Петр Северцев - Афера хакера
Боюсь, что ее испуг был вряд ли меньше моего, поскольку сильно исказил черты ее лица. Глаза сильно вылезли из орбит, рот был до неприличия открыт, увидев меня, она застыла в какой-то странной позе, напоминающей готовность гончей перед выстрелом охотника. Несколько секунд мы оба с выпученными глазами наблюдали друг да другом, не решаясь пошевелиться. Первым на правах представителя сильного пола опомнился я. Занемевшей рукой я опустил чашку на стол и спросил:
— Господи, неужели я настолько страшен?
Нежданная гостья, если можно было так назвать Татьяну Булгакову, никак не отреагировала на мои слова, продолжая пялиться на меня в застывшей позе.
— Да прекратите вы на меня так пялиться, я ведь не музейный экспонат. В конце концов вы меня просто смущаете, — уже насмешливым тоном произнес я. — И смените эту нелепую позу охотничьей собаки — она вас явно не красит.
Несмотря на то что мои слова не доходили до глубин ее сознания, все же какое-то расслабление наступило, и она плавно оперлась на косяк кухонной двери.
— Не стойте, не стойте… Только что вскипел чайник, проходите, наливайте себе чаю… или кофе — я лично предпочел последнее, — не унимался я.
Блондинка скорее механически, чем повинуясь моим настоятельным советам, медленно вошла в кухню и опустилась на табуретку напротив меня. Взгляд ее был по-прежнему рассеян, казалось, что она рассматривает какие-то волокна в дубовой обшивке кухонного стола. Наконец, собравшись с силами, она спросила:
— Что вы здесь делаете?
— Как что? — недоуменно парировал я. — Я же сказал: пью кофе.
Она подняла на меня не слишком осмысленные глаза и спросила:
— Как вы сюда попали?
— Какой странный вопрос, — опять прикинулся я идиотом. — Конечно, через дверь, не стану же лезть на пятый этаж по балконам. Тем более, что все ваши окна закрыты изнутри.
— Вы понимаете, что проникли в чужое жилище, тем самым нарушив закон?
— Да, конечно, я отдаю себе в этом отчет. А кстати, чье это жилище? Ваше или Зимина? Если ваше — то что здесь делал Зимин, если Зимина — то что здесь делаете вы? И вообще, можно ли назвать это жилищем? Я бы назвал это скорее аэродромом с посадочной площадкой в той спальне, где два маленьких шаловливых вертолетика приземлялись в свободное от работы время, чтобы скрасить свои аэробудни… — Я даже сам поразился неожиданным метафорам, пришедшим мне на ум.
Мой словесный понос усиливался и нарастал, как снежная лавина. Но мне не оставалось ничего другого, как давить на нее что было силы, постараться с самого начала не упускать инициативу из своих рук для достижения сколь-либо ценных результатов. И меня, как Остапа, понесло дальше.
— Никак не могу вспомнить, какая из моих знакомых не так давно, точнее сутки назад, говорила мне с металлом в голосе и удивлением в глазах, что не имеет ни малейшего понятия о фактах интимной жизни Евгения Зимина. Уж не вы ли это были, милейшая? Обманывать нехорошо, особенно старших…
Тут она слегка взбеленилась.
— А вы-то сами, вы-то! Проникли сюда, как вор, обшарили здесь все, как ищейка. Расселся здесь как у себя дома, сидит, понимаешь, чаи гоняет. Что вам здесь надо, что вы здесь вынюхивали?
— Знаете ли, мадам, ждать вас у подъезда мне не было никакого смысла — вы бы просто сказали, что идете к подруге или, вообще, ошиблись адресом, подъездом, улицей, городом — всем чем угодно. А что мне здесь надо — я уже нашел. Самое главное, что я установил факт вашей тайной связи с бывшим начальником, которую вы оба на протяжении долгого времени тщательно скрывали от общественности и которую вы лично сейчас продолжаете скрывать от следствия.
— А кого в конце концов волнует моя личная жизнь? Кому какое дело до того, с кем я сплю?
— Волнует очень многих, мадам, особенно после смерти вашего партнера. Скрывая вашу любовную связь, вы, по крайней мере косвенно, подтверждаете свою причастность к убийству Зимина. А я думаю, что если копнуть поглубже, то можно найти и факты, свидетельствующие и о прямом вашем участии в этом деле.
Произнося свои последние свои тирады, я ужесточил тембр голоса, повысил количество децибел, выпускаемых в атмосферу, и для пущего усиления эффекта воздействия приподнялся из-за стола. На несколько секунд она окаменела, пораженно глядя на меня снизу вверх. Потом ее опять прорвало, и на сей раз более основательно.
