Юрий Иванов-Милюхин - Валютчики
Сегодня была суббота, день прихода Людмилы с Данькой за стольником Данька вымахал, доставал макушкой до груди. Пугал детей своего возраста и постарше, строя им рожицы с козюлями. Те шарахались, таращили глаза. Откуда садистская привычка, непонятно. Может, понял, что защищать себя придется самому. Людмила, превратилась в старуху за пятьдесят. Лицо покрылось морщинами, сгорбилась. Но поговоришь, чувствовалась твердость. Устроилась работать дворником на четыреста рублей. Под боком, в магазине, уборщицы получают по две тысячи. Обрезки из мясного, колбасного отделов, бутылки от вина, пива. Но там надо крутиться.
Подошли мужчина с женщиной, предложили шведские кроны. Мы не брали. В глаза бросилось, как русские меняют облик, пожив в западной стране. Выражение на лицах уверенное, европейский стиль одежды. Редко какая деталь выдаст, что по прежнему совки. Например, вытереть рукавом нос, не найдя урны, бросить пачку из-под сигарет под стену. И правда бытие определяет сознание человека. Но в цивилизованных странах русские остаются ими все равно. Знакомый директор ООО поведал историю, задевшую национальное самолюбие. Полковник отправил дочь во Францию. В письмах как молитву повторял: не возвращайся, не возвращайся. Устроилась присматривать за пацаненком к богатым буржуа. Заработок приличный, одежда, еда бесплатно. Позанимался в меру возможностей, Париж у ног. В один из дней русский менталитет выперся по полной программе. Гуляя с мальчиком во дворе, девушка решила отлучиться в аптеку. Обернулась за мгновение. Рядом с подопечным стояли родители. Сытые буржуа объяснили, что ребенка доверяли воспитательнице, а не дворовым собакам. Выставили вещи на улицу и сделали ручками. По российским меркам педантизм. По ихним, цивилизованным — расхлябанность. Года через два директор ООО с отцом девушки посетил Францию. Была встреча в одном из бистро. Дочь поведала папе с другом, как жила в Париже. С неграми в постель ложилась, с турками, арабами, папуасами тоже. За бабки. Очень хотелось покушать и поспать. Ничего она не добилась, зарабатываемых телом денег не хватало. Что подкинет негр — гроши. Поделится сигаретами, угостит рюмкой коктейля. Красивая, длинноногая девушка на родине подавала надежды, имела шансы достичь высот. Но… русский менталитет великий реформатор — Время — сколько веков переломить не в силах.
Пока нарисовались мои, успел накрутить двести рублей. Купил четыре серебряных полтинника двадцать четвертого года по тридцать рублей, задвинул по тридцать пять Коле, невзрачному скупщику серебра. Украинским колбасницам перекинул гривны. Крутившейся на овощах семейке из четырех человек — мать, отец, две дочери — продал цепочку с крестиком. Еще пара сделок. Бригады родственников на рынке не редкость. Восьми — десятилетние мальчишки и девчонки со школы бежали на базар, помогать родителям. Многие купили машины, о которых при развитом социализме мечтали. Пройдет семейка мимо, в современно одетых людях не сразу признаешь продавцов морковки, лука. Что предрекали шариковы с потомственными пастухами не сбывалось.
Своих я заметил издали. Прижав худенькое тельце пацана, поцеловал в щеку Людмилу, расспросил о житье — бытие. Людмила снова начала напрашиваться в гости. Я без сожаления оборвал разговор. Не хватало лентяйку сажать на шею. Даньку бы забрал без разговоров.
Не меньше жаркий, чем июнь с июлем, пришел август. В прежние годы я старался уехать в конце августа или в начале сентября, когда жара поворачивала на спад. В этот упарился раньше. Любовница Людмила достала. Только появлялся в двухкомнатной на Петровской, где дома по особому дышали на ладан — двухэтажные, с бесконечными балконами по стене — начиналась демонстрация яркого купальника и пляжной панамы с широкими лентами. Возникало ощущение, что отводилась роль всего лишь мецената, оплачивающего передаваемые через плечо квитанции. Устроив скандал, решил укатить один. Дня два чувствовал себя спокойно. На третий пришла моя Людмила с Данилкой. Предложил отпустить сына дней на десять на море. Людмила уперлась как бетонный надолб. Я понимал, хочет поехать и сама. Но здесь я становился тверже алмаза. Если бы работала, делала для сына все и невозможное, вопросов не возникало. Купив по мороженому, выложил стольник, помахал ручкой. Предстояло определиться с наличкой, чтобы в случае ограбления квартиры не мотаться с голой попой. Жилища валютчиков чистили периодически. Семеныча, похожего на туркмена еврея, выпячивали на гоп — стоп не раз. В районе Главпочтамта на Соборном вырвали барсетку, возле дома дали по голове «тяжелым предметом». В последний не успел открыть дверь в квартиру, со спины подтолкнули в коридор. Наставили обрез, приказали выложить бабки. Хватило ли отданного, но старика оставили в покое с таблетками нитроглицерина во рту. На другой день я умудрился пристроить баксы по выгодной цене. Задерживался стольник девяносто третьего года. Решил положить деньги на сберкнижку, заначку с золотом не трогать. Ближе к вечеру подошел Красномырдин. Несколько минут стоял молча, благоухая перегаром как змей Горыныч.
