Татьяна Полякова - Ночь последнего дня
— И что? — спросила я, выждав время.
— Не стоит давать повод его дружкам считать парня борцом за правое дело. Че Гевара снова в моде, от борцов и так отбоя нет. Хозяев вполне устроит пьяная драка, в результате которой он подучит черепно-мозговую травму, несовместимую с жизнью.
Комментировать его слова я не стала, так же как и задавать вопросы, просто сидела и смотрела на него, ожидая, что он еще скажет. Но и он не хотел быть многословным, улыбнулся и пожал плечами:
— Действуй.
По дороге в бар я размышляла о загадочном поведении Ника. Не знаю, что меня больше смущало: приглашение в гости или его намеки на грядущие перемены. В конце концов я решила, что Ник затеял очередную проверку на вшивость, а приглашение в гости — внезапный каприз. Но спокойнее на душе от этого не стало.
Витька сидел в глубине зала и с унылым видом разглядывал пустой бокал. Я устроилась рядом, он поднял голову и сказал:
— Можем сделать это завтра. Парень не женат и почти каждый вечер торчит в баре за углом, где собираются любители футбола. Рядом парк, до десяти там только собачники, а позднее вообще ни души. Твое дело привести его туда. Не знаю, на кой черт такие заморочки… — проворчал он в досаде. — Что скажешь?
— Ничего, — ответила я. — Будем выполнять порученное дело.
Двадцать минут ушло на обсуждение деталей, я непроизвольно морщилась. Разумеется, мне все это мало нравилось. Допустим, познакомиться с парнем не проблема, но он может быть не один, или у него не возникнет желания покидать бар, чтобы провести вечер в моих объятиях (вдруг он терпеть не может блондинок?), но дискутировать по этому поводу я не собиралась. Приказы Ника следует выполнять, так что понапрасну сотрясать воздух словесами ни к чему.
И я отправилась в бар за углом. Забегаловка оказалась так себе, основное достоинство — огромный телевизор, на который посетители и пялились. Крутили какой-то матч, но, судя по царившему спокойствию, игра особо интересной не представлялась. Публики было немного, в большинстве молодые люди, но за столиком возле окна я приметила двух девушек. Они стреляли глазами, не обращая внимания на экран, а мужская часть посетителей, из-за которой они сюда и явились, по неведомой причине упорно не обращала внимания на них.
Очень может быть, что мне тоже не повезет. Обстановка царила на редкость мирная, к дракам ничто не располагало. Поскучав в одиночестве минут пятнадцать и успев за это время выпить кофе, я решила, что первоначальный замысел стоит подкорректировать. Шоу не получится таким зрелищным, как планировалось вначале, зато больше шансов осуществить порученное дело.
Вернувшись к Витьке, я изложила свои соображения. Он немного подумал и со мной согласился. Мы простились до завтрашнего вечера, и я отправилась домой пешком.
Свернув с проспекта, обратила внимание на машину — она малой скоростью двигалась сзади. Я нырнула в переулок, а когда выбралась на проспект, вновь увидела ту же машину. В другое время я бы вряд ли обратила на нее внимание, не тот я человек, чтобы кто-то тратил на меня время и бензин, но в свете последних событий стоило задуматься.
Решив проверить, действительно моя скромная особа кого-то заинтересовала или мне со страха мерещится, я выбрала очень затейливый маршрут, и вскоре машина потерялась в очередном переулке. Я вроде бы вздохнула с облегчением, но чувство все равно было пакостное. Только я вошла в квартиру, как мне позвонили на мобильный. Звонил Серега Ремезов по кличке Егоза, чем очень удивил. Я не могла припомнить другого такого случая и, разумеется, насторожилась.
— Привет, — сказал он в некотором замешательстве.
— Привет, — ответила я, ожидая, что будет дальше. Дальше стало совсем интересно.
— Ты сейчас где?
— А тебе что? — удивилась я.
— Я.., это.., ну… — Серега парень исключительно подвижный, не в состоянии на одном месте усидеть, за что и получил свое прозвище, но разговаривать он не мастер, любое связное предложение дается ему с трудом, сквозь его «это» и «ну», точно сквозь заросли в джунглях, далеко не каждый способен пробраться, и я заранее загрустила. — Ты это.., приезжай ко мне, — произнес он вполне внятно.
— Куда? — не поняла я, на что он с обидой ответил:
— Домой. Помнишь, где я живу? Ты меня как-то подвозила.
Два предложения подряд — личный Серегин рекорд, однако я так и не поняла, по какой надобности он звонит, и миролюбиво спросила:
— Зачем?
— Чего?
— Приезжать зачем?
