Татьяна Гармаш-Роффе - Королевский сорняк
…В последующие дни Кирилл был мрачен и раздражителен. На ее ласковые вопросы отвечал грубо, по ночам от нее отворачивался. Тоня спала плохо, просыпалась, тянулась к нему, но его спина оставалась неподвижной, закостеневшей. Он делал вид, что спал, но она знала, что это не так. Один раз он просто молча убрал ее руку, которую Тоня положила ему на грудь. А ведь он всегда заводился мгновенно, как только она прикасалась к нему! Что с ним???
А по утрам он уходил пораньше, поскорее, не завтракая, – почти украдкой, почти сбегал. От нее???
Тоня не выдержала и однажды перегородила ему дорогу в коридоре.
– Кирилл, мне нужны объяснения.
– Их не будет.
– Будет, – сказала Тоня, подивившись собственной твердости. – Я люблю тебя, ты близкий мне человек, и я хочу знать, что происходит!
Его глаза странно заблестели, и Тоне показалось, что… Что это слезы.
– Кирилл! – строго сказала она.
И он вдруг обмяк. Прямо вот так, плечи упали, лицо склонилось, и он глухо проговорил:
– Пойдем на кухню.
Тоня молча приготовила кофе и бутерброды. Поставила на столик, села.
– Я слушаю тебя, – проговорила она требовательно, всем своим видом давая понять, что не отступит.
– Хорошо… Только имей в виду: ты сама напросилась. Слез и истерик устраивать не надо.
– Их не будет.
– Тогда вот что, Антония… У меня серьезные денежные проблемы. Думаю, что эту квартиру придется продать. Празднование дня рождения отменяется. С машиной тоже придется расстаться. Где я буду жить – не представляю.
– Как это – где? У меня, Кирилл! Квартира принадлежит мне: одна одинокая бабушка продала ее мне в рассрочку с тем, чтобы я платила ей каждый месяц определенную сумму до конца ее жизни… И еще, ее можно сдать, там две комнаты, – а мы снимем однушку. Разница в деньгах плюс моя зарплата – будет нам на жизнь. Это, конечно, не решит твоих неприятностей, но мы не пропадем!
Он зло, неприятно усмехнулся.
– Иными словами, ты будешь меня содержать?
Тоня подумала.
– Не содержать, нет… Поддерживать. Поддерживать, пока ты будешь искать выход. Может, найдешь другую новую работу, пусть на зарплате… У тебя есть опыт, тебя с руками оторвут!
– Ты такая благородная?
Ей был неприятен этот вопрос. И особенно нехорошая улыбка, которая его сопроводила. Но она понимала, что Кириллу сейчас плохо, его самолюбие уязвлено… И потому ответила просто:
– Я люблю тебя, Кирилл. Вот и все. Ты мне дал очень много, и если я могу тебе хоть что-то отдать взамен, я буду просто счастлива.
– Ну, смотри, Антония…
Он тяжело встал, словно пьяный.
– Смотри, запомни, я у тебя ничего не просил. Ты сама предложила.
Он ушел на работу, к своим непонятным неприятностям. А Тоня осталась с тяжелым сердцем. Меньше всего ее волновали денежные проблемы. И куда больше – эти странные, злые, нехорошие улыбки. Как будто ему доставляло удовольствие ее наказать…
За что? За ее любовь? За ее благодарность?
…Тоня договорилась о сдаче своей квартиры очень быстро, и вместе с ее зарплатой получилась неплохая сумма, на которую они скоро сели вдвоем. Разумеется, от многого пришлось отказаться. Не те колбасы, не та рыба, не то мясо.. Но это мало беспокоило Тоню – она умела жить скромно.
Куда больше ее волновало, что Кирилл, оказавшись не у дел (фирма ликвидирована за долги, сказал он), принялся пить. Она приходила с работы, таща сумки с продуктами, а он даже не встречал ее в коридоре. Он сидел на кухне, в своем любимом шелковом халате, так и не переодевшись с утра. Светлая щетина неопрятно торчала на небритом подбородке, и тусклые глаза не выражали ничего.
Тоня пыталась с ним говорить. О поисках работы, что с его опытом он легко найдет… О том, что нельзя падать духом. Что они есть друг у друга, и это самое главное…
Кирилл только пьяно мычал в ответ.
Тоня была в отчаянии.
Одновременно все мужчины как с цепи сорвались. Чем хуже шли дела с Кириллом, тем больше неожиданных поклонников у нее возникало, словно они чуяли, стервятники, что у нее в любви трещина, в которую можно всунуть свои хищные клювы. Первым в кафе, куда она ходила в обеденный перерыв перекусить, к ней за столик подсел импозантный мужчина за сорок. Он активно пытался познакомиться с Тоней, давая понять, что она женщина в его вкусе, а он человек обеспеченный, влиятельный, и готов ее баловать, холить и лелеять. Тоня сухо отвергла все намеки.
