Владимир Колычев - Не жди меня, мама, хорошего сына
Сеня пугливо вздрогнул, услышав его голос, но удержаться от возмущенной реплики не смог.
— Я?! Должен доказывать?! Но это моя музыка! Я ее сочинил!
— Не знаю, — нахально усмехнулся Сафрон.
Он поднялся на сцену, подошел к Сене, опустил ему на плечо тяжелую руку, дыхнул перегаром.
— Где доказательства?
Сеня вспомнил про свой мобильник, в памяти которого находился горловой наигрыш.
— Есть доказательства! Я знаю, откуда у вас взялся этот материал! С мобильника моего скачали! Пока в тюрьме меня держали!
— Какая тюрьма? О чем ты, парень? Никто ничего не докажет…
— Но музыка моя!
— Ну, пусть будет твоя. Получишь за нее деньги.
Признание авторских прав настроило Балабакина на оптимистический лад, но не избавило от дурного предчувствия.
— Сколько? — в ожидании худшего спросил он.
— Как в прошлый раз, тридцать тысяч.
Сеня мог бы вздохнуть с облегчением, но что-то мешало. Он ждал подвоха, и получил его.
— Тридцать тысяч, — с задушевной улыбкой повторил Сафрон. И, как о чем-то незначительном, добавил: — В рублях… Хочешь, пятитысячными купюрами? Новенькие, хрустящие, только что из банка…
Он откровенно издевался над Сеней.
— Так нечестно, — надулся тот.
— А ты знаешь, где я сейчас был? Я с твоим другом Волынком разговаривал. И знаешь, что он мне сказал?
— Что? — насторожился Балабакин.
— Плохо дело, брат. Кому ты двести тысяч отдал?
— Ну, Стелле. Как он сказал, так я и сделал…
— А кто видел, что ты отдавал?
— Не понял, — похолодел Сеня.
— Стелла говорит, что не брала никаких денег.
— А Лиза?
— Какая Лиза?
— Ну, Лиза с ней была. Она видела…
— Не знаю ни про какую Лизу. Знаю только, что Волынок счетчик включил. Ты ему двести тысяч торчишь и плюс десять процентов за каждый просроченный день…
— Да нет же! — в панике схватился за голову Балабакин.
— Да успокойся ты, парень, нормально все. Переговорил я с Васей, долг ему твой отдал, сказал, что ты под моей «крышей». Все нормально будет, никто тебя не тронет…
— Деньги не надо было отдавать. Лиза видела, что я деньги отдавал, я с ней свяжусь, она подтвердит…
— Ты хочешь, чтобы я поехал к Васе, потребовал назад деньги? Типа, извини, брат, лоханулся по тупости… Запомни, парень, Леха Сафрон никогда не был лохом!.. И если тебе сказали, что все в порядке, значит, все путем… Получишь тридцать тысяч рублей — и помни мою доброту…
На этом разговор закончился. Сеня понял, что попал к Сафрону в кабалу. Как понял, что не было смысла звонить Лизе, искать у нее доказательства своей невиновности, никому это не нужно — ни Васе, ни Сафрону. К тому же он не знал номера ее телефона…
Лиза позвонила ему сама. Он выходил из «Реверса» с жалкой подачкой в тридцать тысяч рублей. Обидно было чувствовать себя лохом. Как же так, он вроде бы не даун, не тормоз, толк в жизни знает, а кидают со всех сторон… Под прессом досады он даже не сразу понял, что звонит телефон. А когда взял трубку, было уже поздно. На дисплее вместо номера — «неизвестный абонент».
Впрочем, спустя минуту звонок повторился.
— Арсений?!
Это была Лиза, он не мог не узнать ее ликующий голос.
— Ну наконец-то, — в том же мрачном расположении духа вяло изобразил радость он.
— Наконец-то! Я тебе целую неделю звонила!
— А номер не отвечал…
— Да! Почему ты не брал трубку?
— Потому что телефон — ек! Знала бы ты, сколько денег с него скачали, — буркнул он.
— Сколько? — скорее механически, нежели из интереса спросила она.
— Тысяч тридцать в евро.
— Ты что, миллионер, столько денег на счету держать?
— Здесь другой случай…
— Может, я могу тебе помочь?
— Может, и можешь, — кивнул он, рукой смахнув пот со лба.
Жарко, а в машине у Лизы наверняка прохладно.
— Можем на озеро съездить. — К радостным вибрациям в ее голосе добавилась страстная дрожь.
— Ты читаешь мои мысли… Ты где?
Лиза обещала быть через четверть часа. Сеня осмотрелся вокруг, остановился на вывеске ближайшего бара, сказал, что будет ждать ее там.
