Рене Бюр - Иггинс и К°
Металлический голос Данблеза вернул меня к действительности.
– И вся эта экспедицию оказалась ни к чему?
– Нет, – сухо возразил Дальтон.
– Только попусту время потеряли.
– Вы забыли про письма, – вставил агент.
– Верно! Давайте их сюда.
Господин 53 протянул Дальтону четыре письма и пакет.
– Двадцать четвертое июля, двадцать четвертое июля, двадцать четвертое июля, двадцать четвертое июля, – пробормотал Поль, рассматривая почтовые штемпели. – Накануне убийства… Очевидно, слуга забыл передать капитану полученные письма. Посмотрим…
– Ну? – нетерпеливо спросил Данблез.
– Письмо от виноторговца… Подпись… Мопрено или Мапрена. «Дорогой друг…»
Дальтон прочитал письмо от товарища.
– Тоже ни к чему. Третье? Слесарь напоминает о счете… Ни к чему. Четвертое… Это уже поважнее!
Он прочитал:
– «Сударь! Условимся на завтра. Приготовьте деньги, и все будет кончено. Преданный вам…»
Глаза старика заблестели.
– Это след?
– Возможно.
– Откуда письмо?
– Из Парижа. Почерк женский…
– А пакет?
Дальтон взломал сургучные печати. Картонная коробочка, и в ней, тщательно обложенные ватой, плоские золотые часики с выгравированными на крышке розочками.
Мы все жадно смотрели. Посыпалась целая серия восклицаний:
– Часы женские!
– Старинные!
– Здесь монограмма!
– Какие буквы?
– Д. и М.
– Скорее Н.
– Д. и Н., – сказал Дальтон. – И часы женские, времен Второй империи. Вот и все, что мы знаем.
– Немного, – заметил Данблез.
– А на коробке ничего не написано?
Дальтон осмотрел картонную коробку, перерыл вату.
– Ничего… Но какого черта этот де Лиманду получил женские часы накануне смерти? Или это совпадение? Быть может, это семейная драгоценность?
Он машинально открыл нижнюю крышку часов и воскликнул:
– Смотрите!
На тонкой золотой пластине чем-то острым было нацарапано: «Х=Жиль=М.С.=27002».
– 27002, – сказал Поль. – Помнишь, Валлорб, Жиру нашел в сейфе сенатора клочок бумаги с этими цифрами?
Таинственная девочка
Через четыре дня после нашего посещения дома де Лиманду Иггинс, Дальтон и я держали совет.
Было десять часов вечера. Мы сидели у Поля. Он приказал Казимиру никого не принимать, и мы чувствовали себя в безопасности. Кроме того, я знал, что искусно расположенные выступы в стене обеспечивали наш побег в случае необходимости: сначала по трубе, затем через чердак и далее по лестнице соседнего дома. Этот запасной выход делал честь как предусмотрительности, так и осторожности Дальтона.
Со времени той ночи за нами усиленно следила полиция. По правде говоря, в полицейском управлении были совершенно уверены в нашей причастности к взрыву и пожару. Но наши преследователи, убив одного из агентов (установить его личность полиции так и не удалось) и дав нам ускользнуть, поневоле вынуждены были молчать. Наш автомобиль исчез вместе с шофером. И в полиции считали за лучшее не ссориться с Иггинсом. Они просто выжидали благоприятный момент. Мы чувствовали это и удваивали осторожность.
На маленьком столике рядом с нами стояли три стакана, графин с водой и бутылка виски. Иггинс курил короткую, совершенно черную трубку и время от времени подливал себе в стакан виски. Сейчас он мне казался еще более грузным, чем при первой встрече, и когда брал графин, я со страхом ждал, что тот лопнет от прикосновения его огромных ручищ.
– Итак, – сказал Иггинс, – о девочке ничего неизвестно?
– Давайте прежде припомним, что произошло после того, как Маркас принес мешок с трупом, – предложил Дальтон.
Иггинс налил себе виски и кивнул.
– Когда Жак Данблез упал в обморок, мадемуазель де Шан страшно побледнела, – продолжал Поль. – Жиру попытался изобразить улыбку, но губы его дрожали. Девушка, ни слова не говоря, обошла лежащего на полу своего бывшего жениха и вышла из комнаты. Один из полицейских помог нам уложить Жака Данблеза на диван в соседней комнате. Я смочил водой его лицо и грудь. Открыв глаза, он мрачно посмотрел на меня. Воспользовавшись тем, что мы находились в комнате одни, я шепнул ему: «Можете мне доверять. Мадемуазель де Шан – наша клиентка, мы действуем в ваших интересах. Если вы что-то знаете, скажите мне!» Иггинс внимательно слушал.
– Данблез опять посмотрел на меня, закрыл глаза и ничего не ответил. Через минуту у него нашлись силы встать; вид его говорил о мрачном отчаянии. Он не ответил ни на один вопрос Жиру, и вскоре тот приказал увести обвиняемого. Равнодушно взглянув на мешок с трупом, Жак Данблез ушел.
