Роберт Крейс - Правило двух минут
В нескольких абзацах статьи объяснялись взаимоотношения между Уорреном Хуаресом и Майклом Фаулером, но ничего нового Холмен там не нашел. Он знал людей, которые тянули лямку пожизненного приговора, потому что убивали за обиду куда меньшую, чем смерть близкого родственника. Матерые преступники не сожалели о своем выборе, потому что их понятие о гордости не предполагало другой реакции. Холмен наконец-то понял, что же не давало ему покоя в связи со смертью Хуареса. Самоубийство не вязалось с образом человека, о котором рассказывала Мария. Рэндом предполагал, что Уоррен с женой сняли видео на следующее утро после убийства. Если Рэндом прав, Хуарес, застрелив четверых полицейских, сначала изображал ослика и гримасничал перед камерой, а затем сбежал в заброшенный дом, где впал в такое беспросветное отчаяние, что покончил с собой. Невинные детские игры как-то не согласуются с самоубийством. Близкие Хуареса должны были восхищаться человеком, отомстившим за смерть брата, и защищать его дочку, как королеву. Хуареса ждала впереди долгая жизнь, даже если бы он провел ее за решеткой.
Холмена не покидала эта мысль, пока он вполуха слушал шестичасовые новости. Он отложил газету, чтобы посмотреть запись пресс-конференции, устроенной накануне его допроса. Заместитель начальника полиции Доннелли и в этот раз говорил больше всех, но Холмену удалось различить на заднем плане лицо Рэндома.
Холмен продолжал следить за передачей, когда зазвонил телефон. Резкий звук настолько поразил его, что он дернулся как от удара током. Это был первый телефонный звонок за последние десять лет.
— Алло? — неуверенно произнес Холмен.
— Братишка! Я-то думал, ты в тюряге, блин! Я слышал, тебя взяли!
Холмен не сразу понял, что Чи имеет в виду.
— Ты про вчерашний вечер?
— Твою мать, Холмен! А про что еще? Все соседи видели, как тебя вели, блин, под белы рученьки! Я уж решил — все, доигрался старик! Что ты там делал?
— Просто общался с леди. Нет такого закона, что нельзя в дверь стучаться.
— Мать твою! Надо было самому приехать и дать тебе хорошего пинка под зад — с ума сойти, чуть до инфаркта не довел! Сиди и больше не высовывайся!
— Да успокойся, браток! Они просто поговорили со мной, и все.
— Тебе нужен адвокат? Могу устроить.
— Остынь, дружище.
— Ты убил ее мужа?
— Я тут вообще ни при чем.
— А я, блин, решил, что это ты.
— Это было самоубийство.
— Не верю я в эти россказни. Так и вижу, как ты его укокошил.
Холмен не нашелся что ответить, поэтому решил сменить тему.
— Слушай, Чи. Я тут беру у одного парня машину за двадцать долларов в день. Так больше продолжаться не может. Можешь достать мне тачку?
— Конечно, браток, какую пожелаешь.
— У меня прав нет.
— Не проблема. Всего-то нужна твоя фотография.
— Мне надо настоящие права, из отдела транспортных средств.
— Я тебя прикрою. У меня даже камера есть.
В свое время Чи подделывал водительские права, грин-карты и полисы социального страхования. Навыки у него явно сохранились.
Холмен договорился заехать позже и повесил трубку. Он принял душ, оделся и сложил оставшееся белье в пакет, собираясь найти автоматическую прачечную. Он вышел из дома без десяти семь.
Ричи жил в Уэствуде, к югу от Уилширского бульвара, рядом с Калифорнийским университетом, в четырехэтажном доме со внутренним двориком. Поскольку адрес был записан два года назад, во время похорон Донны, Холмен всю ночь переживал, что Ричи переехал. Он подумывал, не воспользоваться ли телефоном, но жена Ричи так и не связалась с ним: по-видимому, ей это было не нужно. Если бы Холмен просто позвонил ей, она могла отказаться от встречи или даже сообщить в полицию. Холмен решил, что лучше всего будет явиться без предупреждения с утра пораньше. Если женщина, конечно, до сих пор не сменила место жительства.
Внутрь здания вела стеклянная дверь, запиравшаяся на ключ. Почтовые ящики находились с внешней стороны рядом с домофоном. Холмен подошел к ящикам и стал разглядывать их, надеясь увидеть фамилию сына рядом с 216-м номером.
Так и есть: «ХОЛМЕН».
Донна дала мальчику фамилию Холмен, хотя они так и не поженились, и сейчас это тронуло его. Он коснулся надписи «ХОЛМЕН», думая: «Это был мой сын». Но, почувствовав острую боль в груди, резко отвернулся.
