ухлопаю.
Зашел незнакомый Болту боевик и доложил, что все готово. Норвежец кивнул:
— По коням!
Они вышли во двор. Только тут Болт понял, что они находятся за городом. Его привезли в двухэтажный дом, судя по облупившемуся фасаду довольно старый. Возле трех одинаковых джипов слонялось человек десять или двенадцать. Замыкал короткую автоколонну тот самый «лендкрузер», на котором привезли Болта. Норвежец остановился на ступеньках, сплюнул окурок на землю и оглядел свою братву.
— Поехали, пацаны! Едем на Пионерскую, в гостиницу «Прибой».
— И, указав на стоявшего рядом с ним Волта, добавил: — Вот наш провожатый.
Глава 7
—…А потом подвалили еще три наших пацана в джипаре, повылезали, вынули стволы из плащей и, блин, начали шмалять одиночными, как Клинт Иствуд в том Шестерне, где он с мексиканцем на пыльной дороге дуэльку устроил. И сразу всех троих охранников помочили, а водила, сидевший в кабине броневика с инкассацией, шевельнуться не смог, так перетрухал, бедолага, хотя у него под сиденьем был на всякий случай припрятан «калаш» с усеченным стволом. Вскрыли мы двери… энаешь как? Я из «мухи» шарахнул по дверкам — они и распахнулись, будто их швейцар отворил! — И Зарецкий захохотал, не разжимая зубов, чтобы не выронить недокуренную «беломорину». — Так вот и прошло мое боевое крещение на большой дороге. А потом этих экспроприации было столько, что я уж и со счета сбился… Степан Юрьев сидел рядом с Сашей Зарецким на заднем сиденье того самого джипа, в котором они с Варягом пару ночей тому назад добрались с приключениями от железнодорожного полустанка Заозерье до Петербурга. Как и в ту лихую ночь, за баранкой сегодня сидел Шурик Журбин — рослый пацан с курчавой рыжей шевелюрой, который мурлыкал себе под нос невразумительную мелодию.
Степан направлялся в Мурманск и еще не знал, что его там ждет. В багажнике джипа лежал черный «дипломат» с двойным дном, в котором покоилась разобранная «тулячка» — тульская винтовка с оптическим прицелом, сделанная по специальному заказу виртуоза-киллера двенадцать лет назад, как раз в ту пору, когда Сержант отправлялся выполнять первое задание Варяга.
Выехать из Питера на джипе Сержанту посоветовал Рома Филатов: он счел, что это если и не быстрее, то, по крайней мере, безопаснее, чем добираться туда самолетом. Водитель Шурик Журбин знал трассу назубок, причем выбирал проселочные дороги, чтобы не светиться лишний раз ментам патрульно-постовой службы, и за световой день обещал доехать.
Местом назначения их автопробега был Петрозаводск, откуда Степан должен был на поезде доехать до Мурманска и остановиться в небольшой гостинице «Прибой» — там у него был забронирован номер на имя Виктора Ивановича Синцова. Сержант специально выбрал себе пристанище подальше от центра.
Чтобы скрасить дорожную скуку, Саня Зарецкий травил скабрезные анекдоты да сыпал байками из своей богатой на удивительные события разудалой жизни. Когда-то он учился ни много ни мало на историческом факультете Московского университета, интересовался западным искусством и готовился стать экспертом по живописи северного Возрождения. Но искусствоведа из него не вышло: судьба сыграла с Саней коварную шутку.
Сговорился он как-то с оборотистыми американцами переправить за океан двенадцать полотен советских авангардистов, да и погорел на таможне… В тот год — дело было в мохнатом 1984-м — Андропов закрутил гайки, да так сильно, что кому-то вместо гаек яйца выкрутил… Словом, залетел Зарецкий на «пятилетку», отсидел от звонка до звонка в Пермской области, там закорешился с ленинградскими блатными и после отсидки пошел уже по новой — воровской стезе, и покрутившись на Вологодчине пару лет да пощипав тамошних ротозеев, Саня перебрался в Ленинград, где обнаружил множество маленьких клондайков, мимо которых ходили неискушенные ленинградские урки. Увидя, что под ногами у них валяется настоящее золото, надо только нагнуться и поднять. Хваткий Саня нагибаться не ленился, почему и опередил многих и в славные девяностые уже был одним из крупнейших в Северной столице скупщиком ювелирки — но не краденой, а мастерски выманенной и выменянной у простодушных обывателей. Правда, к тому времени в городе на Неве развелось немало таких же, как и он, искусствоведов с наколками на пальцах. И на Саню стали конкретно наезжать. А он не будь лох — напомнил о себе старому корешу по пермской зоне Роману Филатову только-только поставленному в Питер смотрящим. Филат взял Зарецкого под свое крыло и помог отмазаться от наглых конкурентов. Когда же в конце девяностых пиарский ювелирный рынок подмяли чеченцы, которые щедро отстегивали в городской обшак, пришлось Сане переквалифицироваться. Филат отдал ему на откуп автомобильный рынок — и тут он тоже преуспел: скоро ни одна мало-мальски солидная иномарка, пригнанная через Калининград из Европы, не ставилась на учет в ГАИ Петербурга без негласной санкции Александра Зарецкого…
