Татьяна Полякова - Закон семи
— Вчера познакомилась на рынке, — вздохнула я. Врать бабуле не хотелось.
— Да? И что?
— Ничего. Подошел и спросил мое имя, затем поинтересовался именем моего отца.
— И ты не послала его к черту?
— Как можно! Человек уже в годах…
— И он отдал тебе кинжал?
Я вздохнула вторично:
— Не сердись, я хотела сначала понять…
— И соврала родной бабке.
— Но я же покаялась.
— Слава богу, хоть на это ума хватило. И что сказал Матюша?
— Что это ключ и теперь я за него в ответе.
— Чушь.
— Согласна. Должно быть, он решил, что раз отец столько лет искал этот кинжал, он должен отдать его мне.
— Интересно, как он к нему попал? — озадачилась бабуля.
— Мне тоже интересно. Но ничего объяснить он не пожелал, а я стояла дура дурой, знать не зная, что в свертке. Сегодня постараюсь его найти и задать этот вопрос.
— Было бы лучше, если б ты держалась от всего этого подальше.
— Обещаю, что как только удовлетворю свое любопытство… А фотографии прапрадеда у нас случайно нет? — решила я сменить тему.
— Нет. Все, что осталось — только четыре тетради дневников. Марфа Семеновна сберегла их в память о родителях любимого Левушки. Она всю жизнь посвятила ему, даже замуж не вышла. Она и меня вырастила, умерла, когда мне было тринадцать. Ее похоронили на Снегиревском кладбище. А после войны разрушенную церковь снесли и устроили там заводской полигон, так что ее могилу сровняли с землей, как и многие другие.
— Сама говоришь, время было такое.
— Да уж… Ну что? Сварить тебе кашу на завтрак или пирогами обойдешься?
— Обойдусь, — кивнула я.
* * *Через полтора часа я отправилась на работу. Меня слегка мучила совесть из-за того, что вчера я отменила встречу с клиентом, увлекшись дневниками, я намеревалась компенсировать вчерашний прогул сегодняшним трудом. Однако день выдался на редкость бестолковым: сначала один клиент перенес встречу, потом второй, затем я вместе с шефом отправилась на телевидение, туда нас пригласили на передачу. То есть пригласили, конечно, шефа, но он теряет дар речи при виде камеры, и говорить в основном пришлось мне. Шеф, мужчина пятидесяти пяти лет, испытывающий ко мне прямо-таки отеческие чувства, после передачи потащил меня обедать, сто раз произнес: «Что бы я без тебя делал!» и пятьдесят раз: «Как я устал!» Потом он решил, что я тоже устала, и отправил меня домой. В другое время я бы возразила, потому что только у солдата служба идет, когда он спит, а у дизайнеров как раз наоборот, но теперь воспользовалась добротой шефа, чтобы поскорее найти Матюшу — уж очень мне не терпелось выспросить, откуда у него кинжал. В общем, простившись с шефом, я отправилась на рынок.
Полчаса без всякого толка сновала вдоль овощного ряда, в надежде повстречать Матюшу, и когда стало ясно, что звезды нашей встрече воспротивились, перешла к более радикальным мерам поиска, то есть решила поспрашивать граждан. Вчерашней тетки тоже на месте не оказалось, за прилавком торчала девица лет двадцати пяти и сейчас нахваливала бананы бритому молодцу, который с умным видом тыкал в них пальцем.
— Почем килограмм? — наконец спросил он, девушка ответила.
Я терпеливо ждала, пока клиент получит товар и расплатится, а я смогу задать продавщице вопрос.
— А вас что интересует? — улыбнулась она. — Персики очень вкусные.
— Я ищу Матюшу, — ответила я немного смущенно. Имя совершенно не подходило человеку в возрасте, а я считала себя девушкой воспитанной. Но вчерашняя тетка назвала его так, моя бабка тоже знала его как Матюшу, и я понятия не имела, как его зовут на самом деле. Однако девушка ничуть не удивилась моему интересу, повернулась и крикнула кому-то:
— Люба, ты Матюшу видела?
— Он сегодня не работает, — раздалось в ответ.
— А где он живет, вы знаете? — задала я вопрос. Ясно было, что я злоупотребляю добротой девицы, тем более что к фруктам уже приценивались покупатели, но она проявила завидное терпение.
— Я не знаю, а Люба, должно быть, знает, вы у нее спросите. Это соседний ряд, сорок пятое место.
И я отправилась искать Любу.
Здоровенная тетка лузгала семечки, лениво поглядывая по сторонам и пользуясь тем, что особого наплыва покупателей не наблюдалось. Я повторила свой вопрос, тетка оглядела меня с ног до головы и поинтересовалась:
— Зачем он тебе? Натворил чего?
— Нет, — замотала я головой. — Он сказал, что был знаком с моим отцом, вот я и хотела расспросить его…
— А что отец? Бросил вас?