Дальтон отхлебнул из стакана.
– Труп девочки лежал в мешке из грубого холста, узком и длинном. Мешок был новый. Такими мешками пользуются, например, для хранения зерна. Я внимательно осмотрел его. На нем не было никаких отметок, только в одном месте вырезан кусок холста. Видимо, там была метка или что-то в этом роде и некто, не желая, чтобы мешок опознали, вырезал ее.
Поль помолчал и продолжал:
– В мешке лежала девочка, лет десяти-двенадцати. Лицо правильное, волосы каштановые, глаза голубые. Никаких особых примет. При поверхностном осмотре не обнаружено никаких следов насилия. На ней была полотняная сорочка, серая шерстяная юбка и черные бумажные чулки. Больше ничего. У меня создалось впечатление, что ее одели уже мертвую.
– При каких обстоятельствах найден труп? – спросил Иггинс.
– Во время допроса Жака Данблеза Маркас решил еще раз осмотреть сад. Его внимание привлекли густые кусты у самой стены. Маркас заметил, что в одном месте ветки сильно помяты. Там-то он и нашел мешок. Маркас утверждает, что когда убили сенатора, он осматривал сад, и в кустах ничего не было. Это правда. Я в тот же день тоже обшаривал кусты и тоже ничего не нашел там.
– Значит, мешок подбросили позже? – спросил Иггинс.
– Очевидно, так, – кивнул Дальтон.
– А как он мог попасть в сад?
– Сам не понимаю. Единственный вход на виллу охраняется полицией.
– Может быть, мешок перебросили через стену? Поль замялся.
– Приходится думать, что так оно и было, – усмехнулся Иггинс. – Поэтому, пока вы развлекались, устраивая фейерверки в доме капитана, я провел кое-какое расследование. Правда, оно не дало желаемого результата.
– Малоприятно. Вся эта история с мешком еще более усложняет дело.
– Итак, кто-то перебросил труп через стену. Там рядом проходит дорога через луг, который огорожен невысоким плетнем… Очевидно, их было двое. Одному человеку вряд ли по силам перебросить тяжелый мешок через стену высотой в три метра.
– А вы уверены в том, – вмешался я, – что девочка была убита?
– Справедливое замечание! Вопрос важный, – сказал Иггинс. – Я тоже им занимался.
– И что вы выяснили?
– Почти ничего. Труп перевезли в морг. При вскрытии не обнаружено ни следов насилия, ни признаков болезни. Правда, патологоанатом отметил наличие кое-каких поверхностных повреждений, но он считает, что они посмертного происхождения и получены, видимо, от падения трупа с высоты. А так – все в порядке. Все органы здоровы, никакой патологии. Признаков отравления тоже нет.
Иггинс выпустил большое кольцо дыма из трубки и задумался.
– Но она мертва, – сказал я.
– Да.
– Убита?
– Возможно. Наверняка сказать не могу.
– Но послушайте, труп положили в мешок и перекинули через стену. Значит, от него хотели отделаться.
– Справедливо. Но я только констатирую.
– Кто эта девочка, известно?
– По этому следу я шел с нашими ребятами. Один из них – очень толковый мальчик… Потом расскажу… Нужно будет его повысить, Дальтон. Да… Словом, это было, пока вы шарили у Лиманду. Никаких результатов. Решительно никаких. Впрочем, полиция знает еще меньше.
– Никаких зацепок?
– Никаких. На одежде меток нет. Понятно, я сделал фотографии, но, увы!
– Полиция не получала запросов об исчезновении девочки?
– Нет, как она утверждает.
– Я просмотрел все вчерашние и позавчерашние газеты, – сказал я. – Ничего.
– Нужно следить за объявлениями о пропажах девочек. Быть может, настанет день, когда мы нападем на след.
– По-моему, ничего иного нам не остается, – вздохнул Дальтон.
– А по-вашему? – спросил меня Иггинс.
– По-моему, тоже.
– Значит, с девочкой покончено.
– Вернемся к делу де Лиманду и делу Пуаврье, – сказал Дальтон.
– Сперва Пуаврье, – поправил Иггинс.
Он поднялся, подошел к камину и заговорил, методичными движениями большого пальца набивая трубку:
– Если осмыслить все детали этого дела, мы убедимся, что все наши предположения ни к чему не приводят. Это уже результат. Значит, мы идем по неверному пути. Факты же таковы. Сенатор, его дочь и неизвестный убиты. У каждого в голове по пуле, и все пули разного калибра. У сенатора перерезано горло. Есть вывод? Нет. Обсуждать версии бесполезно, так как они не поддаются проверке. Итак, три головы и три пули. Впрочем, здесь имеется одно обстоятельство, которое вы заметили, Дальтон: в сенатора стреляли, когда горло его уже было перерезано. Все видели, что пуля попала ему в глаз, но эти тупоголовые полицейские ничего не поняли. Вот в чем наше преимущество. Это уже кое-что. Фактов у нас не больше, чем у них, но зато…
