Кирилл Казанцев - Полицейская фортуна
— На какой из вопросов отвечать первым? Пожалуй, с последнего. Так вот, я понимаю. Второе. Не могу понять, как расследование может мешать тренировочному процессу, если никто не допрашивал ранее и не собирается это делать сейчас тренеров и состав? Далее… Это не сборник постановлений трех следователей. Ну и, наконец, последнее. Что это за материалы, я вам сказать, конечно, не могу.
— Я могу надеяться, Иван Николаевич…
— Иван Дмитриевич.
— Ах простите!.. Что в прессу поступит минимум информации — можно надеяться? Вы поймите… Сначала полиция искала, сейчас Генпрокуратура что-то ищет… Никто ничего не находит, однако у всех складывается мнение, что все идет по устрашающей. Так и до падения рейтинга недалеко.
— Да не волнуйтесь вы! Эх, ладно, нужно съездить домой к Крыльникову… Говорят, он дома весь материал по вашему клубу хранит. С одной стороны, понятно — надежно, а с другой… Не хочется со вдовой видеться, честно вам скажу…»
— Ничего не понял, — сознался Сидельников, выкручивая руль перед поворотом на улицу Громова. — И что здесь необходимого для нас?
— Несколько моментов, капитан, — Антон приблизил лицо к стеклу и показал на табличку на доме. — Нам сюда… Во-первых, Ресников, президент клуба, радеет за рейтинг. Не за авторитет, заметь, а за рейтинг. Помнишь тоску Базаяна, рассуждающего о сравнивании класса команд в наши дни? Тотализатор, Сидельников!.. Господин Ресников свято поверил в мою непосредственность и совсем забыл, с кем разговаривает и о чем.
Скосив взгляд на опера, Антон блеснул огоньками глаз.
— А ты что, поверил в то, что я не знаю, в каком чемпионате играет «Бока Хуниорс»? Или не в курсе об Оличе? Но главное, Игорь, главное… Неужели ты не услышал главного?
Сидельников напрягся, перемотал в голове «пленку» разговора, но был вынужден выбросить белый флаг.
— Ресников сказал — «две недели на пороховой бочке». А теперь скажи мне, сколько времени Крыльников со своей группой расследовал дело «Олимпа»?
Сидельников остановил машину на парковке и выключил зажигание.
— С двадцать третьего декабря, сразу после завершения матчей группового турнира, когда «Олимп» вернулся из Бремена. Значит, неделю.
— Тогда скажи, зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?
Капитан промолчал, потому как в мыслях советника, в отличие от футбольного президента, все выглядело резонно.
— А кто вам шепнул, что данные по «Олимпу» полковник прятал у себя дома?
— Ты как ребенок, Сидельников, — возмутился Антон, — ей-богу. Что в руки попадет, сразу в рот тянешь. А на улице Громова мы будем искать Тузкова…
— Какого Тузкова? — обалдел Сиденьников.
Ну не мог же Антон рассказать этому славному парню, что вся его жизнь — смена масок! И что только утром прилетел из Ейска!
— Я отправлял отдельное поручение в «Азов-сити». Мне нужен был крупье, который позволил Крыльникову сорвать куш. Это некто Тузков. Его родители живут в Краснодаре, а родная сестра у нас в Екатеринбурге. Ты, если бы напакостил, куда рванул?
— Ну не к родителям же!
— Вот именно, — согласился Антон. — Поехали…
Не мог Антон рассказать Сидельникову и о том, что информацию о родственниках Тузкова помог ему быстро добыть начальник УСБ Быков.
Едва их машина тронулась с места, оторвалась от парковочного места и расположившаяся неподалеку синяя «Тойота».
…Шульгин перелистнул страницу и облизнул сухие губы.
— Около трех минут они стояли перед домом Тузкова и о чем-то беседовали. Из машины они не выходили, но сурдопереводчик в машине наблюдения фрагментарно установил две фразы. Первая принадлежала капитану Сидельникову: «Что здесь необходимого для нас?» Вторая Кряжину и звучала так: «Зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?»
— Хороший сурдопереводчик, — съязвил Чубасов. — За три минуты разговора сумел перевести две фразы, и обе являются вопросами.
— Сейчас трудно найти высококвалифицированные кадры, — вздохнул Шульгин. — Все лучшие отметаются Конторой и Внешней разведкой. Был один специалист по мимикрии, любитель выпить. Поехали с ним на контроль за группировкой Колотушкина, а он сидит, щурится, вглядывается в чужие лица, и, знаете, слеза такая большая по щеке ползет… Вывел я его.
— Нельзя так с сурдопереводчиками, Шульгин. Что дальше было?
Шульгин перевернул еще один лист…
… — Это тот подъезд? — недоверчиво пробурчал Антон, переступая через огромную лужу мочи, расплывшуюся на втором этаже. — Жизнь российских крупье отличается от их коллег на Западе.
