Рене Бюр - Иггинс и К°
– Да, не помню.
Поль Дальтон невозмутимо смотрел в окно. Мадемуазель де Шан, волнуясь, комкала в руках носовой платок. Жиру саркастически улыбался.
Жак Данблез беспокойно заерзал на стуле. Тишина в комнате, видимо, действовала на него угнетающе.
– Да, таково правосудие, – наконец заговорил он. – Обвиняемый должен сознаться. Молчание служит доказательством виновности… Доказательств против меня нет. Разве не мог убийца капитана украсть у меня браунинг? Но эта версия вам, господин следователь, не нравится. Вы утверждаете, что я дважды выходил из дома, и всякий раз шел убивать. Ход ваших мыслей таков: я вышел, следовательно, я убил. Для подозрений вам достаточно того, что меня не было дома в ночь убийства. Замечательная у вас логика, господин следователь!
Он замолчал и, как мне показалось, подавил рыдание. Жиру воспользовался паузой и спросил:
– Если не ошибаюсь, вы сознаетесь, что в ночь, когда на этой вилле произошло убийство, вас не было дома?
– Да, сознаюсь! – закричал Данблез. – Сознаюсь! Достаточно вам этого? В ту ночь меня не было дома. И когда убили капитана де Лиманду – тоже! Сознаюсь в этом. Заявляю во всеуслышание. Но теперь скажите, каким образом вы связываете мои прогулки с этими преступлениями? Ведь вы…
– Позвольте, – перебил его Жиру. – Я подозреваю вас не потому, что вы выходили, а потому, что вы отказываетесь сказать, где находились в момент убийств. Дайте мне точный и прямой ответ, и я освобожу вас.
Жак Данблез опустил голову.
– В первый раз вы ушли из дома пешком, – продолжал следователь. – И неудивительно, ведь вы живете неподалеку от виллы сенатора. Во второй раз вы выехали верхом, а капитан де Лиманду живет в пятнадцати километрах от вас. Что странного в такой логике? А ваше молчание только подтверждает мои подозрения. Повторяю, господин Данблез, скажите, где вы были во вторник ночью? Куда вы ездили два дня назад незадолго до полуночи? Дайте мне честное слово, что не лжете, и я отпущу вас. Вы слышите меня? Я не стану проверять ваших показаний. Мне достаточно будет вашего честного слова.
Я подумал, что Жиру заходит слишком далеко. А если Жак Данблез убийца? Впрочем, Жиру, вероятно, отдаст приказание следить за ним.
Авиатор размышлял с минуту, затем твердо сказал:
– Нет, я ничего не скажу.
– Вот как? Значит, вы отказываетесь оправдываться?
– Да, отказываюсь.
И тут Мадлен де Шан подбежала к обвиняемому и воскликнула:
– Жак, говорите! Скажите все, умоляю вас! Тот опустил голову.
Девушка продолжала еще настойчивее:
– Скажите все, Жак! Скажите, что вы не убивали капитана из ревности, так как знали, что я не люблю его!
Она обратилась к следователю:
– Я согласилась на помолвку с капитаном, но уверена, что Жак во мне не сомневался. Скажите, Жак, вы ведь во мне не сомневались?
На этот раз он ответил:
– Нет, Мадлен, в вас я не сомневался.
– Вот, слышите! Вы слышите, господин следователь? Зачем же ему было убивать? Ведь без причины не убивают! Только сумасшедшие убивают без причины.
Внезапное вмешательство мадемуазель де Шан, видимо, не понравилось Жиру. Он сухо заметил:
– Подчас и у сумасшедших бывают причины, но… Следователь замолчал и изумленно посмотрел на авиатора.
Жак Данблез побледнел еще больше, руки его дрожали, на лбу выступили капельки пота. Я даже сделал шаг вперед, боясь, что он упадет в обморок.
Что за драма разыгрывается здесь? Почему эта случайно оброненная фраза так взволновала его?
– Господин Данблез, вам плохо? – спросил Жиру. – Может быть, прервем допрос?
_ Нет. Я предпочитаю поскорее покончить с этой пыткой.
Жиру достал из портфеля пачку писем.
– В таком случае я позволю себе задать несколько вопросов по поводу вашей переписки.
Жак Данблез взглянул на связку писем и повернулся к мадемуазель де Шан:
– Мадлен, умоляю вас, уйдите. Пусть будет то, чему быть суждено.
– Нет, Жак, я пришла, чтобы узнать правду. Жиру протянул авиатору пачку писем.
– Вы узнаете эти письма и фотографии?
– Это моя переписка с актрисой Жаклин Дюбуа.
– Каким образом письма попали в стол сенатора Пуаврье?
– Как?! – удивленно воскликнул Жак Данблез. – Они были найдены в письменном столе сенатора?
– Да, я нашел их там на следующий день после убийства.
– Представления не имею.