— Умер. Давно.
— Вот как… — вздохнула тетка, продолжая приглядываться ко мне, должно быть, гадала, стоит ли мне верить.
— Не работает он сегодня, — продолжила она после паузы, которая уже начала меня беспокоить. — А живет тут неподалеку, двухэтажный дом на Михайловской, напротив ветеринарная аптека. Первый этаж, номер квартиры не помню, спросишь там, его каждая собака знает.
— Чем же он так знаменит? — весело спросила я, надеясь, что тетке захочется ответить на мой вопрос и я что-нибудь узнаю о Матюше. Тетка усмехнулась:
— Матюша в старые времена был таким умельцем, только держись. Золотых дел мастер, говорят, даже царские червонцы подделывал. Кое-кто до сих пор уверен, что у него золото килограммами напрятано. Но это глупости, конечно. Каким умным Матюша ни был, а все равно попался. Пока сидел, много чего изменилось, вернулся совсем в другую жизнь. Не стал бы он, если б миллион спрятал, ящики таскать. А то, что болтают… — Тетка махнула рукой.
Я поблагодарила ее и отправилась на Михайловскую. Что общего могло быть у моего отца с таким человеком, как Матюша, оставалось лишь гадать. Впрочем, теплилась надежда, что скоро я все узнаю. С одной стороны, историк-энтузиаст, с другой — ювелир, нечистый на руку… Если вспомнить, что отец занимался незаконными раскопками, то точки соприкосновения сами собой приходили на ум, но думать, что отец сбывал через Матюшу найденные ценности, не хотелось. Сведения, полученные на рынке, настроения мне не прибавили, а прибавили морщин, раз всю дорогу я хмурилась. Морщины девушку не красят, и я поспешила избавиться от неприятных мыслей.
Нужный мне дом я нашла сразу. Надо сказать, улица Михайловская примыкала прямо к рынку. Дома здесь наверняка еще помнят моего прапрадеда, хотя жил он в другой части города, но и здесь, вероятно, не раз бывал. Дом губернатора, как ему и полагалось, расположен в центре (там сейчас офис телерадиокомпании). Костя когда-то снимал дом неподалеку. Странно, наверное, было называть прапрадеда Костей, но мы ведь почти ровесники. А после того, как я прочла дневник, он для меня стал больше другом, чем предком. Дом, где Костя жил, к сожалению, не сохранился. Еще до моего рождения его снесли и построили ресторан. Но сейчас меня вдруг поразила мысль, что старая липа на открытой веранде ресторана вполне может быть той самой, по которой злоумышленник забрался в квартиру прапрадеда. Алмазов жил на Гончарной, которая выходит на Михайловскую, на улице осталось всего несколько домов. Этот район до революции заселяли мещане, в большинстве своем огородники — возле реки тянулись сады и огороды, лук и вишня, выращенные в губернии, были знамениты на всю Россию. Ну и еще, конечно, огурцы. До сих пор жителей одного из районных городов зовут «огуречниками».
В общем, народ здесь жил работящий, степенный, и дома строили основательные, под стать хозяевам. Вторую сотню лет стоят, и все им нипочем, время точно стороной обходит. Сто лет назад вот по этой улице шел мой прапрадед, а теперь иду я… Правда, под ногами у меня асфальт, зато дома, как и тогда, утопают в зарослях сирени.
Нужный мне дом выглядел довольно обшарпанным. Первый этаж сложен из кирпича, второй деревянный, лет десять назад выкрашенный зеленой краской, с тех пор подновить его не удосужились. Резные наличники потеряли былое великолепие, а жаль, в деревянном кружеве чувствовалась рука мастера. Когда-то такой дом занимала одна семья, комнаты на втором этаже часто сдавали постояльцам. Посередине стены широкая дверь, над ней металлический козырек. Теперь, судя по звонкам возле двери, здесь живет пять семей. Подумав, я нажала тот, что сверху. Через некоторое время в окне рядом с дверью появилось лицо бабули.
— Вам кого? — крикнула она в открытую форточку.
— Матюшу, — улыбнулась я и весело соврала:
— Меня с рынка прислали. Где его найти?
— Вход со двора, — ответила женщина. — Там увидите.
Я поблагодарила и направилась к калитке в глухом заборе. Толкнула ее и оказалась в чистеньком дворике. Непременная сирень и скамейка, на которой, по моим представлениям, должны сидеть бабульки. Но скамейка была пуста, рядом с ней лежал здоровенный пес, который при моем появлении приподнялся. Но особого интереса я у него не вызвала, он зевнул и отвернулся, а я по тропинке прошла в глубь двора: сарайчик, который, думаю, должен был рухнуть еще лет тридцать назад, детские качели и клумба. Тропинка привела к двери, выкрашенной ярко-красной краской, на фоне побеленного кирпича она выглядела заплатой.