В следующий раз к ней за столик попросился весьма привлекательный и весьма развязный брюнет, который заявил, что он кинокритик, что она ему нравится и что он готов, в случае ее благосклонности, ввести ее в недоступный мир звезд театра и кино.
Тоня вежливо поблагодарила его за любезность и быстро ушла, не оставив своего телефона.
Следующим стал – кто бы вы думали? – замминистра! Он-де заскочил в это кафе по дороге перекусить, он человек занятой, его время принадлежит министру, но если Тоня захочет, то он сумеет выкроить…
Тоня перестала ходить в это кафе. Оно словно сделалось заколдованным: каждый день кто-то пытался с ней познакомиться! Она строго вопрошала свое отражение в зеркале: неужто у нее вид свободной женщины? Неужто, где-то глубоко в подсознании, она уже предала Кирилла? Он запил, он перестал быть похож на того сказочного красавца, который когда-то очаровал ее за кассой… Он растерял не только весь свой лоск, но и любовь к ней, Тоне… Он ее променял на бутылку… И теперь она себя чувствует свободной от него, так, что ли?!
На нее, из глубины серебристого стекла, смотрела красивая женщина, в которой есть «класс», а легкая печать усталости и разочарования придавала ей особенную прелесть… Но в этом лице не было доступности! Напротив, оно недвусмысленно свидетельствовало, что его обладательница не собиралась никого подпускать к своим секретам, к своей душе.
Так какого же черта к ней все пристают?!
…В другом кафе к ней снова подсел мужчина. На этот раз, слава богу, мужчина в возрасте, лет шестидесяти пяти – семидесяти. Он попросился к ней за столик – в этом не было ничего особенного, в обеденное время народу сюда стекалось немало, мест не хватало. Он ел молча напротив нее, даже не глядя в ее сторону, как вдруг сказал:
– Что с вами, милая девушка? На вас лица нет…
Тоня почувствовала, как слезы подступают к глазам. И вдруг, неожиданно для себя, пустилась рассказывать незнакомому человеку всю свою историю.
Он слушал внимательно и смотрел на нее со странной нежностью… Ее собственный отец никогда на нее так не смотрел, он больше смотрел в газету или в телевизор.
И Тоня вдруг поплыла на волне неведомого блаженства исповеди. Она говорила, говорила, говорила. Он слушал. Потом накрыл ее судорожно сжатый кулачок теплой сухой ладонью.
– Не хочу говорить вам слова сочувствия, они всегда фальшивы. Просто знайте: я вас понимаю. Вас как зовут?
– Антонина. Тоня.
– Так вот, Антонина. В рассказанной вами истории не хватает многих элементов, чтобы я мог позволить себе что-то сказать. Прежде всего: есть в бизнесе вашего Кирилла криминал или нет? Это, согласитесь, многое меняет… На вашем месте я бы постарался понять это в первую очередь. И бежать от него поскорее, если что.
– Я люблю его, – сказала Тоня. – Если у него беда, я не хочу бросать его.
– Вы редкий человек, Антонина. Снимаю шляпу…
– Да почему… – смутилась Тоня. – Это нормально…
– Нормально? Вы преувеличиваете, Антонина… Знаете что? Запишите мой телефон. Николай Сергеевич. Если вам захочется посоветоваться или просто выговориться – я всегда к вашим услугам… Я писатель. Фамилию называть не стану, это лишнее. Но мне, так сказать, по роду деятельности положено понимать человеческие души…
Тоня простилась с Писателем с благодарностью. Это был первый за все время мужчина, который не пытался ее купить, – то ли на деньги, то ли на славу… А просто выслушал и посочувствовал. И ей стало легче на душе. Номер телефона Писателя лежал в кармане и грел ее.
Стойкая девочка. Даже на «замминистра» не клюнула! А ведь для нее это было способом подняться наверх и одновременно уйти от проблем! Да не просто проблем – она действительно страдала. Он видел, какая тонкая, изысканная горечь залегла в складках ее губ, какая тайная печаль угнездилось в уголках ее глаз! Так почему же она…
Хотя, понятно. Конечно, самопожертвование. Возвышенная и ложная идея – ложная, как все возвышенные идеи. Зато как приятно, как лестно считать себя благородной и добродетельной! То-то она себя в зеркале так придирчиво изучала, так строго вопрошала свое отражение: не отклонилась ли она от праведного пути?! Ха-ха, до чего же люди примитивны!
Ну, ничего, эта игра в благородство у нее быстро закончится. Надо только понять, где он промахнулся: недостаточно разочаровал ее? Или не тех мужчин подсылал?
