Андреа Камиллери - Телефон
— Так это все в шутку было. Не верите? Игра такая у нас с ней. Мы уговорились. Аннетта подстраивала встречи на лестнице, давала трогать себя, а взамен получала пол-лиры…
— Сперва охальничал, а теперь, гляжу, дите невинное опорочить вздумал! Что ты хочешь этим сказать? Что моя дочь продавалась? Убью!
— Синьор Джилиберто, положите нож. Не положите — стрелять буду. Видите револьвер? Заряженный. Кладите нож, сядем, поговорим. Слава богу, так-то лучше. Вернемся к тому, что каждое прикосновение обходилось мне в поллиры. Знаете, когда ваша дочь рассказала вам про встречи на лестнице? И почему вдруг она это сделала? Не знаете? Тогда слушайте дальше. Она подняла цену. Потребовала за каждый раз по лире. Я отказался. Спокойно! Помните про револьвер. А что сделали вы, когда узнали? Побежали в полицию? Подняли скандал? Ничего подобного. Вы пришли ко мне и потребовали возмещения — две тысячи лир. Деньги немаленькие, но я их выложил. Разве нет? Отвечайте.
— Да. Но ведь я деньги по доброте взял, пожалел тебя, чтоб жизнь тебе не портить, не хотел, чтоб ты до конца дней тюремным харчем давился.
— А еще две тысячи, которые вы через полгода потребовали, когда я на вашу дочку даже в подзорную трубу не смотрел?
— Мне тогда деньги очень были нужны. Позарез.
— И я их вам дал. Но вы допустили одну ошибку.
— Какую?
— Записочку мне написали. Она как раз у меня в кармане. Я вам ее прочту для освежения памяти. Слушайте: «Синьор Дженуарди, если вы не дадите мне две тысячи лир, я расскажу про вас и про мою дочку вашей жене». Стоит мне показать эту записку начальнику полиции Спинозо, он вас арестует. Знаете, как называется то, что вы сделали? Вымогательство. Шантаж.
— А ты в тюрьму сядешь за растление малолетних.
— Не торопитесь, друг мой, не торопитесь. Аннетта уже невеста, верно?
— Через полтора года замуж выйдет.
— Если эта история выплывет наружу, свадьбы не будет. Коли на то пошло, я всем расскажу, что не только за жопу ее трогал, но и раком ставил по всем правилам. Спокойно. Не дергайтесь. Помните про револьвер. После этого ваша Аннетта мужа себе не найдет даже среди людоедов. Вы меня поняли?
— Как не понять. Говори, чего тебе от меня надо?
— Хочу получить письменное согласие на установку нескольких столбов на вашей земле.
— А заплатишь?
В (Кавалер Манкузо — командор Лонгитано)— Кавалер Манкузо! Входите, входите.
— Вы хотели меня видеть, и я тут как тут. Для Филиппо Манкузо приказ командора Лонгитано закон.
— Изволите шутить, кавалер. Какие приказы! Только просьбы, покорнейшие просьбы. Сожалею, что пришлось вас побеспокоить. Кабы не я, сидели бы в Вигате, а то пришлось в Монтелузу тащиться. Я здесь уже дней двадцать, к брату приехал подлечиться, Нино у меня врач.
— Что-нибудь серьезное?
— Слава богу, нет. Но в нашем возрасте приходится думать о здоровье. Вы-то как себя чувствуете?
— Не жалуюсь.
— Поставьте свечку Богородице. Помните пословицу? «В шестьдесят инвалид: тут болит, там болит».
— Истинная правда.
— Чтобы не задерживать вас, сразу перейду к делу. Попросить вас приехать побудило меня письмо, которое я получил сегодня утром от депутата Палаццотто, моего дорогого друга. Вы знаете, какой это прекрасный человек, — второго такого не найти.
— Да продлит Господь его дни за все добро, которое он делает даже тем, кто этого недостоин!
— Вот его письмо. Я вам прочитаю. «Дорогой Лолло, к величайшему своему огорчению узнал, что ты неважно себя чувствуешь. Надеюсь, это ненадолго и твое здоровье скоро поправится. Нам с тобой еще предстоит столько сделать на благо нашего любимого края. Относительно устройства на работу в Сицилийский банк Манкузо Альберто, которого ты столь горячо рекомендуешь, с удовольствием сообщаю тебе, что все на мази. Через пару дней его должны пригласить для беседы в Генеральную дирекцию банка в Палермо. Говорить с господином Манкузо будет замдиректора центрального отделения Антенори Манджими, он из Болоньи, но наш человек. Так что можно не волноваться. Поправляйся скорее. Крепко тебя обнимаю. Твой Чиччо Палаццотто». Что с вами, кавалер? Вы хотите стать на колени?
— Да, хочу. Стать на колени и поцеловать вам руку! Не знаю, как вас благодарить. Скажите, что я могу для вас сделать, и я сделаю. Все что угодно. К вашим услугам!
