Иван Бодунов - Записки следователя
Тянет к огоньку озябшие руки Васильев, и кажется ему — а молодым людям в такие минуты многое кажется,— кажется ему, что он и его товарищи идут на отчаянную борьбу со злобным и сильным врагом, что им, этим отогревающимся у огонька голодным людям, предстоит победить многоглавую гидру, страшную контру, поднявшуюся против его, Васильева, революции.
Он и прав и неправ. Да, и на его плечи ляжет частица подвига, который войдет в историю. Но рядом с его отрядом пойдут по льду Финского залива десятки других отрядов. С северных фортов двинутся короткими перебежками красные курсанты, и, наконец, возглавят наступление триста делегатов Десятого съезда РКП (б); Десятого съезда, который, закончив обсуждать вопрос о замене продразверстки продналогом, о крутом повороте в истории революции, пошлет тех делегатов, которые могут держать винтовку, защищать в отчаянном бою само существование революции.
Много позже узнает об этом Иван, а сейчас он согрелся, он поел и наконец сыт, сами собой закрываются у него глаза. Он устал.
На следующую ночь в четыре часа пошли по льду через залив на Кронштадт. Всем выдали белые халаты, чтобы не видны были на снегу. Командовал Саблин, офицер царской армии, военный опытный и горячий. Без конца попадались полыньи. Тут, конечно, не весна сказывалась. Мятежники били по льду из орудий. Даже если снаряд не разрывался, все равно образовывалась полынья, и двигаться по льду становилось трудно. Наступавшие шли тремя цепями. Иногда тьму освещали вспышки выстрелов из Кронштадта, разрывы снарядов. Приказано было ползти. Лед был ровный, да и снег к марту слежался, но полыньи попадались всё чаще и чаще. Их надо было обходить, вернее, обползать. Можно было совсем потерять направление и запутаться. Ориентировались на вспышки выстрелов. Ползти предстояло семь верст. Разговаривали полушепотом. Ползли, ползли, натыкались на полынью, меняли направление; приподняв голову, оглядывались: где Кронштадт. Люди разных отрядов смешались, и невозможно было понять, где кто, где свой отряд, где свой командир.
Впереди ползла первая цепь, за нею ползла вторая. Васильев был в третьей. То есть должен был быть. Где он на самом деле — кто знает. Он полз, полз, полз, терял направление, ждал вспышки. Опять полз, иногда оставался один, оглядывался: не отбиться бы от своих. Пропадешь тут один на льду. Иногда, наоборот, неожиданно натыкался на кого-то. Тихо переговаривались. Товарищ тоже не знал ничего. Ползли дальше.
Орудия мятежников били теперь не переставая. Всё новые и новые полыньи появлялись на поверхности льда. Не столько от снарядов погибало людей, сколько тонуло в ледяной воде залива. Но и убитых было достаточно. Иногда натыкался Васильев на человека, лежащего на снегу. Радовался: спросит, что, где, может, товарищ знает, а товарищ, оказывается, мертвый. Ползи дальше.
Рядовому бойцу трудно понять ход событий. После уже узнал Васильев, что дрогнула первая цепь. Били кронштадтцы жестоко, дрогнула и вторая, и силою обстоятельств они, третья цепь, подползли первыми. Вот уже и крутые кронштадтские пирсы впереди, и, как ни опасно здесь, все-таки облегчение. Кончились эти проклятые семь верст, полушепот, снег, полыньи, свист снарядов, треск ломающегося льда, вскрики или приглушен-; ные стоны раненых.
Как уж вышло, неизвестно, но Саблин оказался здесь рядом, пробежал вдоль цепи, пригибаясь к земле и негромко объясняя бойцам задачу. Мятежники били теперь по третьей цепи в упор, били гранатами, пулеметами и прямой наводкой из орудий. Белый снег на льду залива будто .светился, и, хотя луны не было, мятежники различали движение фигур на льду, нападающие видели контуры судов и пирсов. Снова пробежал, пригибаясь, Саблин, негромким голосом объяснил задачу, и Васильев понял, что ползти уже нечего, что надо вскакивать и бежать, бежать направо, туда, где у самого пирса вмерзло в лед несколько барж. Пока он соображал, о чем говорит Саблин, убило бойца, ползшего рядом. Васильев вскочил и кинулся к баржам. Ползшие рядом тоже вскочили и побежали туда же. Под защитой барж собралась группа бойцов, сколько — некогда было считать. Большой ли, маленький, но отряд. Саблин был здесь. Теперь они хоть находились под прикрытием. Передохнули минутку. Саблин скомандовал, и они полезли на баржи. Саблин влез первым, крикнул им что-то и побежал по палубам. Они побежали за ним. Вдруг оказалось — не было времени сообразить, как это получилось,— что они уже бегут по улицам Кронштадта. В них стреляли из окон и с крыш. Некоторые бойцы падали, а остальные бежали дальше.
