Наталья Александрова - Перстень Калиостро
Теперь мы с Надеждой оставались в недоумении. В милицию меня больше не вызывали, бывший муж насчет перстня не заикался, видно, здорово испугался. Определенно, он знал того рыжего зарезанного мужика, и залез тот ко мне за перстнем. Но не успел его взять, потому что помешал тот, кому нужна была фотография. Не квартира, а проходной двор!
Но нет худа без добра.
Я вымыла посуду после чаепития, решила, что оно вполне сойдет за ужин, и с облегчением покинула кухню. Обычные хозяйственные дела я заставляю себя делать титаническим усилием воли. Но ребенок мобилизует.
Надежда поставила фотографию цветущего пилоцереуса Пульпика у себя на рабочем столе и поглядывала на него с симпатией. Казалось бы, такой пустяк, кактус, а как помог в поисках. Теперь она знает, что вместо Ларисы Гусаровой выбросили из окна совершенно другую женщину. Кстати, неплохо бы убедиться, что это окно именно ее квартиры. Сначала самый простой путь — платная справка.
Надежда сама удивилась, когда ей без промедления выдали, что Гусев Василий Николаевич проживает в городе Санкт-Петербурге по адресу: Офицерский проспект, дом три, квартира четырнадцать. Значит, ошибся старый пройдоха Потапыч, не переехал никуда Гусев. А может, переехал, но квартиру оставил за собой. Про Гусеву Ларису Петровну ничего справка не сказала — понятно, умерла пять лет назад. Но ведь если выбросили не ее, то она должна быть жива! Или это квартирка такая с приветом, что из окон женщин пачками выбрасывают! Следовало срочно определиться на месте.
Подъехав к дому на Офицерском, Надежда осмотрелась. Нужный ей дом — типичный довольно мрачный доходный дом конца девятнадцатого века, стоял в ряду таких же мрачных домов. Четырнадцатая квартира — на шестом этаже. «Высоко падать», — подумала Надежда. Она поднялась на шестой этаж, еле переведя дух, потому что потолки были небось метра три с половиной и лестница показалась ей слишком длинной.
В квартиру четырнадцать вела здоровенная дверь, даже не железная, а бронированная.
Выглядела она солидно, но как-то заброшенно. Надежда спустилась вниз и, задрав голову, осмотрела окна четырнадцатой квартиры. Четыре огромных окна, именно такое окно было на фотографии. Но окна были очень грязными. Все ясно, муж Ларисы Гусаровой все-таки переехал из этого дома, квартира стоит пустая, а чтобы никто не залез, поставили бронированную дверь. Уехал Василий Николаевич и кактусы с собой забрал, так-то.
Еще раз взглянув на фотографию, Надежда уверилась, что снимок сделан чуть сверху, в противном случае кактус, который привел ее сюда, не был бы виден. Значит, фотографировали из окна квартиры на седьмом этаже в доме напротив. К счастью, лифт в этом доме был, хотя и допотопный, с крошечной, очень неудобной кабиной. Втиснувшись кое-как, Надежда покаянно подумала, что худеть все же надо На седьмом этаже она убедилась, что из четырех квартир на площадке две выходят окнами во двор, а из двух оставшихся одна — слишком в стороне, так что подходила только двадцать шестая квартира. На двери висела шикарная медная табличка. «Лучков Артур Тимофеевич». Больше на месте не было ничего интересного, и Надежда устремилась домой, потому что долг жены и владелицы замечательного рыжего кота давно уже призывал, чтобы она обратила свое внимание на тот факт, что котов надо кормить три раза в день.
Выяснить телефон Артура Тимофеевича Лучкова, зная его адрес, не составило труда, и Надежда уселась поудобнее на диване и набрала номер. Ей ответил жизнерадостный окающий мужской голос.
— Артур Тимофеевич? — спросила Надежда доброжелательным тоном старой учительницы.
— Он самый! — радостно отрапортовал Лучков, как будто его невероятно осчастливил тот факт, что кому-то известно его имя-отчество.
— Как хорошо, что я вас застала! — Голос Надежды просто сочился медом. — Я беспокою вас по поручению Мемориального общества Анны Ахматовой.
По задумчивой паузе на другом конце провода Надежда поняла, что названное имя ничего не говорит собеседнику. И это только развязывало ей руки.
— Видите ли, Анна Андреевна бывала несколько раз в вашей квартире, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом и в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году у своей знакомой…
— Ну?! — радостно изумился Артур Тимофеевич.
Хотя он и не знал, кто такая Ахматова, но сам факт причастности его квартиры к чему-то значительному явно наполнил его сердце гордостью.
— Так вот, мы и хотели бы узнать, — продолжала Надежда, стараясь укрыться за безлично-неопределенным «мы», — не осталось ли в вашей семье каких-либо материалов или воспоминаний об этом посещении.
