Аркадий Адамов - Черная моль (сборник)
– Ага! – радостно откликнулся Сергей. – И знаешь, с чего мы начнем?
– С чего?
– С ужина! Я ведь жуткий материалист.
– Правильно! И я сейчас тоже. Накрывай на стол.
И Лена выбежала из комнаты.
Когда они уже сидели за столом, Лена, разливая кофе, вдруг вспомнила:
– Да, Сережа! Я же сделала тебе чудный подарок. Закрой глаза.
Сергей, улыбаясь, зажмурился.
Лена торопливо вынула из сумки сверток, развернула его, потом поставила перед Сергеем зеркало и только после этого надела на него шапку.
– Теперь смотри, – с торжеством сказала она и всплеснула руками. – Ой, как тебе идет!
Сергей открыл глаза.
– Здорово! – обрадовался он. – Замечательная шапка. Ведь это пыжик! Его же днем с огнем не сыщешь. Как тебе удалось?
– А вот так и удалось. Не одной же мне ходить в мехах!
– Пропорция, конечно, вполне нормальная: жене – шуба, мужу – шапка.
Они весело рассмеялись.
Сергей снял с головы шапку, погладил ее, потом любовно осмотрел со всех сторон.
Внезапно взгляд его остановился на фабричном клейме, и Сергей невольно вздрогнул: шапка была с «той» фабрики.
– Ленок, – осторожно спросил он, – ты мне все-таки скажи: как она к тебе попала?
– Ну, вот, – Лена обиженно надула губы. – Опять какие-то подозрения. Случайно попала. А как достала и сколько стоит, не скажу. О подарках не спрашивают.
– Но это же такой необычный подарок, – с улыбкой покачал головой Сергей. – Ну, скажи, Ленок!
– Не скажу! – окончательно обиделась Лена. – Не хочешь брать, так отдай обратно!
– Нет, не отдам, – уже без улыбки возразил Сергей. – Пригодится.
– Так невозможно жить! – с горечью произнесла Лена. – Вечно всех подозревать в чем-то, вечно видеть в людях плохое. Что за ужасная профессия!
Сергей ничего не ответил.
Ужин закончился в молчании…
Наутро Сергей решил, что погорячился. «В конце концов шапка как шапка, – подумал он. – Лена могла купить ее в том же магазине, что и шубу. Но так говорить о моей работе… Эх, ничего она не понимает, ничего!»
Поколебавшись, Сергей достал шапку, снова примерил ее перед заркалом в передней, и на этот раз она понравилась ему еще больше. «Раз куплена, буду носить», – решил он.
В ту ночь Клим Привалов неожиданно узнал об очень странных и непонятных фактах. Они стали известны ему при обстоятельствах необычных, волнующих, от девушки, о которой он одно время долго и упорно мечтал, а потом заставил себя забыть. Правда, эти факты были настолько туманные, что делиться с кем-нибудь возникшей тревогой было бессмысленно, но подумать над всем этим, крепко подумать стоило.
Если бы полгода назад кто-нибудь сказал Климу Привалову, что он станет командиром «особой группы» и будет очень доволен этим обстоятельством, то Клим только усмехнулся бы или ответил пренебрежительно: «Нужно мне больно! Что, у меня своих дел мало?»
Клим был человеком конкретного мышления, любил видеть и осязать результаты своего труда. Так было, когда он вытачивал на станке новую деталь или чинил машину и она, мертвая, вдруг оживала под его руками; или когда он вносил свои рационализаторские предложения.
Но реальных, зримых результатов от общественной работы Клим не видел.
Разными путями приходят люди к новым взглядам на жизнь, по-разному открывают они в ней что-то новое для себя, полезное, важное. У Клима, например, все началось с того вечера, когда он впервые участвовал в комсомольском рейде. Неожиданно он почувствовал вкус к этому делу, почувствовал потому, что сразу увидел его реальные результаты, ощутил накал подлинной борьбы. Зло здесь воплощалось в конкретных людях: пьяницах, хулиганах, спекулянтах, ворах, которых задерживали комсомольцы, очищая от них улицы родного города.
Вскоре после этого первого рейда в райкоме комсомола родилась мысль создать «особую группу» бригадмильцев из комсомольцев меховой фабрики и во главе ее поставить Клима Привалова.
Надо сказать, что взялся он за новое дело добросовестно, основательно, как брался и за всякое другое, которое попадало в его руки.
Придирчиво отобрал Клим людей, и каждый из двадцати, кто был зачислен наконец в состав «особой группы», гордился этим.
С тех пор на самые трудные и опасные задания штаб направлял «климовских орлов», как успели прозвать их в районе.
И вот наступил Новый год.
Накануне в клубе фабрики состоялся молодежный вечер. За порядком наблюдала теперь «особая группа», дисциплинированная, боевая и дружная, незаметно ставшая надежной опорой и активным ядром всей комсомольской организации фабрики.
В самый разгар вечера Клима разыскал Борька Сорокин, член «особой».