Впереди была каланча, помещение пожарной команды. Мятежники били разрывными пулями, падало много бойцов. У мятежников все точки были пристреляны. Ворвавшись в помещение пожарной команды, бойцы перевели дыхание. Из отряда особого назначения здесь было человек шесть. Осмотрелись и стали сами из укрытия бить по противнику.
Осторожно высунувшись в окно, Васильев увидел улицу. Странно выглядела она. На мостовой валялись трупы, и нельзя было разобрать, где лежит мятежник, где свой, окна были заделаны кирпичом, забиты матрацами, какими-то кусками железа, какими-то частями мебели, и из каждого окна без конца стреляли, где из винтовки, где из пулемета. На крышах, за трубами, прятались стрелки, и с чердаков палили винтовки, и тоже нельзя было разобрать, откуда бьет свой, откуда мятежник. Все ревело и грохотало вокруг, но, несмотря на это, шестеро стоявших у окон сразу услышали, что открылась дверь в помещении. Они оглянулись, думая, что ворвались мятежники, но это прибежал незнакомый им красный командир. Как он разыскал их, как он узнал, что здесь дерутся свои, выяснять было некогда. Разгоряченный, потный, он прибежал с поручением. Напротив, сказал он, дерется Брянский полк. Мешает им пулемет мятежников. От брянцев никак не достать проклятого пулеметчика. Командир полка просит: мол, снимите, пулеметчика, ребята, а то воевать прямо невозможно. Васильев выглянул в окно и разглядел пулеметчика. Он пропускал сквозь пулемет ленту за лентой, и пулемет непрерывно дрожал, посылая веером пули.
Васильев мало что соображал в эти минуты. Его трясла нервная дрожь от возбуждения, от усталости, может быть и от страха. Он все-таки понял, что требуется сделать. Работа была ему знакомая: бой в квартирах, на лестницах, на чердаках и в подвалах. Он присмотрелся и решил, что лучше всего добираться чердаком.
УЧЕНИЕ ПРИГОДИЛОСЬ
И вот чердак. Пыль. Хлам. Запыленные щербатые дымоходы. Повезло. Чердаки пусты. На этой стороне улицы противник уже снял свои огневые точки. Васильев не запомнил, как перебирался с чердака на чердак. Он был как в лихорадке; казалось, действовал механически, не думая, и все-таки делал то, что следовало. Один чердак, и другой, и третий. Где-то он лез по крыше; кажется, в него стреляли, но он уже добрался до следующего чердака и влез в окно, скрылся из виду, и в него перестали стрелять. Вообще сознание у него было разгоряченное, ненормальное, будто во сне. Но то, что относилось непосредственно к нему, к его участию в бою, он понимал великолепно и действовал безошибочно.
Так же безошибочно он определил, что пробежал достаточное расстояние и что находится приблизительно против пулеметной точки, которую должен снять. Он нашел ход на лестницу. Дверь была открыта настежь. Наверно, здесь раньше стоял пулемет мятежников, и, когда его уносили, дверь не закрыли. Прыгая через несколько ступенек, он сбежал по лестнице и выскочил в подворотню. Осторожно он высунул голову. Пулеметчик лежал к нему спиной и, прячась за щитком, бил из пулемета по бойцам Брянского полка. Васильев выстрелил. Он, наверно, попал в пулеметчика и легко его ранил. Пулеметчик вскочил и приготовился броситься на Васильева. Расстояние между ними было метров тридцать. Иван, бросившись первым, проскочил их в несколько шагов и с разгона налетел на пулеметчика. Подробностей борьбы Иван потом не мог вспомнить. Борьба была видна и нашим и мятежникам. И мятежники и наши стреляли, наши— стараясь попасть в пулеметчика, мятежники — в Васильева. Пулеметчик упал. Теперь Васильев стоял один, и в него летели пули из окон и с крыш. Дело было сделано, огневая точка снята, надо было спасаться. Он побежал по улице, не раздумывая выбил первое попавшееся окно и перелез через подоконник. Он думал, здесь пусто, но здесь было много народу. Все что-то кричали Васильеву. Иван растерянно оглядывался. Он все еще находился в том состоянии возбуждения, когда человек инстинктивно делает то, что следует, но смысл событий с трудом доходит до его сознания. Он с удивлением заметил, что люди, заполнившие большую комнату,— это женщины, дети и старики. Они требовали, чтобы Иван ушел. Почему? Он не мог ничего понять. Женщины и старики волновались, говорили, перебивая друг друга, и только постепенно смысл их слов дошел до сознания Васильева. Это дом пожарной части. Семьи пожарников укрывались здесь от шедшей в городе войны. Они, разумеется, не могли да и не хотели участвовать в происходившем сражении. Они были нейтральны. Только нейтральность, казалось им, могла их спасти. Пусть Васильев уходит. Если мятежники узнают, что семьи пожарников прячут советского бойца, они убьют женщин и стариков, неизвестно, что будет с детьми. Пусть он уходит!