— А.., ну.., поговорим. — Я тяжко вздохнула, а он добавил:
— Поговорить я с тобой хочу.
— Ты мне лучше напиши.
— Чего?
— О господи, — не выдержала я. — Какого черта тебе от меня надо?
— Дело такое… — Снова пауза. Я, конечно, не ожидала, что он сможет объясниться, так и вышло. — Ты где, а? Давай я приеду. У меня тачка под окном.
— Я почти что сплю.
— Слушай, я серьезно. Разговор есть.
— Ну, так говори.
— Не могу по телефону.
— Ты и не по телефону не сможешь! — Я опять вздохнула, пытаясь решить, какая муха парня укусила. Любопытство было сильнее здравого смысла, и я предложила:
— Приезжай на Комиссарова, это рядом с моим домом, там есть кафешка, называется «Бабочка». Буду ждать там.
— Ага, — обрадовался Серега и отключился, а я подошла к зеркалу, постояла немного, разглядывая свое отражение, и доверительно сообщила:
— Все точно рехнулись. Может, правда чего затевается?
Я еще немного потопталась возле зеркала и вышла на улицу. Надоевший за последние дни дождь набирал силу, и я припустила к «Бабочке» бегом.
Кафешку так назвали не без умысла: открыто здесь до утра, и заведение облюбовали уличные проститутки. Заходили сюда погреться, а если повезет, то подцепить клиента. Хозяин «Бабочки», дядька шестидесяти пяти лет с редким именем Виссарион, по моему глубокому убеждению, свихнулся на русском классике Чернышевском. Только влиянию этого мыслителя я могу объяснить невероятную тягу Виссариона к падшим женщинам, причем тягу особого свойства: Виссараион их спасал. Они не только грелись у него по ночам, но иногда жили по несколько дней в задних комнатах, где он устроил что-то вроде приюта, сам залечивал их раны (он был когда-то фельдшером) и наставлял на путь истинный. Выглядело это примерно так: Виссарион, прикладывая лед к очередному синяку девицы, со вздохом вопрошал: «Что ж ты со своей жизнью делаешь, курва?»
Девки занимали у него деньги, рассказывали о своих проблемах, прятались от рассвирепевших сутенеров и всякий раз божились завязать завтра и навсегда. Виссарион словам не верил, но денег в долг давал. Иногда устраивал коллективное прочтение выдающихся произведений литературы, повествующих о нелегкой доле «ночных бабочек». Особой популярностью у него пользовалось «Воскресение», но девки больше любили «Даму с камелиями», в основном в пересказе, прослушать пьесу целиком мало кому удавалось из-за скользящего графика работы. Водрузив очки на нос, Виссарион читал произведение выразительно, я бы даже сказала — проникновенно, время от времени взывая к дремлющей аудитории: «Набирайтесь ума, дуры». Дуры перемежали дрему вздохами и жалобно шмыгали носами в особо волнующих местах.
Отчего Виссарион не подался в священники, а спасал заблудшие души в баре, для меня загадка, однако сам он чувствовал себя здесь в своей тарелке и жизнью был доволен. Я решила, что мужичок он непростой, потому что, несмотря на явный идиотизм ситуации, умудрялся уживаться как с ментами, так и с бандитами, по крайней мере, и те, и другие его не трогали и на свой лад даже уважали. Виссарион организовал кассу взаимопомощи, зачастую выступал третейским судьей в многочисленных разборках, так что, по моим прогнозам, все неумолимо скатывалось к созданию профсоюза. Однажды я эту идею высказала вслух, и Виссарион задумался, а я решила больше так не шутить.
Жил он в одиночестве, в квартире по соседству, но, по-моему, редко покидал свое заведение — я не помню, чтобы хоть раз, заглянув на огонек, не застала его здесь или, к примеру, встретила где-то на улице. На девок он воздействовал не только художественным словом, но охотно использовал другие виды искусства, например музыку. У него была обширная фонотека. Особенно уважал Генделя. Когда кто-нибудь из девок, измученных искусством, в отчаянии вопил: «Да приглуши ты эту бодягу!» — он поднимал вверх указательный палец и наставительно изрекал: «Классика — это тебе не ногами дрыгать, тут душа…» — после чего заблудшей овце надлежало либо углубляться в душу, либо выметаться на улицу, так что с углублением здесь был порядок.
Но этого Виссариону показалось мало — он приволок откуда-то старенький рояль. По виду, так нашел на помойке, но скорее всего купил за гроши или просто выпросил. Играть на нем Виссарион не умел, но сам вид рояля вызывал у него умиление, иногда он его поглаживал и произносил невпопад: «Искусство». Девки смотрели на рояль и впадали в задумчивость.