– Там посторонние к нам просятся, – деловито сообщил он. – Пропустить?
– Кто такие?
– Да Гришка Карасевич с приятелями. Между прочим, сильно перебравшие. – Борька выразительно щелкнул себя по горлу.
Карасевич уже месяца два как уволился с фабрики.
– Сейчас разберемся, – спокойно ответил Клим.
Внизу, в вестибюле, около входных дверей толпился народ, слышались чьи-то пьяные выкрики.
Спускаясь по лестнице, Клим неожиданно увидел Лидочку. Давно уже Клим не видел ее такой красивой, в новом шелковом платье, с цветком у пояса. Лидочка стояла на лестнице и, нервно теребя в руках платок, с испугом следила за тем, что происходит внизу.
Заметив Клима, она подбежала к нему и торопливо сказала:
– Клим, не пускай его!
– Это Карасевича-то? Почему?
Он спросил это сухо, отрывисто, с видимым безразличием, хотя давно уже знал, как, впрочем, и многие на фабрике, что произошло у нее с этим парнем.
– Он за мной пришел. Не пускай его, Клим! – в отчаянии проговорила Лидочка.
Что-то дрогнуло в груди у Клима, какая-то теплая, нежная волна на минуту вдруг захлестнула его, и отсвет ее, наверно, мелькнул у него в глазах, потому что Лидочка внезапно потупилась и тихо прибавила:
– Ты только не сердись. Я сейчас правду говорю.
Клим не совсем понял, к чему она это сказала, но сразу уловил что-то необычное, значительное в ее тоне. Лидочка с ним еще никогда так не говорила.
– Разберемся, – коротко ответил он и направился к двери.
– Эгей, Клим! Корешей не узнаешь? Зазнался? – закричал Карасевич, как всегда, франтовато одетый, в лихо сдвинутой на затылок шляпе, раскрасневшийся, с дерзкими, нечистыми глазами.
Клим смерил его неприязненным взглядом.
– Зачем пришел?
– Вопрос! Старых друзей проведать! И девочек знакомых тоже! А ну, пропусти! – толкнул он Борьку Сорокина.
– Пьяных не пропускаем, – медленно отчеканил Клим.
– Что?! – заорал Карасевич. – А ну, мальчики, нажмем!
Дальше произошло неизбежное: «особая группа» вступила в дело.
Когда порядок был восстановлен и Клим, тяжело дыша, направился в зал, к нему подбежала Лидочка.
– Ой, Клим! Я все видела. Он теперь будет ждать меня у выхода. Я боюсь.
Клим усмехнулся.
– Навряд. Ты еще не все видела. А в общем, я провожу тебя, если хочешь.
Лидочка недоверчиво подняла на него глаза.
– Проводишь?
– Угу.
Они вышли из клуба последними.
На пустынной улице никого не было. Ветер неистово раскачивал фонари у них над головой, и вокруг плясали безмолвные фантастические тени. Было холодно и сыро.
Клим не сразу решился взять Лидочку под руку. Первое время шли молча. Потом Лидочка спросила:
– Как ты живешь, Клим?
– По-старому.
– Но ведь ты теперь во всем районе известен!
– Денег за это больше не платят, – как можно пренебрежительнее ответил он.
– Ах, Клим, не в деньгах счастье! – вздохнула Лидочка. – Вот у меня они есть, не жалуюсь, а счастья… его что-то не видно.
– Это смотря как понимать счастье.
– А вот скажи, ты счастлив?
Клим усмехнулся.
– Так сразу и не скажешь.
Помолчали. Клим вынул мятую пачку «Прибоя» и, на минуту освободив руку, на ходу закурил.
– Скажи, Клим, – неуверенно спросила Лидочка, – тебе, небось, много плохого про меня рассказывали, да? Только правду скажи. Рассказывали?
– Угу.
– А ты верил?
Клим пожал плечами.
– Верил, – с горечью сказала Лидочка. – И правильно, что верил… Я плохая… Ой, Клим, какая я плохая! За это и нет мне счастья, одни… одни деньги, чтоб они провалились!
– Ну чего болтаешь! – грубовато оборвал ее Клим.
– Я не болтаю. Просто ночь такая… страшная. Правда, Клим, жутко ночью одному?
– Ты ж не одна.
– Ой, Клим, ничего ты не понимаешь! Клим…
– А?
– Скажи… как людей арестовывают: по ночам, да?
– Каких людей? – удивился Клим.
– Ну, милиция. Всяких там… преступников, – дрогнувшим голосом произнесла Лидочка.
– Ладно тебе, – хмуро ответил Клим. – Тоже придумаешь…
– Нет, ты скажи.
– Зачем? Тебя ж арестовывать никто не собирается.
– А вдруг?
– Слушай, Лид, – не вытерпел Клим, – ты о чем другом говорить можешь?
И тут вдруг Лидочка заплакала, да так горько, безутешно, утирая варежкой слезы, что Клим растерянно остановился.