Холмен прождал под дверью почти десять минут, пока из дома не выскочил молодой парень азиатской наружности, размахивая портфелем и, видимо, торопясь на занятия. Холмен придержал дверь, чтобы та не закрылась, и вошел.
Дворик оказался маленьким, заросшим буйной растительностью, в которой так любят вить гнезда птицы. По всему внутреннему периметру здания шли открытые лоджии, куда можно было добраться на лифте, двери которого выходили прямо в садик, или по лестнице. Холмен пошел пешком. На втором этаже он обнаружил квартиру 216. Он постучал — сначала тихонько, затем погромче. Он погрузился в странное оцепенение, призванное защищать его от собственных чувств.
Вся апатия мигом прошла, когда дверь открыла молодая женщина. Лицо ее выглядело сосредоточенным и спокойным, словно ее занимали вещи куда более важные, чем нежданные гости. Она оказалась худощавой, темноглазой, с тонкими чертами лица и слегка оттопыренными ушами. На ней были хлопчатобумажные шорты, легкая зеленая блузка и сандалии. Волосы — влажные, будто она только что принимала душ. Холмен решил, что она похожа на ребенка.
Женщина посмотрела на него с вялым любопытством.
— Да?
— Я — Макс Холмен. Отец Ричи.
Холмен ожидал всплеска эмоций. Он ожидал, что она скажет, каким никудышным отцом, каким проклятым ничтожеством он был. Но нет. Безразличие исчезло, женщина склонила голову набок, без стеснения разглядывая гостя.
— Господи! Так неудобно… — пробормотала она.
— Мне тоже. Я даже не знаю, как вас зовут.
— Элизабет. Лиз.
— Я хотел перемолвиться с вами парой слов, если вы не против. Это много значило бы для меня.
Неожиданно Лиз широко распахнула дверь.
— Я должна извиниться, — предупредила она. — Я собиралась позвонить, но просто… не знала, что сказать. Пожалуйста, проходите. Я готовлюсь к занятиям, но у меня есть в запасе несколько минут. Тут оставалось немного кофе…
Холмен шагнул вслед за ней и подождал, пока она закроет дверь. Он попросил, чтобы она ни в коем случае не беспокоилась, но Лиз, оставив Холмена в гостиной, прошла на кухню и взяла из буфета две кружки.
— Просто все это так странно, — сказала она. — Простите. Я пью без сахара. Можно поискать что-нибудь сладкое…
— Спасибо, это необязательно.
— У меня нет обезжиренного молока.
— Черный кофе меня полностью устроит.
Квартира была большая, с гостиной, столовой и просторной кухней. Холмена внезапно захлестнуло осознание того, что он находится дома у собственного сына. Он твердил себе, что пришел исключительно по делу, что он задаст несколько вопросов и уйдет, но теперь он погрузился в жизнь Ричи и хотел пропитаться ею.
Здесь были совершенно не гармонирующие друг с другом кресло и кушетка, повернутые к телевизору, возвышавшемуся на подставке в углу. Полки, заваленные кассетами и дисками: «Зеленый день», «Бек», «Джей и Молчаливый Боб наносят ответный удар». Встроенная в стену газовая плита, обклеенная наползавшими друг на друга картинками.
Холмен позволил себе подойти поближе.
— Красивая квартира, — сказал он.
— Она стоит дороже, чем мы можем себе позволить, зато близко к кампусу. Я пишу магистерскую диссертацию по детской психологии.
— Звучит неплохо.
Холмен чувствовал себя глупо, и ему захотелось исправить положение.
— А я вот прямо из тюрьмы, — ляпнул он.
— Знаю.
Дурак.
На фотографиях Ричи и Лиз были запечатлены вместе, поодиночке и с другими парами. На одной они катались в лодке; на другой возились в снегу в ярких куртках с капюшонами; на третьей сидели на пикнике, где все щеголяли футболками с надписью «Департамент полиции Лос-Анджелеса». Холмен незаметно для самого себя улыбался, но стоило ему увидеть снимок Ричи вместе с Донной, как улыбка его погасла. Донна была моложе Холмена, но на карточке выглядела старше. Неаккуратно покрашенные волосы, лицо в глубоких морщинах. Холмен отвернулся, уходя от воспоминаний и внезапной вспышки стыда, и увидел Лиз, которая принесла кофе. Она протянула чашку. Холмен взял ее и пожал плечами.
— Красивая квартира. Хорошие фотографии. Благодаря им узнаю Ричи все больше и больше.
Лиз не спускала с него глаз. Вот и сейчас Холмен чувствовал, как за ним наблюдают. Он задумался, что же изучает в нем эта девушка-психолог.
Лиз поставила свою чашку.
— А вы на него похожи, — сказала она. — Правда, он был повыше, но самую малость. Зато вы помассивнее.
