Алла Полянская - Одна минута и вся жизнь
— Данка, тебе что привезти? — Виталька собрался в Москву. — Что скажешь, то и будет.
— Привези мне Барби.
Таня с Цыбой переглянулись и спрятали улыбки. Ну, Данка в своем репертуаре. Как она собирается на свете жить? Впрочем, с таким папой, как Вячеслав Петрович, это не проблема. Барби! Девке скоро семнадцать, а она куклу просит.
Дана казалась инородным телом в любой толпе. Она никогда не пыталась привлечь к себе внимание, но так складывалось, что именно ее всегда выделяли. Она была красива, но красота ее была несколько странного свойства. Высокий лоб, немного удлиненное лицо скандинавского типа, приглушенные тона, ничего яркого, но что-то в ее лице, в ее осанке сразу приковывало к ней взгляд. Никто не знал Дану до конца. И даже родители понимали, насколько их дочь отличается от них самих и остальных людей, и старались беречь ее.
Любой стресс выводил Дану из состояния равновесия и разбивал тот хрупкий мир, который она вокруг себя создавала. Грубое слово, подлость или несправедливость больно ранили ее, хотя лицо Даны оставалось безмятежным. Она чувствовала себя несчастной — и ненавидела это чувство. И обидчик очень скоро понимал, что невозмутимый взгляд дымчатых глаз — штука обманчивая.
— Ты поедешь учиться в Питер. — Вячеслав Петрович уже все для себя решил. — Я сниму квартиру, у тебя будет все, что нужно, мы станем тебя навещать.
— А ребята смогут приезжать к тебе в гости. — Мать встревоженно смотрит на дочь. — Дана, ты же понимаешь, это Питер.
— Хорошо. — Дане хочется поехать, но друзья…
— Парням я нашел работу, впрочем, Виталию скоро в армию. Вадик вряд ли что-то еще осилит, а Виталий сможет потом выучиться, я помогу. Татьяна… Пока возьму ее к себе в контору, а там посмотрим.
— А ты будешь приезжать на каникулы и видеться с ними. — Мама, как всегда, пытается ее утешить.
— Хорошо. Я пойду расскажу им.
— Они сами зайдут, Виталик звонил.
Дана идет к себе. Это ее комната, здесь все устроено так, как она хотела. Вот низенькая удобная тахта, обитая коричневым флоком. Тяжелые занавески песочного цвета с крупными симпатичными букетами, желто-коричневый ковер на полу, золотистые обои, светлая мебельная «стенка». И красная бархатная шкатулка в виде сердечка. Ее как-то привез Цыба, и шкатулка прижилась в ее золотисто-коричневой уютной комнате, где всегда стоял запах духов и книг.
В кресле раньше спала Кошка. Иногда Дане казалось, что у них с Кошкой на двоих одна душа, часто они подолгу смотрели друг другу в глаза, и золотистые круглые луны Кошкиных глаз поселились на дне зрачков Даны. Или они там были всегда?
— А ты поступишь? — Таня смотрит на Дану немного испуганно. — Виданное ли дело — Питер! Там небось конкурс огромный!
— Должна. По крайней мере, очень хочется.
— Так когда тебе ехать? — Виталий тщательно скрывает боль, которая нарастает в груди.
— Через неделю. Папа снимет для меня квартиру, если поступлю — там и останусь. А вы будете ко мне приезжать?
— Будем, само собой. — Цыба еще не осознал происходящего. — Только чего тебе ехать, никак не пойму? У нас тоже есть институт… Раз уж пришла тебе охота сушить мозги.
— Ну, там больше перспектив. — Виталий не глядит на Дану. — Ничего, пробьемся.
— Само собой. — Дана смотрит на друзей. — Только я буду скучать.
Таня всхлипывает и утыкается в подушку. Плечи ее мелко вздрагивают. Она не хочет, чтобы Дана уезжала. Она хочет, чтобы все оставалось так, как есть. Эти три последних года были такими счастливыми! Уехать сюда, подальше от матери, жить, как нравится, а иногда можно представить, что все они — большая семья и тетя Катя и дядя Слава — их общие родители. А теперь Данка уезжает. И все вдребезги. Потому что это она, странная и чудаковатая Данка, объединяла их всех и тянула за собой наверх. Таня вдруг четко осознала, что, не будь Даны, ее ждала бы точно такая же судьба, как у матери.
— Не плачь, Танька. Мне тоже плакать хочется. — Дана прикусила губу, но это почти не помогает. — Папа сказал, что для всех будет работа, а если есть желание — то и учеба.
— Не, я учиться больше не хочу. — Цыба лениво потягивается. — Да мне и не надо, пойду работать, там видно будет.
— Точно. — Виталька вздыхает. — Сейчас много способов пробиться, только не ленись.
