Татьяна Степанова - Врата ночи
Машина свернула в рощу, миновала указатель «Опытная станция №5 Сельхозакадемии», снова свернула на Новенькое бетонное шоссе и уперлась фарами в железные ворота глухого высокого забора. Как оказалось впоследствии, забор огораживал лишь участок, где располагался конно-спортивный комплекс военно-исторического общества. Здесь имелась и охрана. Остальную часть бывшего конезавода, где помешался детский конный клуб «Казачок», Станция юного натуралиста, а также обширное поле для выездки, никто не сторожил.
Военные историки-арендовали лишь небольшую часть огромных угодий конезавода, некогда славившегося на весь Союз и патронировавшегося самим маршалом Буденным. Об этих днях славы свидетельствовал позеленевший бюст маршала перед ветхим особнячком-избушкой, где располагались дирекция и ветлечебница.
Арендуемый военными историками участок вплотную примыкал к полю для выездки. На небольшом пятачке стояло сразу несколько новых, построенных по современным проектам зданий: клуб, в котором располагались столовая, бар, бильярд, тренажерный зал и сауна, здание медпункта, раздевалка для жокеев и собственно сами конюшни и «конский лазарет».
Мещерского высадили у дверей клуба. На его деревянной веранде в пластмассовых креслах за столиком сидели трое — Скуратов, Алагиров и Астраханов. Последнего «южноармейца» Мещерский видел до этого всего несколько раз и лишь мельком. Он входил в попечительский совет общества, оказывал Скуратову помощь в хозяйственных вопросах. И как оказалось, конно-спортивный комплекс был его непосредственным детищем и вотчиной.
Кроме этой троицы, на территории был лишь обслуживающий персонал: конюхи, бармен, официанты — они обслуживали столик на веранде и накрывали в столовой к ужину. Позже подошел ветеринарный врач, работавший по совместительству на Станции юных натуралистов и в «конском лазарете».
Мещерского приняли радушно. Скуратов спустился по ступенькам ему навстречу, повел на веранду. Алагиров сказал официанту, чтобы подали еще одно пластмассовое кресло. Мещерскому по его просьбе принесли холодного чая. Беседа потекла неспешная, обстоятельная, доброжелательная. Мещерский понимал: позвали его сюда, в этот тихий спортивный уголок отдыха и мужских развлечений, совсем не для того, чтобы показать «неплохую конюшню». А для того, чтобы в неформальной обстановке приглядеться еще и еще раз, прощупать: как-никак им всем предстояло рискованное путешествие, от которого можно было ожидать самых разных, порой весьма неприятных сюрпризов.
— И все же, простите, хоть я и подробно ознакомился со всеми материалами, никак в толк не возьму, — после подробного изложения того, как продвигаются дела, Мещерский решил прояснить и обострить ситуацию, — почему именно сейчас у вас возникла идея повторить поход баратовской казачьей сотни?
— Мы везем на место одной из их стоянок мемориальную плиту с бронзовым крестом. Скульптор выполнил заказ — время воздвигать памятник. Вы же читали дневники — на берегу реки Диалы сотня подверглась нападению лурского [1] отряда. Пятеро казаков и прапорщик были зверски убиты. Там в песке до сих пор их кости. Мы просто хотим, чтобы ни одна могила русского солдата, русского казака, как бы далеко от Родины она ни находилась, не была забыта. Это наш долг. Собственно, ради этих целей и существует наше общество и наш фонд.
Скуратов говорил, Мещерский слушал. Взглянул на собеседника. Тон Скуратова был серьезен и торжествен. А глаза... В них плясали лукавые теплые огоньки.
— И все же предпринимать такое путешествие, пусть даже с такой благородной целью, как увековечивание памяти русского казака-первопроходца, во время столь сложной политической ситуации в регионе... — Мещерский постарался, чтобы и его тон по серьезности, торжественности и двусмысленности соответствовал скуратовскому. — Учитывая, насколько осложнены сейчас наши отношения с исламскими странами в связи с военной кампанией в Чечне... В то Время, когда на Кавказе идет война...
— Именно когда на Кавказе идет война.
Это тихо произнес Алагиров. В беседу он не вмешивался, вел себя очень сдержанно. Мещерский наблюдал за ним с любопытством: парень лениво потягивал апельсиновый сок. Звали его Абдулла.
— Абдулла, сколько ты не был в родных горах? — усмехнулся Астраханов.
— Пять лет, Вася.