Вы сами в этой квартире давно живете?
— Нет, пять лет только, — все так же радостно ответил Лучков, — я эту квартиру в наследство получил.
— Вот как? А кто до вас в ней жил? Пожилые люди? Может быть, от них какие-нибудь дневники остались?
— Да что вы! — Лучков добродушно засмеялся. — Какие дневники? Люська здесь до меня жила, сестра двоюродная. Чтобы Люська чего записывала? Я вас умоляю!
— А что же с ней случилось? — спросила Надежда с сочувственным любопытством. — Ведь она, как я понимаю, была довольно молода?
— Конечно молода, хахаль ее убил, приревновал, что ли, к кому… Пять лет ему, козлу, дали. Я и на суд ходил.
— Вот как… — протянула Надежда.
Пять лет.., пять лет назад цвел у тихого кактусовода Гусева знаменитый пилоцереус Пульпика… Пять лет назад якобы выбросилась из окна его жена, известная актриса Гусарова, то есть не она, потому что окно то же самое и кактус тот же самый, и трудно предположить, что из одного и того же окна в одно и то же время выпали или были выброшены две похожие друг на друга молодые женщины.
Значит, неизвестная женщина с фотографии погибла вместо Ларисы Гусаровой. И тогда же, по странному стечению обстоятельств, непутевую Люську, из окна которой была сделала роковая фотография, убивает любовник, якобы ее к кому-то приревновавший. И получает опять-таки пять лет… Не слишком ли много совпадений? Из своего жизненного опыта Надежда вынесла твердое убеждение, что многочисленные совпадения имеют обычно искусственную природу.
— А как же звали этого, как вы выразились, хахаля? — спросила Надежда своего жизнерадостного собеседника.
Конечно, Люськин хахаль не имел отношения к Анне Андреевне Ахматовой, но Лучкову такой интерес показался вполне оправданным: какую женщину не взволнует потрясающая «жизненная» история — убийство из ревности! — и он напряг свою память.
— Эдик его звали.., вроде бы фотограф был…
— А фамилия? — взмолилась Надежда, вовсе уже не ожидая, что Артур вспомнит фамилию.
— Фамилия? Черт, да какая же у него фамилия.., ведь ходил же я на суд, а там сколько раз фамилию повторяли. Не то Тарасюк, не то Поросюк… Как-то похоже, а вспомнить не могу…
До него наконец дошло, что интерес, который незнакомая дама проявляет к Люськиному хахалю, выглядит подозрительно.
— А вам-то зачем его фамилия? — В голосе Артура Тимофеевича прозвучали угрожающие нотки. — Что вы все расспрашиваете?
— А тот молодой человек, что квартира ваша известность приобретет, раз Анна Андреевна в ней бывала. Может быть, даже доску мемориальную повесят, — строго сказала Надежда.
— Ну ладно, — подобрел Лучков.
Повесив трубку, Надежда задумалась.
Каждый новый шаг открывал перед ней все новых персонажей, и конца-краю им было не видать. Сначала — кактусовод Гусев, потом — актриса Гусарова, теперь — фотограф Тарасюк (или Поросюк). Этот фотограф вызывал у нее наибольший интерес.
И самые большие опасения. Если пять лет назад он уже совершил убийство, то что помешает ему снова покуситься на человеческую жизнь? А ведь именно пять лет, по словам Лучкова, присудил Эдику наш самый гуманный суд, и, значит, как раз недавно он вышел на свободу. И снова начались события, связанные с роковой фотографией. И уже пролилась кровь. Пока убит кто-то неизвестный, судя по всему, случайный мелкий жулик, но если этому Эдику очень нужна фотография, то он не остановится на одном трупе.
Надежда подумала еще немного и со вздохом набрала телефон Анны Аркадьевны Святозаровой.
Анна Аркадьевна была дама удивительная, сколько ей лет — не знал никто, но по косвенным признакам, например, по книге воспоминаний Станиславского с дарственной надписью, скромно стоявшей у нее на стеллаже, можно было предположить, что ей далеко за шестьдесят, но она была так ухожена и так прекрасно выглядела, что в иные моменты и при удачном освещении ей можно было дать около сорока. И поклонники у нее не переводились. И какие поклонники!
На той же полочке, где красовался Станиславский, нашлось место для знаков внимания и от других кавалеров поразительной известности… Впрочем, и сама Анна Аркадьевна была человеком в городе очень даже хорошо известным. Она была потрясающим адвокатом по жилищным делам. Если кто-то хотел законным способом улучшить свою жилплощадь, или без сомнений утвердиться в правах наследования, или обойти спорный пункт жилищного законодательства, ему советовали обратиться к Анне Аркадьевне.