Вадика Цыбина не взяли в армию. Он так сумел «закосить», что его признали непригодным и выдали белый билет. Злые языки судачили, что Цыбе, дескать, и «косить» не надо, и так дурак дураком, но такие разговоры велись шепотом и с оглядкой, потому что его побаивались. Он был, в общем, вполне мирным человеком, но злить его опасались. Вредно для здоровья.
— Ну, чего носы повесили? — Вячеслав Петрович ворошит Виталькины волосы. — Ничего, ребята, все будет нормально. Дана ведь не на Марс улетает. Да и вы у нас в доме по-прежнему желанные гости.
— Мы уезжаем, ужин в холодильнике.
— Катя, в этой комнате трое поваров. — Вячеслав Петрович смеется.
— Ой, и правда. Дана, угощай ребят. До встречи, ведите себя хорошо.
Хлопнула входная дверь, во дворе завелась машина.
— Куда это они? — Цыба выглядывает в окно.
— Да в Питер же! Папа любит ездить ночью. У него там дела, а мама квартиру посмотрит. Послезавтра назад. Переночуете у меня? Только, чур, готовить я не буду.
— И не мечтай. Тебе придется учиться готовить. В Питере мамы не будет, что тогда станешь делать? — Таня настроена решительно. — Виталька, скажи!
— Точно. Курс молодого бойца ты у нас пройдешь, не сомневайся. Пошли разогреем ужин.
Дана поплелась за Виталькой на кухню. Мама не учила ее готовить, а Дане и не хотелось. Зачем? Но она понимала, что это нужно. Ладно, пускай. Все равно ничего уже не будет по-прежнему. А как будет? Интересно. Но уже без ребят, они останутся здесь. И Дане стало тоскливо.
— Данка…
— Не надо, Виталик… Не надо. Чего уж теперь.
— Данка! Я люблю тебя.
Она утыкается в его плечо. Она всегда это знала и принимала как нечто само собой разумеющееся. Виталька постоянно был рядом. Он никуда не мог исчезнуть из ее жизни. От него пахло сигаретами и одеколоном, а его губы были такие горячие и настойчивые. Он впервые поцеловал Дану, и она с удивлением осознала, что это ей нравится. Только… нет, все равно нравится.
— Виталька, ты с ума сошел!
— Я знаю. Я люблю тебя.
Потом они ужинали, Дана доставала для всех постельное белье и подушки, они по очереди зависали в ванной, смеялись и шутили, Таня изображала статую Свободы, а Вадик жевал блинчики с вареньем. А потом были горячие Виталькины поцелуи и его настойчивые и нежные ласки. Он давно знал женщин, но это ничего не значило теперь. Потому что с ним — Дана. И он понимал, что в его жизни больше нет места другой женщине. Никого больше не будет в его душе.
— Я не хочу уезжать.
— Ты должна. Но я всегда буду любить тебя.
— Я буду скучать там без тебя. Без вас всех.
— Мы приедем к тебе. Я так люблю тебя, Данка. Я что хочешь сделаю для тебя.
— Знаешь, о чем я думаю?
— Нет, скажи.
— Я думаю, что мы — я, ты, Танька и Вадик — не случайно так связаны. Я читала, что есть такая штука — фатум, судьба. И ничто в жизни не бывает просто так. Мы все для чего-то родились. И мы должны стать не просто обычными людьми, а кем-то…
— Кем-то великим?
— Ну, в общем, да. Пусть не кем-то великим, но не такими, как все в нашем общежитии.
— Ты имеешь в виду моего папашу?
— Не только.
— Это само собой. — Виталий целует Дану. — Я попробую. Ты права, как всегда. Мы должны ловить свой шанс. Я все сделаю для этого. Я так люблю тебя…
— Я буду скучать там одна.
Утром ни Вадик, ни Таня и виду не подали, что знают о произошедшем. Дана сидела задумчивая, а Виталька не сводил с нее влюбленных глаз. Тане было немного смешно видеть его таким. Она лучше Даны знала его жизнь, ей было известно, чем он частенько зарабатывает и что иногда им с Цыбой приходится делать, но Тане и в голову не приходило рассказать об этом подруге. И теперь, глядя на Дану и Витальку, Таня прятала улыбку, склонившись над тарелкой.
— Данка моет посуду. — Таня смеется. — А потом мы поедем на Остров, как вам такой план?
— Хороший план, только посуду помоем вместе.
— А мы с Виталькой сходим купим пивка, — предлагает Цыба.
Парни уходят, а Дана с Таней начинают убирать со стола.
— Ты чего, Данка?
— Ничего.
— Да ладно тебе, что я, по-твоему, слепая? Чего ты дуешься? Ты жалеешь?
— Не знаю… Не в этом дело.
— Тогда в чем? Он же всю жизнь любит тебя!
— Да, я знаю.
— Тогда чего дуешься?
— Я не дуюсь. Просто немного стыдно.
— Ну, ты и дура! Я думала, таких уже нет, а вот гляжу — остались. Запомни: ничего в этом стыдного нет, ясно? Он любит тебя. А ты любишь его.
— Да, я понимаю.
