Эдгар По - Заколдованный замок (сборник)
Я поспешно пробормотал молитву, решив, что все кончено.
Меня замутило от быстроты спуска, я инстинктивно уцепился за бочонок и закрыл глаза. Несколько секунд я не решался открыть их, в каждое мгновение ожидая конца и удивляясь, что я еще не в воде. Но время шло, а я все еще был жив. Ощущение падения прекратилось, и движение судна, по-видимому, осталось почти таким же, как раньше, когда оно находилось в полосе пены, с той только разницей, что теперь оно сильно кренилось на борт.
Овладев собой, я решился окинуть взглядом то, что творилось вокруг.
Никогда мне не забыть благоговейного ужаса и восторга, охвативших меня в ту минуту. Шхуна, казалось, висит, удерживаемая какой-то волшебной силой, на полпути к бездне. Она находилась на внутренней поверхности огромной круглой воронки, уходящей в невероятную глубину. Ее совершенно гладкие стены могли бы показаться черным стеклом, если бы они не вращались с головокружительной скоростью и не отражали при этом призрачное сияние лунных лучей, которые золотым потоком струились вдоль черных склонов, проникая далеко вглубь.
Сначала я был так потрясен, что ничего не мог понять. Внезапно открывшийся образ грозного величия — вот и все, что я видел. Когда же я отчасти пришел в себя, взгляд мой волей-неволей устремился вниз — в этом направлении для него не было никаких преград, так как шхуна «висела» на внутренней поверхности конуса воронки. Она оставалась «на ровном киле», как говорят моряки, — то есть ее палуба была параллельна поверхности воды. Но сама эта поверхность была круто наклонена, образуя к горизонтали угол около сорока пяти градусов, так что мы как бы лежали на боку. Однако я заметил, что и при таком положении судна мне почти без труда удавалось сохранять равновесие; это, по-видимому, объяснялось скоростью вращения водоворота.
Лунные лучи проникали почти до самого дна бездны, но я все еще не мог рассмотреть его отчетливо. Там клубился густой туман, а над туманом висела великолепная лунная радуга, подобная тому узкому и непрочному мосту, который, как считают мусульмане, служит единственным переходом из Времени в Вечность. Этот туман, или водяная пыль, возникали, вероятно, от столкновения гигантских стен воронки, когда они сходились вместе на дне; но вопль, который исходил из этого тумана и возносился к небесам, я не берусь описать.
Как только мы оторвались от верхнего пояса пены и соскользнули в воронку, нас сразу увлекло на значительную глубину, но после этого спуск продолжался крайне неравномерно. Мы носились кругами, но не ровным и плавным ходом, а стремительными рывками и толчками. Нас то швыряло вниз на несколько десятков футов, то шхуна снова летела так, что описывала полный круг, не спустившись ни на дюйм. Тем не менее с каждым оборотом мы оказывались все ниже, этого нельзя было не заметить.
Озираясь вокруг и вглядываясь в огромное черное жерло, вокруг которого мы вращались, я заметил, что наше судно — не единственная добыча, захваченная пастью водоворота.
Над нами и ниже нас носились обломки судов, громадные бревна, стволы деревьев и масса мелких предметов: домашняя утварь, разбитые ящики, доски и бочонки. Я уже упоминал о том странном любопытстве, которое овладело мной, вытеснив первоначальное чувство доводящего до безумия страха. Оно разгоралось во мне все сильнее по мере того, как жуткий конец становился все ближе и ближе. Я с острым интересом разглядывал все эти предметы, двигавшиеся вместе с нами. Возможно, я был в шоке, потому что мне доставляло необъяснимое удовольствие угадывать, какой из этих предметов первым унесется в клокочущую пучину. Вот эта сосна, говорил я себе, сейчас совершит роковой прыжок, взмахнет ветвями, нырнет и исчезнет — и был по-детски разочарован, когда остов голландского торгового судна опередил дерево и исчез первым. И вдруг, после нескольких таких попыток угадать и неизменных ошибок, у меня в голове мелькнула мысль, от которой я задрожал с головы до ног, а сердце мое неистово заколотилось.
То, что так подействовало на меня, было не ужасом, а смутным проблеском надежды. И надежда эта возникла не только из наблюдений за поведением обломков и нашего собственного судна, но также из воспоминаний. Я припомнил хлам, которым был обычно усеян берег Лофотена, — все то, что когда-то поглотил Москестрем и потом «выплюнул» обратно. В большинстве это были жалкие обломки, изуродованные и искромсанные до такой степени, что щепа на них стояла дыбом, но среди этого добра иногда попадались предметы, которые выглядели совершенно целыми. Я не мог найти этому никакого объяснения, кроме одного: из всех этих предметов в обломки превращались только те, которые достигали дна. Другие же — по той ли причине, что они попадали в водоворот несколько позже, или по какой-то иной — погружались слишком медленно и не успевали достичь дна, так как начинался прилив или отлив. Я предположил, что в таком случае они могли вернуться на поверхность океана в целости и сохранности, избежав участи тех предметов, которые затонули скорее.
При этом я сделал еще три важных наблюдения. Первое: чем больше и массивнее были предметы, тем скорее их затягивал водоворот. Второе: если из двух предметов одинакового объема один имел форму шара, а другой — любую иную форму, сферический предмет исчезал в бездне быстрее. И, наконец, третье: если из двух предметов одинаковой величины один был в виде цилиндра, а другой — любой иной формы, цилиндрический погружался медленнее. После того как мне удалось спастись, я несколько раз беседовал об этом с нашим старым школьным учителем. Он объяснил мне, хоть я и позабыл это объяснение, что все эти явления, в сущности, были естественным следствием той формы, какую имели плавающие предметы, и подтвердил, что цилиндр, попавший в водоворот, оказывает наибольшее сопротивление всасывающей его силе.
Еще одно удивительное обстоятельство подкрепляло мои наблюдения — именно оно и подтолкнуло меня использовать их для спасения собственной жизни. Всякий раз, описывая окружность, мы обгоняли то бочонок, то рею, то обломок мачты. Многие из этих предметов находились на одном уровне с нами в ту минуту, когда я только что открыл глаза и увидел то, что нас окружало, но теперь они носились высоко над нами и, похоже, почти не сместились со своего первоначального уровня.
Теперь я уже не колебался. Я решил как можно крепче привязать себя к бочонку для пресной воды, за который все еще держался, перерезать трос, которым он был прикреплен к кормовой палубе, и броситься в воду. Я попытался знаками привлечь внимание брата, указывая ему на проплывавшие мимо нас бочки и пытаясь объяснить, что именно я хочу сделать. Мне кажется, брат в конце концов понял меня, хотя до сих пор не знаю, так это или нет, — однако он только безнадежно покачал головой и не пожелал сдвинуться с места. Добраться до него я уже не мог, к тому же каждая секунда промедления грозила гибелью. Скрепя сердце я предоставил брата избранной им участи, привязал себя к бочонку той же веревкой, которой он был закреплен на палубе, и бросился в пучину.