Выбор оказался удачным, в баре было прохладно, почти безлюдно, играла приятная музыка. За стойкой симпатичная девушка-бармен. Темные волосы, стильное каре по плечи, черные и очень густые брови. Чересчур широкие скулы, черты лица не совсем правильные, но положение спасали игривые с поволокой глазки, задорно вздернутый носик и вишневой сочности губки. Она протирала бокалы, снисходительно улыбаясь какому-то парню, сидевшему за стойкой на высоком барном стуле и что-то ей говорившему.
— Большой бокал «Туборга», — небрежно сказал Сеня, бросая на стойку сотенную купюру.
Хоть и кинули его, но все равно денег у него немало. А холодное пивко так манит воображение.
— О! Превед!
Парень за стойкой смотрел на него с улыбкой. Сеня тоже узнал его. Это был очкарик Тимоша, с которым он провел несколько часов в «обезьяннике».
— Здорово, кащенит! — широко улыбнулся Балабакин.
В камере, помнится, он готов был убить этого паренька, а сейчас радовался ему как родному. Тюремный синдром.
— Эка на какую красавицу замахнулся! — задористо подмигнув барменше, сказал Сеня.
Девушка кокетливо улыбнулась ему. И с насмешкой глянула на Тимошу, дескать, смотри, как надо с женщинами разговаривать.
— Как зовут нашу бесподобную мисс? — продолжал куражиться Сеня.
Может, он в какой-то степени и неудачник, но девушек он кадрить умеет, а это уже показатель мужской состоятельности.
— Оксана.
— А что наша милая Оксана делает сегодня вечером?
— Идет домой.
— А как насчет пойти ко мне домой?
— А какая у тебя музыка? — ничуть не стесняясь, жеманно улыбнулась она.
— Превосходная.
— А резина есть?
— Само собой.
— Тогда пойдем.
Все просто, как, впрочем, и должно быть. Девушки подобны необъезженным кобылицам, взнуздать их может только сильный и решительный ковбой. С растяпами и губошлепами они тоже могут быть любезными, но только для того, чтобы поиграть с ними, потешить свое самолюбие, потом взбрыкнуть и сбросить на землю, да еще копытом по лбу треснуть. С Тимошей такой номер запросто мог пройти, а Сеня парень брутальный, он сразу берет кобылу за гриву…
— А как же наш друг Тимоша? — с улыбкой глядя на Оксану, спросил он.
— Ваш друг Тимоша сопли жует, — пренебрежительно усмехнулась девушка.
— Быть этого не может! — изобразил удивление Балабакин.
— Не может, — хлюпнул носом разобиженный очкарик.
— Вот и я говорю, что не может. Знаешь, где мы с ним познакомились? — обращаясь к Оксане, спросил Сеня. — В тюрьме. Он девушку защищал, двух бакланов завалил. И в камере круче его никого не было, понятно? Чуть что не так, в глаз!..
Сеня врал, а оттого его речь звучала четко и убедительно, барменша слушала, приоткрыв рот. Когда он закончил, она уже с восхищением смотрела на Тимошу.
— А ты говоришь, сопли жует… Может, сейчас не в адеквате, так это потому, что влюбился в тебя… И резины у меня нет…
— И не надо, — отстраненно покачала головой Оксана.
— У меня есть! — дрожащим от волнения голосом ляпнул Тимоша.
— Это ты о чем? — нахмурилась она.
Сеня с упреком глянул на парня. И надо было ему все испортить.
Можно было бы исправить положение, но в бар уже входила Лиза. Сеня быстро допил свое пиво, дружески хлопнул Тимошу по плечу и направился к своей подружке.
Казалось бы, если женщина полная, то тело у нее должно быть знойным, но у Лизы только в глазах тропики, а прикосновение к ее упругим формам сулило прохладу. Возможно, это была всего лишь иллюзия, но Сеня физически ощущал исходящую от нее свежесть.
— Привет.
Она нежно смотрела на него и смущенно улыбалась в ожидании поцелуя. Сеня потянулся к ней, чмокнул ее в прохладные наливные губки. Она не позволила ему отстраниться, ласково коснулась рукой его затылка, легонько притянула к себе голову, жадно впилась в губы.
— Какой же ты сладкий! — отпустив его, упоенно сказала она.
— Если ты не против, давай об этом в машине поговорим.
Ему не хотелось, чтобы эта сентиментальная сцена происходила на глазах у всех.
В машине Лиза вновь присосалась к его губам. Здесь он перенял у нее инициативу.
— Ты знаешь, мне тоже очень нравится, — отстраняясь, не без восторга сказал он.
— Ты обо мне думал? — с надеждой спросила она.
— У тебя много времени на разговоры?
— Да, часов пять… Друзья к мужу приехали, они долго будут… И на озеро успеем, и поговорить… Я все время думаю о тебе. А ты на звонки не отвечал. Я думала, умру…
— От этого не умирают.
— Я тоже думала, что не умирают. Я бы радовалась, если бы Гена куда-нибудь пропал. А пропал ты… Я так переживала. — Она с обожанием смотрела на Сеню.