И от Астраханова, неожиданно вступившего в беседу, Мещерский узнал, что отец Алагирова, ныне покойный, — бывший генеральный прокурор Кабардино-Балкарии, дядя — известный оперный дирижер, что в Нальчике у семьи Алагировых родовой дом, где проживают мать и две младшие сестры-школьницы, что старшая сестра Абдуллы, Вера, недавно принята в балетную труппу Мариинского театра, а сам Абдулла два года назад окончил Институт стран Азии и Африки, знает арабский и английский, а также свободно говорит на курдском, грузинском, чеченском, черкесском и нескольких языках дагестано-лезгинской группы.
— А что вы делали после окончания университета? — полюбопытствовал Мещерский. — Работали?
— Учился, — ответил Алагиров.
— Наверное, в аспирантуре?
— Не совсем... Но в принципе да.
Скуратов на это кашлянул. Астраханов хмыкнул. А Мещерскому показалось, что еще немного — и он тоже догадается, где мог учиться этот юный отпрыск талантливого кавказского рода. «Кравченко бы сюда, — подумал Мещерский. — Этот сразу бы учуял, откуда этот полиглот — из резерва МИДа или внешней разведки».
Необычно было и то, что о жизни этого тихого парня с колоритнейшим именем Абдулла рассказывает так добродушно, подробно и свободно Астраханов. А сам Алагиров словно наблюдает ситуацию со стороны, будто и не о нем идет речь — потягивает апельсиновый сок да то и дело шлепает ладонью по коленям обтянутым узкими голубыми джинсами, на которые пикируют злобные подмосковные июньские комары.
Астраханов был одного возраста со Скуратовым или, быть может, на год постарше. Довольно красивый, ленивый, правда, чуть больше, чем нужно, раскормленный и холеный мужчина с бритым бледным лицом, смоляными волосами и задумчивыми серыми глазами. Брови его были как-то странно приподняты, точно на лице его навечно застыло удивленно-капризное выражение. Внешне он напомнил Мещерскому типичнейшего маменькиного сынка, но...
— Вы угадали, Сергей, мы самым невежливым образом водим вас, нашего менеджера и будущего проводника по диким нехоженым тропам, за нос, — усмехнулся он. — До сих пор мы не открыли вам истинной причины нашего вояжа именно по такому маршруту, именно в то время, когда в регион так не советуют ехать. Но час настал, — он кинул насмешливый взгляд на Скуратова, который помалкивал. — Хотите узнать, в чем кроются эти причины?
— Был бы вам очень признателен, — опять же в тон ему ответил Мещерский.
— Астрологический прогноз. Крайне благоприятный расклад. Парад планет, в этом году все планеты собираются в созвездии Тельца. А Телец как раз и управляет странами и религиями Балкан, арабского региона и Кавказа. Если не сейчас, то когда же? Вы меня понимаете?
Мещерский молчал. Когда вот так откровенно над вами издеваются, смеются вам прямо в лицо... как поступить? Встать и уйти, свистнуть ему в его насмешливую холеную физию или же стерпеть унижение?..
На веранде повисла пауза. Алагиров пил свой оранжевый сок и, казалось, наслаждался и его сладостью, и напряженностью этой хрупкой тишины.
— Сергей... Послушайте меня...
Мещерский поднял голову — до этого он смотрел на клетчатую клеенку, покрывавшую летний столик.
Астраханов смотрел на него испытывающе и серьезно. И тон его уже не был презрительно-ядовитым.
— Мы должны знать того, на кого нам придется полагаться на маршруте как на самих себя, — сказал он тихо. — Человек должен быть не болтун, не трус, не трепло, не скандалист. С выдержкой, которая не ломается из-за циничных шуток, угроз, оскорблений.
Вы меня понимаете, Сергей? Какой нам нужен человек?
Мещерский глянул на него, на Скуратова.
— Я вас понимаю.
— Прошу у вас извинения.
Мещерский кивнул — принято. Асам подумал: в элитных спецподразделениях, поговаривают, новичков бьют под дых без всякой там «психологии» и душеспасительных бесед и наблюдают, чего просочится больше — слез, крови, соплей или злости. А эти... Эти господа военные и историки с их вежливыми тихими подходцами кулаков не марают. Берут этакий виртуальный ножичек и кромсают ваше самолюбие, вашу выдержку. Что ж, у каждого свои методы проверки на прочность, проверочки...
— Вы верхом ездить умеете? — спросил Астраханов.
— Умею, но... В общем, не очень. Не джигит.
— Вот кто у нас джигит, — засмеялся Скуратов, кивая на Алагирова. — А он ведь, знаете, Сергей, как волновался, как готовился. Ночь сегодня не спал, ей-богу, все хотелось свежему человеку, вам то есть, свое мастерство продемонстрировать. Мальчишка же еще сущий!