— Поверьте, кавалер, для меня лучшая благодарность видеть, что вы довольны. Этого достаточно. Не смею вас больше задерживать. Надеюсь, при следующей нашей встрече смогу сказать, что вашего сына приняли на работу в банк. Я провожу вас до двери.
— Бога ради, командор, не утруждайте себя! Я найду дорогу.
— Минутку. Извините, забыл спросить у вас одну вещь. Вы знаете, что Филиппо Дженуарди подал ходатайство о проводке телефонной линии между ним и его тестем?
— Нет, я этого не знал.
— Если не ошибаюсь, часть столбов под провода должна быть установлена на вашей земле.
— Ну и пожалуйста, никаких проблем. Скилиро, тесть Дженуарди, мой друг, да и сам Пиппо Дженуарди родился и вырос на моих глазах. Повторяю: никаких проблем. Сколько нужно столбов, пусть столько и ставят.
— Одна проблема все-таки есть.
— Да?
— Да.
— А именно?
— Этих столбов на вашей земле быть не должно.
— Нет?
— Нет.
— Никаких проблем, командор! Даже под страхом смерти ни одного столба поставить не дам. Ни одного! Пускай Филиппо Дженуарди, ежели ему так надо, в другом месте землю рогами роет.
Г (Пиппо — синьора Джакапоне — Мариано Джакалоне)— Здравствуйте, синьора. Синьор Джакалоне дома?
— А вы, извиняюсь, кто?
— Филиппо Дженуарди. Вы меня не помните, синьора Берта? Вы меня с тех пор знаете, как я под стол пешком ходил.
— А, это ты! Пиппо! Извиняй, сынок, стара я стала, вижу худо. Ты ведь женат, верно? А дети есть? Дал тебе Господь детей?
— Пока не дал. Синьор Джакалоне дома?
— Мой муж? Мариано?
— Да, синьора, ваш муж. Синьор Мариано.
— Что тебе сказать, сынок? И да и нет.
— Как это?
— А так, что уже три дни у него у самого не все дома. Ум, понимаешь, отшибло. Всего три денечка назад молодым в свои восемьдесят с гаком выглядывал. А в понедельник за обедом вдруг уставился на меня, сердечный, и пытает: «Извиняюсь, синьора, а вы кто будете?» Я ажно похолодела вся. Отвечаю: «Берта я, твоя жена!» Он молчит, будто даже не слышит. Только когда уже темнеть стало, опять меня признал: «Где ты целый божий день пропадала, что я тебя не видел?» Какое несчастье, сынок! А зачем тебе мой муж?
— Можно мне с ним поговорить?
— Заходи, да только пустое это дело. Вот, посмотри на него. В кресле все время сидит и разговаривать не хочет.
— Как поживаете, дон Мариано?
— Ты кто?
— Филиппо Дженуарди.
— Документы покажи.
— Я при себе не ношу.
— А коли так, кто мне докажет, что ты Филиппо Дженуарди? А вы, синьора, кто будете и почему ведете себя как хозяйка, пользуясь тем, что моей жены Берты дома нет?
— О, господи, Мариано! Берта я! Мы с тобой уже шестьдесят два года как женаты!
— Вы тоже, синьора, документы свои покажите.
— Видишь, Пиппо? Я же тебе сказала, что пустое это дело!
— Вы правы, синьора. До свиданья, синьор Джакалоне.
— С кем ты прощаешься? Кто такой Джакалоне?
— Видишь, Пиппо? Видишь? Самого себя человек не признает!
— Врача не звали?
— Конечно, звала.
— И что он сказал?
— Сказал, что не знает, пройдет это или нет. Возраст, говорит, виноват. Позволь спросить, чего ты хотел от Мариано?
— Чтобы он подписал одну бумагу. Разрешение поставить на его земле несколько столбов.
— А как он подпишет, если не знает даже, кто ты такой? Сделаем так, Пиппо: ежели он хоть маленько опомнится и меня признает, я за тобой сразу пришлю, и ты придешь со своей бумагой, чтоб он расписался.
— Буду вам весьма признателен, синьора Берта.
— Всего хорошего, сынок.
— Надеюсь, до скорого, синьора.
— Ну что, Берта, ушел этот чертов Пиппо Дженуарди?
— Ушел. Как думаешь, он поверил?
— Думаю, да. Представление удалось. И все-таки вот что я тебе скажу: поехали завтра утром в Кальтаниссетту, поживем немного у сына. Не могу я больше сидеть дома и дурачком прикидываться ради того только, чтоб дону Лолло Лонгитано удовольствие доставить.
Д (Джакомо Ла Ферлита — Пиппо)— Синьор Ла Ферлита, считаю до трех, и если вы сами не уберетесь с моего склада, я вышибу вас хорошим пинком под жопу. Раз…
— Постойте, синьор Дженуарди, я пришел для очистки совести.
— Совести? После того как по милости вашего треклятого братца сгорел мой самокат?
— Думаете, это Саса?
— Думаю? Да я голову на отсечение дам!
