Джон Ридли - Все горят в аду
– Что?
– Алло?.. Чэд?..
Вопль: "Что!" Крик: "Что!" Джен услышала. И закричала – только не в трубку, а через дверь:
– Я... Тебя Парис по два-три.
– Парис? Какой Парис?
– Он не сказал фамилию. Он велел передать тебе, что у него есть то, что осталось от Яна. Как он странно сказал, да? "То, что осталось от Яна". Я тебе скажу, что я думаю. Я, если хочешь знать, думаю...
Джен пустилась в рассуждения о том, что Парис, вероятно, работает на "Глоуб", или на "Стар", или, хуже того, на журнал "Пипл" и хочет развести Чэда на интервью. А может быть – на эту мысль ее навела реплика "то, что осталось от Яна", – Парис чокнутый фанат Яна или его любовник, она ведь всегда была уверена, что Ян – пед, несмотря на все обвинения в совращении малолетних дурочек, которые...
Чэд ничего этого не слышал. Его секретарша лишь создавала вербальный фон. "Парис, – мысленно проговорил он. – Парис". Еще раз.
И тут он понял. Руки зашарили по карманам. Именная бирка. Нашел. Когда Чэд вытаскивал бирку из кармана, ему в палец вонзилась булавка. Имя: Парис.
– Соедини.
– Что?.. Алло?..
– Со мной, черт возьми, соедини его!
Джен поняла.
– Алло?.. – из динамика раздался голос, на этот раз мужской.
Чэд нащупал трубку:
– Алло?
– Это Чэд Бейлис?
– Да. А вы Парис?
– Ага.
Пауза. Тяжелое, прерывистое дыхание сквозь заросли оптического волокна.
Напротив Париса, на другой стороне улицы, разговаривали парень и женщина. Просто стояли, разговаривали. Потом парень достал из кармана пушку. Неожиданно достал и показал женщине – точно так же он мог бы показать ей часики на цепочке. Он ничего ей не сделал, показал, и все, так что Парис не сумел определить, показал он женщине пушку, чтобы напугать ее или чтобы произвести впечатление. Может, он показал ее, просто чтобы показать, показал, как бы говоря: "Эй, ты знаешь, что в этом городе такая штука у любого имеется? Вот и у меня есть". После чего парень сунул пушку обратно в карман, и они с женщиной пошли дальше. Чэд спросил:
– Как дела, Парис?
– Нормально.
– Хорошо. Это хорошо.
Пот наждаком обдирал висок Чэда, а на другом конце города не менее густо истекало потом тело Париса. Нашлись бы в этот момент во всем мире двое более обреченных людей или более обреченный уже смотрел, как нажимают на курок засунутого ему в рот револьвера?
– Так, Парис, ты хотел о чем-то поговорить или ты просто хотел подышать мне в трубку? – К Чэду вернулось его долбаное хладнокровие. У него было преимущество – он умел говорить по телефону. Агент должен уметь обращаться с телефоном. Еще ему нужно уметь бить в спину и брать за жопу – это приносит десять процентов. Ловко проворачивать дела не церемонясь. Посмотрим, что имеет сказать этот паренек, – светлая мысль впервые за долгое время посетила Чэда. Посмотрим, что за птица этот Парис.
– У меня есть то, что осталось от Яна. – Парис выговаривал слова так, будто они были ему в новинку, запинаясь и неуверенно.
– Это ты говорил моей секретарше. "То, что осталось от Яна". Как это понять?
– У меня есть его последняя запись. Его самые последние песни.
– Что значит – последние...
Парису терять было нечего. Он пошел ва-банк:
– Ты что, идиот? Он мертв, приятель, а у меня есть его самые последние вещи.
– Самые последние песни, записанные Яном, продаются в "Тауэр рекордз". Я не понял, ты кому мозги крутишь?..
Парис поднес плеер к телефонной трубке. Нажал на пуск.
Через некоторое время выключил.
Разбуженный музыкой, вопреки себе, вопреки своей неспособности артикулировать переживания, Чэд оказался способен на одно слово: "Bay"...
Это был Ян. Это была его музыка. Более того. Это была его слава. Эти звуки издавало небесное воинство – без лишних усилий, лениво приоткрывая уста. Вот что это было, и Чэд понимал, что с короткометражным видео, пущенным в тяжелой ротации по MTV, оно принесет около четырех миллионов в первом заходе.
– Г-г-где т-т-ты это в-взял...
– Взял.
– Где ты...
– Где взял, там взял, договорились?
От понтов Чэда не осталось и следа, как это обычно бывает с понтами, когда дела начинают буксовать. Теперь игру вел Парис.
– У меня есть запись. Это все, что тебе нужно знать.
– Ну хорошо, хорошо. У тебя есть запись. – Чэда заливал пот. Он тек по лицу и разъедал кожу. Чэд был предельно ласков. Мы с тобой друзья, как бы говорил он. Так что давай будем благоразумными и не станем горячиться.