— Да вы что, совсем охерели? Просто ополоумели, чушь какую-то вы несете! Зачем мне понадобилось убивать Евгения? Я что, похожа на сумасшедшую? Лично меня все устраивало в наших с ним отношениях. Если какому-то идиоту что-то не понравилось, то я здесь абсолютно ни при чем.
— Ладно вам, не надо писать мне в уши, — прервал я ее, махнув рукой и плюхнувшись обратно на мягкое сиденье кухонного уголка. — Знаю я ваши распрекрасные отношения с Зиминым. Вас послушать, вы все в нем души не чаяли, так и улучали момент, чтобы ему попку поцеловать. А уж он-то вас как любил! Ой любил! Вот где вы у него все были, — я снова надвинулся на нее, показав сжатый кулак. — Всех вас за жабры держал. Одни два мудака решили фарцануть на комсомольской работе, другие с бандитами связались до такой степени, что сами не рады. И так про каждого можно сказать… И везде добрый дядя Женя приходил на помощь, выручал, заминал дела, скандалы. Ангел господен! Робин Гуд местный! А потом вы, видимо, в память о его добрых делах, долго и верно служили ему, причем некоторые сразу в нескольких ипостасях…
— Да пошел ты, моралист гребаный, — вдруг ясно и просто ответила она. — Залез в чужую квартиру, жрет чужую салями, рассуждает о том, как нехорошо мы поступали… Тебя бы на мое место, я посмотрела, как бы ты запел…
— На вашем месте в прямом смысле мне делать было нечего — я придерживаюсь обычной сексуальной ориентации, что же касается переносного значения ваших слов, то надо быть осторожным со своими страстями и пороками — нельзя доверять их людям, подобным Зимину. Это плохо кончается.
— Что вы о нем знаете? Не надо делать из него монстра! Он был человек системы и действовал по ее законам. Если какие-то козлы вдруг решили пришить мне дело о валютной проституции, а его заставляли разрабатывать меня, то что ему оставалось делать? Он и так сделал все возможное, замяв скандал и позволив мне нормально закончить университет. В конце концов он же и вытащил меня из той задницы, в которой я находилась, устроил мое будущее. Дал хорошую работу, поднял мой материальный уровень.
— Я полагаю, что небезвозмездно, — счел необходимым уточнить я.
— Тем не менее я не могу пожаловаться. Для меня он сделал больше хорошего, чем плохого.
— Я понял, что не все настолько довольны. Например, господин Передреев имеет серьезные основания говорить иначе.
— Передреев просто старый козел, он никогда не обладал широтой взглядов и всегда завидовал Жене. В чем он истинно силен, так это в закулисных политических интригах. Именно за счет них он имеет влияние на губернатора. Да и то, когда он залетел на спекуляциях какими-то акциями, влез в долги и не смог расплатиться по обязательствам, губернатор именно Евгения попросил разрулить эти вопросы. Откровенно говоря, я не удивлюсь, если узнаю, что Передреев с его амбициозностью так и не смог простить Евгению оказанной ему помощи.
— Наверное, это было бы естественно, — сказал я. — Эта помощь ему дорогого стоила: как минимум утраты политического влияния. Хотя он продолжает делать хорошую мину при плохой игре.
— Дорого стоили ему его дурацкие авантюры и неразборчивость в связях, — горячо возразила она.
«Господи, тебе ли говорить о связях», — подумал я и вслух спросил:
— А каковы подробности этой истории?
— Я не знаю никаких подробностей, — вдруг замкнулась она и повернулась лицом к окну.
— А зря. Передреев не будет молчать, если ему рассказать в целом о вашей связи с Зиминым и попросить что-нибудь рассказать о вас.
— Господи, кончится ли это когда-нибудь?! — вдруг взмолилась она, закрыв лицо руками. — Эти бесконечные угрозы и шантаж! Да не знаю я никаких подробностей, — прижав руки к груди, заговорила она. — У него были деньги, он решил подзаработать, ввязался в сомнительные финансовые операции, параллельно в кредит купил дачу и автомобиль, а когда прогорел, остался с большими долгами. При этом он, видимо, решил, что его политический вес и положение в губернии настолько сильны, что кредиторы могут подождать. А они, напротив, оказались нетерпеливыми и решительными. Фамилия Рыбак вам о чем-то говорит? В бандитских кругах его иначе зовут Таксист. Не знаю, где и когда Передреев связался с ним, но именно Рыбак являлся кредитором. Больше я ничего не знаю.
Я понимал, что Татьяна находится на грани сильного нервного истощения — события последнею времени стали на ней сказываться. И все же я не мог не задать ей еще один вопрос:
