Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества
Через полчаса врачи уехали. Катя закрыла за ними дверь. Заперла на все замки. И сразу же позвонила Сергею Мещерскому. Ей казалось, что если он приедет, то уж на пару они справятся с ситуацией гораздо лучше. И все снова встанет на свои привычные места. Анфиса, бледная, осунувшаяся, сидела в кресле, держала раненую руку здоровой, словно боялась отпустить. — Это не был пьяный хулиган, — сказала она тихо. — Я должна тебе рассказать, что произошло. Но я не знаю, с чего начать.
— Погоди, я принесу тебе попить чего-нибудь горячего. — Катя ринулась на кухню. Включила электрический чайник. По-хозяйски открыла створки шкафа — у Анфисы все полки обычно забиты баночками какао и средствами для похудания. Эра гербалайфа канула в Лету, но у Анфисы просто мания принимать разные Препараты «антижир» или «жироблокаторы», запивая их при этом чашечкой калорийнейшего шоколада. Шоколад Катя и приготовила, подсластила от души. А когда вернулась в комнату с чашкой, застала Анфису все в той же позе — в кресле. Она баюкала свою раненую руку, как ребенка.
— На, выпей. Может, приляжешь? — Катя протянула ей чашку с шоколадом.
Анфиса всхлипнула и жадными глотками осушила чашку.
— Катя, ты не представляешь, что было. Я так испугалась… Меня хотели убить!
— Может быть, просто пытались ограбить? Ты сумку на каком плече носишь — на левом или на правом?
— На этом. — Анфиса кивнула на повязку.
— Ну вот, так я и думала. У тебя пытались вырвать сумку, вот и полоснули лезвием. Вообще-то такой способ грабежа не типичен. Эти уличные ханурики предпочитают простой рывок, — авторитетно вещала Катя, — но тебе, как назло, попался какой-то урод-новатор. — Какой там урод-новатор! Ты о чем? Я говорю тебе — меня хотели убить. Я видела, как оно замахивается на меня ножом. Финка — вот с таким лезвием. — Анфиса снова всхлипнула и развела руками на полметра. — Если бы я не отшатнулась и чисто инстинктивно не закрылась рукой — вот так, — она дернулась, демонстрируя Кате по-женски неуклюжий прием, — я бы сейчас валялась в луже крови на асфальте, а ты бы звонила в похоронное бюро.
— Типун тебе на язык. — Катя рассердилась, но тут же смягчилась, подсела к Анфисе на подлокотник кресла. — Ну-ну, перестань, успокойся. Все прошло. А этого гада, что тебя поранил, мы найдем. Я сейчас же позвоню в ваше территориальное отделение милиции. — От волнения она не обратила внимания на странное словечко оно, употребленное Анфисой.
— Катя, — Анфиса положила здоровую руку ей на плечо, — Катя, послушай меня… Помнишь, мы были в Риме?
Катя воззрилась на приятельницу — Рим? Конечно, она помнит, как они с Анфисой прошлым маем ездили в турпоездку «Рим — вечный город». Это было как раз тогда, когда Катин отпуск (увы, увы) не совпал с отпуском Драгоценного В.А. Но Катя в душе была даже этому рада — Рим с Анфисой Берг понравился ей гораздо больше: они уходили из отеля в девять утра, а возвращались в два часа ночи. Ездили в Остию, в Тиволи, бродили по музеям, исходили город, изъездили на такси вдоль и поперек. Анфиса похудела от нескончаемой ходьбы больше, чем от всех своих пилюль и чаев, и была безмерно счастлива от самого сознания, что они с Катей в Риме и что она так ударно худеет. Вот только однажды вечером, на Палатинском холме в самом центре археологического музея под открытым небом, с ней произошел странный припадок.
— Я помню, — сказала Катя. — Анфиса, что с тобой, тебе нехорошо? Ты вся дрожишь.
— Сегодня, столкнувшись с этим на улице, — голос Анфисы срывался, — я почувствовала себя как тогда — возле арки Тита. Как под проклятой аркой — смертельный ужас, Катя. Отчаяние, безысходность, близость смерти.
Катя обняла подругу, крепко прижала ее к себе, стараясь не потревожить рану. То происшествие на Палатине она помнила. Был жаркий вечер. Солнце садилось за холмы. На Форуме и на Палатине было, как всегда, полно туристов — в музей под открытым небом прекращали пускать посетителей в пять, но из тех, кто уже гулял среди античных развалин, никто еще не собирался домой, в отель. Катя с Анфисой шли по Via Sacra — священной римской дороге. Мимо прогарцевал конный полицейский патруль — полицейский-парень и полицейский-девушка. На глазах Кати и Анфисы они лихо припустили гнедых коней, галопом въехали на холм и остановились возле триумфальной арки императора Тита. Катя потащила Анфису к ним — ей не терпелось сфотографировать итальянских коллег по борьбе с криминалом и сицилийской мафией на фоне памятника. Арка Тита, ее барельефы, изображавшие разрушение римлянами Иерусалима, устояли перед натиском времени. Катя сфотографировала полицейских. Те великодушно позволили это сделать и потом лихо ускакали в сторону развалин Мамертинской тюрьмы. Она сфотографировала «мыльницей» арку, оглянулась и… почувствовала, что с ее подругой что-то не так.