Эта мысль терзала его самого: "Ты в первую очередь Бейлис. Не горячись!" Чэд, стараясь не горячиться:
– И... я рад, что ты позвонил мне, Парис. Это славно, что ты позвонил. Так вот, почему бы тебе не взять и не принести кассету ко мне в офис, отдать ее мне и, может быть... Как насчет того, что, раз ты такой славный парень, мы дадим тебе несколько CD? Как тебе такая мысль, а, Парис? Как насчет нескольких CD? (Спокойно, малютка Чэд. Спокойно.) Вот мы тебя и отблагодарим. Раз ты такой толковый.
У Париса не было плана действий. Он случайно заимел кассету, он сообразил позвонить агенту покойника, от которого она ему перепала, – на этом его прыть иссякла. Теперь Парис производил идеи лишь за секунду до того, как выпустить их наружу.
– Я хочу... Я хочу миллион долларов. (Нормальная сумма, правда же? Солидная такая, круглая и большая.)
– Что, прости?
– За пленку. Миллион долларов хочу.
– Ты сошел с ума.
– Это правильная цена.
– Миллион долл...
– Это я еще мало прошу. (Пожалуй, так оно и есть. Прежде чем звонить, надо было выработать стратегию, подумал Парис. Тут надо было больше бабок просить.)
– Какая еще правильная цена? Ты считаешь, у меня денег куры не клюют?
Может быть, да. Может быть, нет. Это Парису было не важно.
– Мне нужны деньги.
– У меня нет миллиона долларов! – взвыл сиреной Чэд.
Парис уже начал ловить от этого кайф – сводить с ума какого-то совсем незнакомого типа. Он почувствовал власть. На пробу дают бесплатно.
Чэд:
– Ты соображаешь, чего требуешь? Это невозможно, понимаешь? Миллион долларов это невозможно. Слушай, давай расслабимся и поговорим.
– Нам не о чем говорить.
– Ну где я достану столько денег? Ты такой умный, ну, скажи, где?
Парис не знал где, но знал, что Чэд может их достать. Он читал журналы, смотрел информационно-развлекательные программы. Там всегда было много всякого о рок-звездах или владельцах студий и как им перепадало то или это – наркота, телки и прочее. Как они жили – быстро, весело и круто, деньги текли, точно кровь из пробитого пулей сердца.
Миллион долларов?
Да это мелочь. Такие бабки платят служителю сауны или вчерашней шлюхе.
Миллион долларов?
Да это вообще ничто за запись только что умершей легенды, хорошую запись. Чэд просто не понимал, какие выгодные условия ему предлагают.
Парис:
– Где ты их возьмешь, меня не касается. Я знаю только, что, если я не получаю миллиона, ты не получаешь запись. Причем наличными. Никаких чеков. Что скажешь?
Было слышно, как идет время, оно громко топало на ходу – предоставляя Чэду метроном, чтоб тот вошел в свой ритм, не успев окончательно слететь с катушек.
– Что я скажу? Гондон ты сучий, вот что я скажу. Думаешь, ты можешь звонить и давить из меня бабки, ты так думаешь, да?
Гнев был неподдельный, но происходил от бессилия. Так мужчина колотит женщину, потому что у него проблемы с эрекцией.
Наотмашь:
– Ты еще не знаешь, с кем связался. – Чэд обхаркал трубку. – Я у тебя, сукина сына, сердце вырежу и тебя в эту дырочку отымею. Значит, так, слушай меня, урод. Я достану эту кассету. Я достану тебя, заберу кассету, а потом я поставлю ногу тебе на глотку и надавлю как следует. Ты слышишь, слышишь этот хруст? Это шея твоя хрустит!
Из последних сил держа трубку – и себя – в руках:
– Тебе, по-видимому, нужно время, чтоб все обмозговать. Я буду на связи.
И Парис повесил трубку. Мир стал лучше, он показался Парису лучше с вершины его всемогущества. С такой высоты Парису открылся неплохой вид на людей-муравьев и трудяг-букашек – он и сам был таким же (с тех пор прошел один миг и целая жизнь): ничтожная мошка, сновавшая от кучки к кучке, перебиваясь объедками со столов крутого жлобья, тузов и магнатов, которые знают жизнь и вцепляются в нее мертвой хваткой. И творят что хотят.
Телефонный звонок.
Всего лишь телефонный звонок.
И Парис вошел в их круг. Почти вошел. Войдет, когда получит деньги. Парис подорожает на миллион.
"Как тебе это нравится? – обратился он к Яну, обратился в злобной молитве, устремив ее сквозь время, пространство и толщи атмосферы – туда, куда уходят покончившие самоубийством белые ребята-гранджеры. – Как тебе это нравится? Ты труп на куче дерьма, а я тут. У меня твоя музыка, до которой мне никогда дела не было, и теперь она мне кое в чем послужит. Подкинь мне деньжат, сделай меня человеком. За эти деньги она вернется. Кто из нас теперь неудачник?" Так молился Парис.