— Манекена кинули. На пять тысяч баксов, — разлепил он с белым налетом потрескавшиеся губы. — Свои отоварили.
— Свои? — повернулся я к нему. — Как свои?
— Прикормили, потом кинули. В машине.
— Того, что был корешком Меченого?
— Из его бригады.
— Расскажи толком. Когда кинули, где? — не выдержал я. — Почему никто не подстраховал? За пять штук забугорную машину купишь.
— К Манекену с полгода за крупной суммой приезжал молодой мужик, — встряхнулся Красномырдин. — Поначалу он брал ребят. Потом привык, от страховщиков отказался. По два — три раза в месяц обменивал по пять — десять тысяч за раз. Сегодня после обеда пошли к машине Манекена. «Вольво», новая модель. Он стал дверь открывать, у мужика пачки купюр расползлись. Баксы — полпачки соток — Манекен отдал, когда шли. Мужик под колесами деньги собирает. Манекен сел за руль, подогнал его, мол, давай быстрее. Тот покидал пачки в окно. Пока Манекен выскреб запорхнувшие под сидение стольники, клиента след простыл. Распечатал упаковки, это куклы в банковском исполнении. Сидит в ларьке, кумарит.
— Провернули тесненько, — согласился я. — Чего он надумал отдавать доллары раньше времени! Сто лет на базаре отирается.
— И на старуху бывает проруха — философски заметил Виталик. — Тебя, помню, вообще на мякине провели. Твой знакомый, которого ото всех защищал.
— Не на пять же тысяч, — покривился я.
— Потом сто рублей фальшивые приправили. Из лощеной бумаги, — издевался Красномырдин. — Полдня бледный ходил, почему именно тебе. В первую очередь, товарищ, потому что место писателя не здесь. Скажи спасибо, что не бьют. Чужой ты, понимаешь?
— Не человек? — услышав оценку своей персоны, воззрился я на Виталика. — Не хуже и не лучше остальных.
— Вокруг механизаторы, работяги, зачуханные инженеришки, — начал объяснять Виталик. — А к тебе подходят журналисты, художники. Тебя помнят по публикациям, выступлениям. И вдруг здесь. Над автографами уже смеются. Уйдешь к своим, снова начнут уважать.
— Классик великий? — не мог собраться я. — По нынешним временам книги рисуют, кому ни лень. Я тоже.
— Этого достаточно, — Красномырдин посмотрел в сторону открытой забегаловки. — Пойду промочу пересохшие внутренности.
— Сотку не заберешь? — вспомнил я о заторчавшей купюре. — Девяносто третий, с маленьким портретом.
— Денег нет, — отмахнулся тот. — Что-то Петя Срака задерживается. Давно бы дома был.
Прихрамывая, Виталик ушел. Я поежился от воспоминаний о случае, про который он намекнул. Произошло это в апреле. Крестьяне потащили на продажу стрельчатый лук, зелень, раннюю редиску. Один парень мне понравился. Оказалось, успел поработать на Ростсельмаше, на котором я отпахал двенадцать лет формовщиком. Ему тоже пришлось набивать формы в ковком чугуне. Узнав, что пишу книги, он стал чувствовать себя неудобно. Я силился не выделяться, уступать во многих вопросах. Но вскоре он попривык, взялся предъявлять претензии, если место не было освобождено от конкурентов. Однажды вечером — темнело тогда рано — принес зубные коронки. Мол, отцовы. Помню, спросил, не булат ли, цвет зеленоватый. Парень заверил, что золото. Вытаскивать надфиль было неудобно. К тому же наступило время, когда поражала куриная слепота. Ляписный карандаш сплав не брал, не реагировал и на нержавейку под ним. Я рассчитал парня. Торопиться со сдачей не стал, намечалось очередное повышение цен. Тот на время исчез. Через пару недель, опять вечером, подошел с женщиной. Попросил выкупить обычные сережки с красными камнями. Мысли не возникло, что ширпотребовские подделывают чаще всего, хотя приносили фальшак по десять раз на дню. Забросил изделия в полиэтиленовый кулечек. Скупщики затаились, не желая брать украшения по подскочившей цене. Как известно, Бог любит троицу. Не прошло недели, знакомый принес кольцо граммов на пятнадцать. Для порядка я потер ляписом, не воспользовавшись напильничком. Обручалки из рандоли научились покрывать бесцветным лаком. Если чиркнуть кольцом по асфальту, затем провести карандашом, черные полосы расползутся по стертой поверхности. И на этот раз подозрений не возникло. Присосавшийся паразит спросил, как сдал сережки с зубами. Я просветил, что еще не время. Он потрепал по спине, пожелал большой удачи. Утром у Бандеры я выяснил, что зубы булатные, кольцо рандолевое. Посмотрел на пробу на сережках, сел на жопу. Обул крестьянин, бывший коллега по формовке, почти на тридцать граммов. Потом как в воду канул. Менялы на мои стенания заявили, что горбатого исправляет лишь могила.