Анфиса, забыв про свою мощную профессиональную фотокамеру, с которой она до этого в Риме не расставалась, как сомнамбула на ватных ногах приблизилась к арке и, не обращая внимания на запрещающую надпись, медленно вошла под ее своды. Внезапно она пошатнулась и непременно бы упала, если бы не оперлась обеими руками о стену. Катя кинулась к ней — подумала, что от римской жары у толстушки Анфисы случился тепловой удар. Но это был не удар — Анфису била дрожь, у нее, как в лихорадке, зуб на зуб не попадал. Вдруг она глубоко, очень глубоко вздохнула и начала оседать на камни. Катя шлепнула ее по щеке, приводя в чувство, и буквально вытащила на себе из-под арки, усадила на траву. Анфиса открыла глаза — взгляд ее был странен: уплывающий в никуда, испуганный.
— Что с тобой? — тормошила ее Катя.
— Я не знаю… Что это было? Я видела… Катя, я все видела!
— Что ты видела? — Катя не понимала ничего.
— Видела, как их вели. Как жертвенный скот… С деревянными колодками на шеях, рабскими колодками… Я видела стражников, видела толпы народа по обеим сторонам дороги — они смотрели, как их ведут… Я была как бы среди них, горло саднило от пыли, и ноги болели от язв. — Анфиса судорожно дотронулась до своей голой щиколотки. — Я не знаю, как это возможно, но я все видела, чувствовала — и мне было так страшно! Мне и сейчас дико страшно, сердце колотится. — Она цепко схватила Катю за руку. — Они разрушили город, все сожгли. Они убили столько людей… А тех, кто уцелел в резне, продали в рабство, погрузили на свои галеры, привезли сюда и провели по этой вот дороге, вот здесь, перед лицом императора, под этими сводами…
Взгляд Анфисы был прикован к барельефу арки Тита, где римские воины вели связанных пленников Иерусалима. Кто-то из солдат тащил украденный храмовый семисвечник…
Они покинули Палатин и до поздней ночи сидели в Трастевере в летнем кафе на Пьяцца Белли. Анфиса постепенно успокоилась и словно стеснялась происшедшего. Просила Катю не рассказывать никому, а то поползут сплетни — она с приветом, у нее видения. Удивительно, но тогда Катя поверила ей сразу и бесповоротно. Она поверила, что Анфиса в какие-то короткие секунды действительно увидела и сопережила все. Но насколько все это было реально, а насколько фантастично — это уже был вопрос иной.
И сейчас, здесь, еще ничего толком не понимая, Катя снова, не раздумывая, поверила Анфисе — поверила, что та в момент нападения пережила такой же сильный эмоциональный шок, как и тогда под сводами триумфальной арки императора Тита.
— Расскажи мне, что случилось, — попросила она.
— Если коротко, то вот что. — Анфиса прижалась к ней, словно ища защиты. — Я сегодня с трех работала в галерее на Суворовском. Там новое ковровое покрытие привезли в залы, и мне пришлось помочь ребятам. Они там все зашиваются вконец, завтра ведь открытие. Потом мы перекусили, кофейку дернули — Макс пришел, помнишь, я тебя на выставке с ним знакомила, и Женька с ним. Женька снова от него беременна — у них уже будет третий ребенок, а брак он с ней, паразит, все не оформляет официально… В общем, я с ним немножко поругалась. Ну и припозднилась в результате. Доехала до Кропоткинской на автобусе. Вряд ли оно следило за мной по дороге — в автобусе и в метро, — я бы непременно заметила…
— Кто оно? — На этот раз Катя среагировала.
— Подожди. Я хочу, чтобы ты все себе представила. Вышла я тут у себя из метро, и сразу подошел мой трамвай. Народу было мало, а на остановке вообще я сошла одна. Тут у нас стройка возле остановки, но и там, я думаю, никто меня не караулил. Меня ждали у дома.
Катя не стала торопиться с вопросом «кто?» — она смотрела на Анфису, та снова дрожала как в лихорадке.
— Я подошла к подъезду. Дождик еще на Кропоткинской начал накрапывать, а тут у нас, в Измайлове, начал расходиться все больше, больше. Во дворе нашем было темно, лампочки у нас, как всегда, над дверями подъездов вывинчивают малолетки, воруют… Но тут молния сверкнула. Я заторопилась — терпеть не могу грозу. Взбежала по ступенькам и вдруг почувствовала — спиной, что ли, что я у подъезда не одна. Что за мной из темноты наблюдают. Но это мне сейчас, после всего случившегося, понятно. А тогда я просто не обратила внимания, там доска объявлений у подъезда, я шагнула к ней — у нас вот-вот воду горячую отключат, и мне хотелось не прозевать — помыться там, постирать… В темноте ни фига не было видно, и я достала телефон — подсветить. И вот тут я почувствовала ужасный запах…