— Вы знаете, что на Западе крупье — состоятельные люди? — съязвил капитан.
— На Западе не справляют нужду в подъездах, Сидельников. Вот эта квартира, и я уже начинаю подозревать, что это Тузков не добежал до собственного туалета.
Нажав на кнопку звонка, Копаев поморщил нос.
В квартире, куда пытались дозвониться Антон и опер ГУВД, слышалась музыка. На звонок почему-то не реагировали. В связи с важностью задач и высокой сложностью расследуемого дела дверь можно было давно вынести. Перед Сидельниковым часто вставали и более серьезные преграды, чем эта деревянная створка, замкнутая на замок — «подарок» для домушников. Проблема заключалась в другом. Это была квартира не самого Тузкова, а его сестры. Войти с шумом было можно, да. Но тогда возможно и другое. Кто-нибудь из законопослушных соседей обязательно вызовет полицию, и тогда начнется проверка документов, словом, пойдет информация, распространения которой Копаев не хотел.
— Что делать-то будем? — пробормотал капитан, на решительные действия которого Антон наложил категоричное вето.
Копаев посмотрел на баночку под дверью. Закопченный жестяной цилиндр с надписью «Нескафе» располагался у входной двери искомой квартиры, в выемке стены, и хранил в себе три или четыре окурка. Еще несколько десятков были разбросаны по всему первому этажу, утопая в остатках человеческой жизнедеятельности.
— Ты сколько сигарет за час выкуриваешь? — спросил Антон.
— Две, наверное, — особо не напрягаясь, ответил Сидельников.
— А когда выпиваешь?
— Ну… — на этот раз капитану пришлось напрячься. — Опять же, как выпить… Пусть три.
— Мы около двери десять минут. Осталось пять.
— А если не выйдут?
— Баночка под дверью. Всегда выходят.
Уже через минуту дверь распахнулась, но не квартирная, а входная. Переступив через лужи и кучи, старушка дотащила до квартиры, напротив той, у которой стояли мужчины, сумку с продуктами и вонзила взгляд в Сидельникова.
— Что смотришь? — с ненавистью буркнула она. — Придут, нассут, накурят, а нам здесь потом жить. Не могут до улицы потерпеть.
— Зачем нам ваш подъезд? — огрызнулся оскорбленный Сидельников. — Мы в своем ссым.
Старушка скрылась за дверью, но через минуту показалась снова. Вышла с веником и смела грязь от своей квартиры мимо ног Копаева на лестницу. Потом вышла опять, с полным мусорным ведром. У самого выхода из дома с ведра свалилась скомканная упаковка чая и плюхнулась в лужу. Старушка вернулась с улицы и, перед тем как запереть дверь, сказала:
— Свиньи, — и захлопнула дверь.
— Да, — задумчиво бросил Антон. — Я понимаю опасения Евросоюза.
За дверью послышались оживленные движенья. «Не, я ту буду, что с челкой», — раздавался возбужденный шепот. «Ладно, я — светленькую. Потом поменяемся…» Двое обувались под самой дверью.
Антон дернул бровями и посмотрел на опера:
— Кажется, сестрой здесь и не пахнет. И жизнь кипит, Сидельников. И только мы тут за дураков стоим. В общем, ты того, что «будет с челкой», а я того, кто «со светленькой». Мой в тапках и болоньевой куртке, смотри не перепутай.
— Откуда знаете? — удивился, улыбнувшись, муровец.
— Слушать надо, — нравоучительно ответил Антон, протягивая руку к двери, на которой уже щелкал замок.
Оба вышли из квартиры с сигаретами в зубах, и первый был одет именно так, как описывал его Копаев. На ногах его были стоптанные тряпичные тапки на резиновом ходу, на плечах — осенняя куртка из болоньи. Будучи схваченным за ее воротник и изъятым наружу, он выронил из губ сигарету и что-то хрюкнул. Дабы не терять времени на лишние хлопоты, Сидельников поступил проще. Не дожидаясь, пока в проеме появится тело, но уже точно догадываясь, как оно расположено, он сокрушительным ударом переломил второго плейбоя пополам и, схватив одной рукой за волосы, второй за воротник кожаной куртки, выдернул наружу.
— Что за дела, пацаны? — хрипел тот, кто хотел «ту, что с челкой». — От кого предъява?!
— Ты, бес, в натуре, попал! — тарахтел второй, пытаясь освободиться от захвата капитана. Он являлся, по-видимому, главным. Всклокоченные после полицейской хватки волосы его торчали пуками в разные стороны, оловянные глаза смотрели в соседскую дверь, с нижней губы свисала тонкая ниточка слюны, и, когда из уст его вырвался крик о бесе, он плохо представлял, что является единственным, кто на него сейчас похож.
