Майкл Коннелли - Блондинка в бетоне
Все убитые женщины занимались примерно одним и тем же – это были уличные проститутки, подвизающиеся в качестве «эскорта» высококлассные штучки, стриптизерши, подрабатывающие на стороне порноактрисы. Несомненно, Кукольник неплохо ориентировался на городском дне. Своих жертв он находил с той же легкостью, с какой те соглашались уйти с ним в темноту. Здесь есть какая-то закономерность, вспомнил Босх слова приставленного к группе психолога.
Тем не менее группа, занимавшаяся делом Кукольника, так и не нашла у жертв никакого внешнего сходства. Здесь были блондинки и брюнетки, женщины плотного телосложения и тощие наркоманки; шесть белых, две латиноамериканки, две азиатки и одна черная. В общем, никакой системы. В этом отношении Кукольник был неразборчив; единственное, что объединяло этих женщин, – то, что каждая из них оказалась в отчаянном положении, когда выбора нет и остается только пойти с незнакомцем. Психолог еще сказал, что все эти женщины похожи на раненую рыбу, подающую неслышный для человека сигнал, который в конце концов привлекает внимание акул.
– Она была белой? – спросил он у Эдгара.
Эдгар прекратил печатать.
– Ну да, коронер так и сказал.
– Значит, вскрытие уже произвели? И кто же его делал?
– Да нет, вскрытие будут делать завтра или послезавтра, но Корасон взглянула на тело, когда мы его привезли. Она и предположила, что трупачка была белой. А что?
– Да нет, ничего. Блондинкой?
– Угу, по крайней мере в момент смерти. Крашеная блондинка. Если ты хочешь спросить, Гарри, искал ли я среди пропавших четыре года назад белую крашеную блондинку, то иди ты сам знаешь куда. Хоть мне и заплатят сверхурочные, но под это описание подпадает сотни три или четыре, не меньше. И я вовсе не собираюсь этим заниматься, если завтра мне по отпечаткам могут точно сообщить ее имя. К чему терять время?
– Я понимаю. Я просто хочу…
– Ты просто хочешь получить кое-какие ответы – как и все мы. Но иногда, мой друг, на это нужно какое-то время.
Эдгар снова начал печатать, и Гарри вновь обратился к своей папке. Из головы, однако, не выходило лицо в коробке. Ни имени, ни занятия – об этой женщине ничего не было известно. Тем не менее что-то ему подсказывало, что она каким-то образом укладывается в схему Кукольника. Была в этом лице какая-то суровость, говорившая о том, что жертве оказалось некуда деваться.
– После моего ухода в бетоне еще что-нибудь нашли?
Прекратив печатать, Эдгар громко вздохнул и покачал головой.
– А что ты имеешь в виду – что-нибудь вроде той пачки из-под сигарет?
– Возле остальных Кукольник оставлял их сумочки. Он вырезал из них полоски, чтобы задушить свою жертву, но когда он ее выбрасывал, мы всегда находили неподалеку сумочки и одежду. Единственное, что пропадало, – это косметика. Косметику он всегда уносил с собой.
– На этот раз больше ничего не нашли – по крайней мере в бетоне. Может, эти вещи были спрятаны на складе и потом сгорели, или их украли. О чем ты думаешь, о подражателе?
– Еще бы!
– Угу, я тоже.
Кивнув, Босх извинился перед Эдгаром за то, что помешал, и вновь вернулся к изучению отчетов. Через несколько минут Эдгар вытащил бланк из машинки и подошел к «столу убийств». Там он сунул ее в новую тощую папку и положил в стоящий за его спиной канцелярский шкаф. После этого он приступил к исполнению своего ежедневного ритуала, разговаривая по телефону с женой и одновременно поправляя на столе бумаги и записи. Пришлось вот немного задержаться, говорил он. Слушая его слова, Босх невольно вспомнил Сильвию Мур и их собственные домашние ритуалы.
– Я ухожу, Гарри, – повесив трубку, сказал Эдгар.
Босх кивнул.
– Так чего же ты здесь околачиваешься?
– Сам не знаю. Просто просматриваю эту писанину, чтобы знать, что завтра говорить.
Это была ложь. Чтобы освежить свои воспоминания о Кукольнике, ему вовсе не нужно было просматривать книги по убийствам.
– Надеюсь, ты порвешь Мани Чандлер.
– Скорее она меня. Она знает свое дело.
– Ну, я пошел. Увидимся.
– Эй, послушай, если завтра ты узнаешь имя, звякни мне на пейджер или еще что-нибудь в этом роде.
Когда Эдгар ушел, Босх посмотрел на часы – было ровно пять – и включил телевизор, стоявший на шкафу рядом с той самой коробкой. Дожидаясь своего сюжета, он снял трубку и набрал домашний номер Сильвии:
– Сегодня я отсюда не выберусь.
– А что случилось? Как прошли вступительные заявления?
– Суд здесь ни при чем. Тут объявилось еще одно дело. Сегодня нашли новое тело, и очень похоже, что это работа Кукольника. В участке оставили записку. В сущности, там говорится, что я убил не того, кого нужно. Что настоящий Кукольник все еще на свободе.
