Анатолий Галкин - Гори, гори ясно!
– Какие?
– Главный опер по этому делу – майор Муромцев. Так вот он на все согласен. Потому, что его невеста у нас в подвале сидит.
– У нас?
– У вас! Прямо здесь, под кабинетом…
– Рисковый ты парень, Дудкин. За это и люблю… У меня к тебе два дела. Разожги-ка камин и давай сожжем вот это дело. Видишь – агент «Червонец». Это был я… Грехи молодости, хотя ничего особо страшного здесь нет… Второе дело сложней, чем жечь документы. Посмотри вот эту подборку. Очень нужная личность. Нам надо его подмять.
– Так это же Майковский! Он же в Президиум Думы входит, каким-то комитетом руководит… Это политик высшего эшелона.
– Именно так! Поэтому он нам и нужен…
18
Они мчались по Кольцевой дороге, огибая Москву с северо-запада. Первую часть пути молчали, и Кузькину это очень не нравилось… В работе сыщика и так много непонятного и неожиданного. Даже он – опытный «зубр» не может всего предусмотреть. Но когда в дело вмешиваются личные эмоции по женской части, то это полный каюк. Или, как говорит его дочка – чистый кирдык!
Лев понимал, что ему, как старшему по возрасту, надо успокоить влюбленного Муромцева и призвать к трезвым решениям.
– Я, Павел, очень волнуюсь за Надежду. Но чувствую, что зря. По опыту знаю – женщины часто попадают в переделки, но всегда выпутываются. Всегда!.. Вот я помню, в детстве слышал сказку. Там богатый мужик остался один со взрослой дочкой. Ну и сдуру женился на злой фифочке. А та решила убрать наследницу – завела девицу в лес и оставила там, на съедение волкам… Дальше совсем прикольно! Молодая прибилась к пограничной заставе, а мачеха с помощью зеркальца установила за ней слежку. Увидела ее, определила координаты, надела камуфляж и пошла, имея в кармане отравленное яблоко… А у этой молодой был жених. Он начал розыск, но пока без результатов. Все, как у тебя с Надеждой!.. Эта мачеха отравила девицу. Пограничники положили ее в гроб…
На этих словах красный «Рено» резко затормозил, ушел на правую полосу и прижался к кромке. Муромцев развернулся к Кузькину, сверкнул глазами и начал подбирать соответствующие слова… Но Лев его опередил.
– Так ты слушай дальше… Жених находит пещеру, где лежит девица. Целует ее, и та сразу оживает. Потом свадьба и все такое… И у тебя с Надеждой так будет… А знаешь, что с той мачехой произошло?
– Знаю… «Тут ее тоска взяла, и царица умерла…»
– Точно, Паша. Она от злости сразу копыта откинула… Мы куда сейчас едем? Будем штурмовать особняк прямо в лоб или проведем разведку?
– Сначала осмотримся… Я думаю заехать с южной стороны водохранилища. Посмотрим, можно ли проникнуть со стороны воды.
– Мудро, Павел!.. Если там свободно, то ночью берем акваланги и вперед…
Большая часть берега была застроена санаториями и всякими пансионатами непонятной принадлежности. Но как раз напротив коттеджа Наума Злотника располагалась стоянка яхт, а слева – старая общенародная пристань… Политическая направленность смотрителя не вызывала сомнений – над причалом реял красный флаг с серпом и молотом.
Муромцев осмотрел внешность Льва – вид вполне пролетарский. Как в старой песне – «Вышли мы все из народа…»
А вот себя Павел не одобрил. Галстук, модный пиджачок и дорогие часы… Пришлось переодеться. Хорошо, что в багажнике нашлась рабочая куртка в грязи и пятнах машинного масла.
Они спустились на пристань, по деревянной лестнице. Постучались в дверь домика над водой… Вышел хозяин хмурый. Он был типично морского вида. И дело не в тельняшке под бушлатом, не в фуражке с крабом и не в недельной небритости… Все дело в глубоких глазах, в их прищуре, защищающем от ветров и штормов. А еще в широкой походке, устойчивой при любой качке.
Моряк оценил гостей и признал близких по духу. В том смысле, что ни Кузькин, ни Муромцев не были похожи на буржуев… Паша вышел вперед, сжал правую руку в кулак и поднял ее чуть выше плеча. Было очень похоже на старое приветствие «Рот-фронт».
– Мы к вам, капитан!.. Меня Павлом зовут, а это товарищ Кузькин.
– Что надо?
– У нас к вам разговор. Очень секретный!.. Народу нужна ваша помощь. Мы на олигархов бочку катим. Хотим под них мину подложить… Ну никакой конспирации! Не могу я об этом на воздухе говорить. Пригласил бы в кубрик, папаша.
– Заходите, сынки, если не шутите… Начали вы очень весело. Мне даже любопытно, что дальше петь будете.