– Я тоже, – насмешливо заметил Жиру, – но, надеюсь, с вашей помощью доберусь до ответа на этот вопрос. Начнем по порядку. Почему ваши письма оказались в одной связке с письмами мадемуазель Дюбуа?
– Я вернул ей ее письма. Она сохранила мои, и, очевидно, положила их вместе.
– Значит, вы вернули Жаклин Дюбуа ее письма? Когда?
– Месяца три назад. Дня точно не помню.
– Три месяца назад? – переспросил Жиру. – А виллу сенатора вы перестали посещать месяц назад?
– Да.
– По доброй воле?
– Нет, по просьбе господина Пуаврье.
– Причины были вам объяснены?
– Нет.
– Вам отказали от дома, не объясняя причин?
– Да.
– Не верю.
– И я не верю! – вмешалась Мадлен. – Я не верю, Жак. Мой дед ничего не делал без достаточных к тому оснований. Он сказал бы вам, почему просит больше не бывать у нас. Не может быть, чтобы он не объяснил причин. Я прошу вас, Жак, скажите все. Прошу вас об этом ради меня… и ради вас.
Жак Данблез посмотрел на следователя, затем на девушку. В нем происходила какая-то борьба. Он чуть было не заговорил, но затем упрямо покачал головой.
– Ваша система защиты работает против вас, – вздохнул Жиру. – Может быть, причина вашего преступления вот в этих письмах?
– Он обратился к Мадлен:
– Мадемуазель, вы знали о них?
– Нет.
– Я так и думал. Ни ваш дед, ни ваша мать не хотели посвящать вас в любовную интрижку господина Данблеза с актрисой. Теперь мне все ясно. Господин Данблез явился за письмами, боясь, как бы они не попали к мадемуазель де Шан. Сенатор отказался отдать их, произошла ссора, и Жак Данблез убил его.
– Бритвой перерезал горло, а потом застрелил, – с иронией вставил авиатор. – Я принес с собой бритву и два револьвера. Я так вооружился для того, чтобы убить старика. Это же идиотизм! – закричал он. – Бритва и два десятизарядных револьвера! Целый арсенал мне понадобился для того, чтобы убить человека, которого я щелчком мог бы сбить с ног. Вы только что, господин следователь, осудили мою систему защиты, а чем лучше ваша? Вы утверждаете, что я убил четырех человек для того, чтобы вернуть пачку писем, какие пишет хоть раз в жизни любой молодой человек. Конечно, мне бы не хотелось, чтобы мадемуазель де Шан узнала, но письма меня не порочат. И они не стоят человеческих жизней, господин следователь.
– Да, – невозмутимо кивнул Жиру, – для разумного человека они этого не стоят. Но ревность лишает разума, а вы ревновали.
– Я уже сказал, и мадемуазель де Шан подтвердила, что я не ревновал. Я верил ей, а она мне. Не так ли, Мадлен?
– Хотелось бы верить вам, Жак. Но… Вы любили меня, а писали другой… Хотя дело не в этом. Жак, ваш револьвер нашли возле трупа капитана. Скажите, как это могло случиться?
– Мадлен, – Жак Данблез с тоской посмотрел на девушку, – клянусь вам, я невиновен, что бы там ни говорили про улики. Пускай…
В это мгновение дверь распахнулась. Вошел Маркас, таща какой-то мешок.
– Господин следователь, – торопливо сказал он. – Вот что я нашел в саду в кустах.
Он развязал мешок, и мы увидели труп маленькой девочки.
– Она! Она здесь! – воскликнул Жак Данблез и лишился чувств.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Неприятный собеседник
Утром меня разбудил слуга Дальтона. Вчера Поль настоял, чтобы я ночевал у него.
– Господин Валлорб, к вам пришли.
– Я ведь просил не будить меня раньше полудня!
– Этот господин грозит, что разнесет дом, если вы не примете его.
– А у вас не хватает сил выставить его за дверь? Где Поль?
– Господин Дальтон ушел рано утром.
В гостиной действительно слышались раздраженные шаги посетителя. Пришлось вставать.
Накануне мы с Дальтоном вернулись усталые и разбитые. Вид трупа ребенка подействовал так угнетающе, что мы ни словом не обменялись о деле.
Я быстро привел себя в порядок, разложил на столе какие-то бумаги и книги, придал лицу выражение равнодушия и холодности и только потом приказал Казимиру позвать посетителя.
Вошел худощавый, рослый старик. Он остановился в дверях, уставившись на меня.
На нем было длинное, зеленоватого цвета пальто, в одной руке посетитель держал шляпу с широкими плоскими полями, в другой – красивую дорогую трость. Слишком длинные черные брюки были подвернуты, но все же закрывали верх тупоносых ботинок. Я обратил внимание на руки незнакомца. Они были длинны и тонки, точно иссушены, со вздувшимися узлами вен. Лоб старика, пересеченный глубокими морщинами, показался мне непомерно высоким. Седая борода свисала длинными прядями, а на носу сидели очки с дымчатыми стеклами, но они не могли скрыть его пронзительного взгляда.