– Это может быть правдой?
– Не знаю. До сегодняшнего дня у меня никаких сомнений не было.
– А как же…
– Минуточку, тут сюжет в новостях. По второму каналу.
– Я включу.
Каждый по своему телевизору, они смотрели сюжет, который показывали в раннем выпуске новостей. О Кукольнике не упоминали вообще. Сначала показали съемку с воздуха, затем голос Паундса объявил, что известно пока очень мало, тело было найдено по анонимной записке. Увидев испачканный лоб Паундса, Гарри и Сильвия вместе посмеялись, и Босху сразу как-то полегчало. Когда сюжет закончился, Сильвия вновь стала серьезной.
– Значит, он ничего не сказал прессе.
– Ну, нужно же было во всем удостовериться. Нужно сначала решить, что именно происходит. Был ли это он сам или какой-то подражатель… а может, у него был сообщник, о котором мы ничего не знаем.
– И когда же ты узнаешь, в каком направлении надо идти? Иными словами – когда ему станет известно, не убил ли он невиновного.
– Не знаю, вероятно, завтра. Вскрытие даст возможность кое-что прояснить. Но, только установив личность, можно будет сказать, когда именно она умерла.
– Не волнуйся, Гарри! Я уверена, что это не Кукольник.
– Спасибо, Сильвия.
Ее безоговорочная лояльность – это просто прекрасно, подумал Босх. И тут же почувствовал себя виноватым, поскольку никогда не был полностью откровенным с ней даже в том, что касалось их обоих. Именно он.
– Ты так и не сказал, как прошли сегодня дела в суде и почему ты не можешь сегодня отсюда вырваться.
– Из-за этого нового дела. Оно имеет ко мне отношение… так что мне хотелось бы над ним подумать.
– Ну, думать ты можешь где угодно.
– Ты знаешь, что я хочу сказать.
– Знаю. А как суд?
– Думаю, все идет хорошо. Сегодня были только вступительные заявления, а завтра начнут давать показания. Но это новое дело… Оно может все изменить.
Он пощелкал пультом, но на других каналах сюжет о найденном теле, вероятно, уже прошел.
– Ну, а что говорит твой адвокат?
– Ничего не говорит. Он знать об этом ничего не хочет.
– Что за чушь!
– Он просто хочет побыстрее провести это дело, надеясь, что, если Кукольник или его сообщник все еще гуляет на свободе, до конца процесса это не успеет подтвердиться.
– Но это же неэтично! Даже если улика в пользу истца, разве он не должен представить ее суду?
– Должен – если он о ней знает. Вот поэтому он и не желает о ней знать. Так ему спокойнее.
– А когда ты должен давать показания? Я хочу поприсутствовать. Я могу взять отгул и прийти.
– Не надо. Не беспокойся. Это же чистая формальность. Я не хочу, чтобы ты знала об этом больше, чем сейчас.
– Почему? Это же твоя история.
– Не моя. Это его история.
Сказав, что позвонит завтра, он повесил трубку и долго смотрел на стоявший перед ним телефон. Уже почти год он проводил с Сильвией Мур три-четыре ночи в неделю. И хотя именно Сильвия заговорила о том, чтобы упрочить отношения и даже выставила на продажу собственный дом, Босх никогда сам не касался этого вопроса, боясь разрушить существующее хрупкое равновесие.
А может, сейчас он как раз и разрушает его? Он ведь ее обманул. В некоторой степени он и вправду вовлечен в это дело, но ведь он уже все закончил и теперь собирается домой. Он обманул ее потому, что ему вдруг захотелось побыть одному. Наедине со своими мыслями. Наедине с Кукольником.
Он просмотрел вторую папку – до самого конца, где находились прозрачные пластиковые пакетики для хранения документальных доказательств. В них находились копии предыдущих писем Кукольника. Всего их было три. Убийца начал присылать их после того, как в прессе началась буря и он был окрещен «Кукольником». Одно из них Босх получил перед одиннадцатым, последним, убийством. Два других пришли к Бреммеру из «Таймс» после седьмого и одиннадцатого. Сейчас Гарри изучал фотокопию адресованного ему конверта с написанными на нем заглавными буквами. Затем он перевел взгляд на сложенный листок с поэмой. Она тоже была написана такими же печатными буквами со странным наклоном. Босх прочитал слова, которые уже и без того знал наизусть:
Предупреждаю: сегодня я выйду перекусить.
Мне пора мой голод, мою страсть утолить.
Новая куколка в моей коллекции – очень неплохо!
В нее изольюсь я с ее последним вдохом.
Извиваясь на шпиле моем, прекрасная юная леди
Маму и папу зовет, а может быть, просто бредит.
А когда затянется туго кожи полоска,
Ее последним выдохом будет: «Босххх!»
Закрыв папки, Босх положил их к себе в портфель, затем выключил телевизор и направился к автостоянке. Выходя наружу, он придержал дверь перед двумя копами, тащившими за собой скованного пьяницу. Пьяница попытался лягнуть его ногой, но Гарри спокойно отступил в сторону.