Сторожка смотрителя пристани была и впрямь похожа на кубрик. Внутри на четырех небольших окошках висели спасательные круги, заменяя иллюминаторы. На плите – надраенная до блеска посуда, на полках – спортивные кубки и статуэтки девушек с веслом, а на стенах – штурвал, барометр, и пять портретов в рамках. Четверо на них – неизвестные личности в морской форме, а пятый – знакомая личность с бородкой, усами, лысиной и хитрым прищуром глаз… В центре этой кают-компании стол на четверых.
Сели и немножко помолчали. Потом познакомились. Боцмана звали соответственно – Владимир Ильич Ушаков. Есть часть от революции, а есть и от флота… И почти сразу Муромцев начал нести околесицу про идеалы красного знамени, про тайное общество, про месть за несчастных пенсионеров и за развал державы… Кузькин тоже успевал вставлять междометия и отдельные фразы, типа: «Нас не запугаешь!.. Скоро мы покажем себя во всей красе…»
Было видно, что адмирал Ушаков доволен текстом. Подобное он слышал на больших митингах, но там толкотня и гул от мегафонов. А здесь пришли персонально к нему и говорят долго, красиво и громко.
В какой-то момент Муромцев начал притормаживать, сбавил пафос и плавно перешел к конкретному делу.
– Вот ты знаешь, Ильич, кто напротив тебя отгрохал свой дворец?
– Знаю! Это Злотник… Олигарх и мурло!
– Именно, что мурло! Рожа буржуйская… Но вот ты, Ильич, какую ты ему пакость сделал? Ты бы мог ночью ему пляж загадить или беседку спалить… Что ты полезного для народа сделал?
– Ничего.
– Вот поэтому они нас и душат! Это же как в мыльной опере. Только на словах мы смелые, а как до дела – так в кусты… Значит так, Ильич! Мы будем базироваться в твоем кубрике. Считай, что это боевая задача! А еще нам нужна подзорная труба и катер для переброски десанта на сторону противника.
– Это, как на Малой земле?
– Именно, Ильич… Мы идем в бой, а ты будешь здесь тылы обеспечивать.
19
С учетом обстоятельств Вадим Хилькевич остался на ночное дежурство… А Ирина Багрова поехала домой одна.
Она еще не знала, что совершенно не может расставаться с мужем. Не успела это узнать – после свадьбы не прошло и месяца.
Домашние дела она сделала очень быстро и села у телевизора, но не смогла смотреть в этот ящик. Она нажимала кнопки пульта, но все программы ее только раздражали. Не радовала даже «Кавказская пленница»…
В девять вечера она расстелила кровать, разделась и легла. Но спать не хотелось. Мешала тоска, ноющая, как зубная боль… Ирина попыталась не думать о муже, но он никак не выходил из головы.
Это даже странно! Если она за месяц так привыкла к Вадиму, то что будет через год?.. Багрова лежала одна в пустой полутемной комнате и злилась на эту дурацкую ситуацию… Нет, надо непременно заснуть! И тут пришла спасительная мысль о верблюдах, которых надо считать равномерно и монотонно. Она представила пустыню и вялую арабскую скотину, проходившую мимо, как очередь в мавзолей… Но уже на пятом верблюде между горбов сидел Вадим и ехидно улыбался: «Ничего ты без мужа не можешь! Даже заснуть не получается».
Ирина натянула на голову одеяло, разогнала всех кораблей пустыни и перенеслась на зеленый лужок – там мерно шли маленькие, чистенькие бараны… Первый, второй, пятый… Шли они так послушно, что пастух ни разу на них не прикрикнул и не взмахнул кнутом. Но, поравнявшись с Багровой, он повернулся к ней лицом, смахнул с себя шапку, скинул бурку и остался в одних трусах – это был, понятное дело, Вадим Хилькевич…
Уже через четверть часа Ирина выводила свою серенькую девятку на Калужское шоссе… А еще через двадцать минут она въезжала во дворик виллы «Икар».
Свет горел в двух кабинетах. На месте был начальник – полковник Потемкин, и он, ее Вадим… Багрова бросилась наверх и в коридоре столкнулась с мужем. Он держал в руке папку с документами и весь сиял от радости. И оттого, что увидел жену, и от чувства исполненного долга.
– Ты что пришла, Иришка?
– Соскучилась!
– Я тоже о тебе думал, только изредка. Было очень много работы… Я добыл кое-что важное. Пойдем вместе к Петру Петровичу.
И они пошли, обнявшись, замедляя шаг. Перед поворотом в широкий холл они на минуту остановились и повернулись лицом друг к другу…
Лицо полковника выражало и злость, и печаль, и упорство. Он очень обрадовался, когда вошли Хилькевич с Багровой… После визита к генералу Вершкову очень хотелось общения с нормальными людьми. Потемкину хотелось выговориться, и тут появились свои. Те, кому он безоговорочно доверяет.
