Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале
— Я буду слеп и нем, — заверил он.
— Сколько слуг в доме?
— Трое, но они ушли.
Тогда сыщик крепко взял папашу Планта под руку и воскликнул:
— Вы видите, сударь: все нам благоприятствует. Идемте и заклинаю вас именем мадемуазель Лоранс, будьте мужественны!
XXVII
Предвидение Лекока подтвердилось. Лоранс оказалась жива, ее письмо родителям было гнусным обманом. Да, это она под именем г-жи Уилсон скрывалась в особняке, куда только что проникли папаша Планта с сыщиком.
Но каким образом добрая и благородная девушка, которую так любил орсивальский судья, докатилась до такого падения? Увы, логика жизни неизбежно связывает в единую цепь все наши поступки. Как часто самый незначительный шаг, ничуть, в сущности, не предосудительный, становится отправной точкой чудовищного злодеяния.
Всякое наше решение зависит от всех предыдущих в каком-то смысле так же, как при сложении сумма зависит от всех слагаемых.
Горе тому, кто, ощутив на краю пропасти первый легкий приступ головокружения, не бежит от нее со всех ног, без оглядки! Это значит — он уже погиб. Вскоре, следуя непреодолимому влечению, пренебрегая опасностью, он подойдет ближе, поскользнется, и тогда ему уже не спастись. Напрасно, повинуясь инстинкту самосохранения, он будет делать нечеловеческие усилия, чтобы удержаться; все окажется бесполезно, он разве что чуть отсрочит свое падение. Что бы он ни делал, как бы ни цеплялся, он будет скатываться все ниже, ниже, пока не окажется на самом дне бездны.
Треморель отнюдь не был жестоким, беспощадным убийцей — он был просто слабый и низкий человек и тем не менее совершил чудовищные злодеяния. Источник их — зависть, которую он питал к Соврези и которую даже не попытался преодолеть. Бог сказал морю: «Остановись здесь!»- но нет человека, который, разрушив плотину, сдерживающую его страсти, знал бы, у какой черты они остановятся.
Лоранс, влюбленная в Тремореля, пала в тот день, когда втайне от матери ответила на пожатие его руки. Это пожатие привело к тому, что она разыграла самоубийство, чтобы бежать с любовником, а могло бы привести ее и к детоубийству.
Итак, Эктор поехал в предместье Сен-Жермен, куда его выманил письмом Лекок, а несчастная Лоранс, оставшись одна, пыталась восстановить ход событий последнего года. Сколь непредсказуемы и стремительны были они! Казалось, она угодила в водоворот, и у нее не было ни секунды, чтобы собраться с мыслями, опомниться. Она спрашивала себя: не приснился ли ей весь этот отвратительный кошмар, не проснется ли она сейчас в Орсивале, в своей белой девичьей спальне?
Неужели это она бродит по незнакомому дому, умершая для всех, оставившая по себе позорную память, принужденная отныне жить под чужим именем, без близких, без друзей, не имея в мире никого, на чью руку можно было бы опереться, отданная на милость такого же беглеца, как она сама, вольного завтра порвать зыбкие воображаемые узы, которые связывают их сегодня? Неужели это она чувствует, как в ней шевелится ребенок, готовится стать матерью, но в нынешнем своем горестном положении уже почти стыдится будущего материнства, которым гордятся все молодые женщины?
В ее памяти всплывали воспоминания о жизни в родном доме, но, безжалостные, как угрызения совести, они лишь обостряли отчаяние. При мысли о тех, к кому она была так привязана, о матери, сестре, о былой своей чистоте, сердце ее разрывалось на части. Лоранс полулежала на диване в кабинете Эктора и плакала, не скрывая слез. Она оплакивала свою жизнь, разбитую в двадцать лет, свою погубленную молодость, развеявшиеся светлые надежды, людское уважение и самоуважение, которое, как она думала, никогда не вернется к ней.
Вдруг дверь кабинета с шумом отворилась.
Лоранс решила, что это возвратился Эктор, испуганно вскочила и, пытаясь скрыть слезы, стала вытирать глаза платком. Но на пороге появился незнакомый человек — то был Лекок — и почтительно поклонился ей.
Лоранс охватил страх. За эти два дня Треморель столько раз твердил ей: «Нас преследуют, мы должны скрываться», что Лоранс, хоть ей и казалось, что больше им опасаться нечего, вздрогнула, сама не зная почему.
— Кто вы? — высокомерным тоном спросила она. — Кто вам позволил вторгаться сюда? Что вам угодно?
Лекок принадлежит к тем людям, кто не разрешает себе полагаться на случайность и вдохновение, но предусматривает все и выстраивает события, как театральное действие. Он ждал и вполне понятного возмущения, ждал этих вопросов и подготовил ответ. Не говоря ни слова, он отступил в сторону, открыв стоящего за ним папашу Планта.
Узнав своего старого друга, Лоранс испытала такое потрясение, что, несмотря на всю силу духа, едва не лишилась чувств.
— Это вы? Вы? — шептала она.
Старый судья был взволнован едва ли не больше ее. Неужто перед ним действительно его Лоранс? Да, переживания подействовали на нее: она выглядит старше, да и беременность ее очень заметна с тех пор, как она перестала затягиваться.
— Зачем вы меня искали? — спросила Лоранс. — К чему делать мою жизнь еще ужасней? Ах, говорила же я Эктору, что никто не поверит письму, которое он мне продиктовал. Если уж случилась такая беда, единственный выход — смерть.
Папаша Планта хотел ответить, но Лекок твердо решил, что сам будет вести беседу.
— Сударыня, мы искали вовсе не вас, а господина де Тремореля, — ответил он.
— Эктора? Но почему, позвольте спросить? Разве он не свободный человек?
Лекок на мгновение смешался: нелегко ему было нанести такой удар этой несчастной девушке, повинной лишь в том, что она поверила клятвам негодяя. Но он был убежден, что жестокая правда лучше, чем увертки и отговорки.
— Господин де Треморель совершил тяжкое преступление.
— Преступление? Вы лжете, сударь! Сыщик грустно покачал головой.
— К несчастью, я говорю правду, — сказал он. — Господин де Треморель убил свою жену в ночь со среды на четверг. Я агент уголовной полиции, и у меня есть постановление на его арест.
Лекок предполагал, что страшное обвинение сразит Лоранс, и она лишится чувств. Но он ошибся. Она была сражена, однако в обморок не упала. Преступление ужаснуло ее, но отнюдь не показалось таким уж невероятным, — ведь она знала, до какой степени Эктор ненавидел Берту.
— Ну хорошо, пускай! — вскричала она в каком-то приступе отчаяния. — Тогда я его сообщница, арестуйте меня!
Этот крик, казалось исторгнутый безумной страстью, поразил напашу Планта, но ничуть не удивил Лекока.
— Нет, сударыня, — возразил сыщик, — вы не являетесь его сообщницей. К тому же убийство жены — не самое тяжкое из его преступлений. Знаете, почему он не женился на вас? Потому что в сговоре с госпожой Бертой, которая была его любовницей, он отравил Соврези, своего спасителя, своего лучшего друга. У нас есть доказательства.
