Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти
— Как идет опрос окрестных жителей?
— Как и следовало ожидать: никто ничего не видел и не слышал. Все сидели, приклеившись к телевизорам, или веселились в «Собаке и утке», или играли в бинго. Большой рыбы мы не выудили, но пескари, как обычно, попадаются. Жаль, что нельзя сразу же выбрасывать их обратно в воду. Во всяком случае, контора при деле.
— А водителей такси опрашивали?
— Без толку. Один парень помнит, что высадил средних лет джентльмена в подходящее время ярдах в сорока от церкви. Мы нашли этого пассажира — он навещал свою подругу.
— Что? Любовное гнездышко неподалеку от Харроу-роуд?
— У него были несколько специфические запросы. Помнишь Фатиму?
— Боже милостивый, она все еще работает?
— Еще как! К тому же она оказывала кое-какие услуги Чалки Уайту. Теперь и дама нами не очень довольна, и Чалки тоже.
— А пассажир?
— Этот собирается подать официальную жалобу: вторжение в частную жизнь, покушение на свободу личности — все как обычно. И еще у нас шесть чистосердечных признаний.
— Шесть? Так скоро?
— С четырьмя из этих шести мы встречались и раньше — все заведомо невменяемы. Один взял на себя убийство в знак протеста против политики тори в области иммиграции, другой — потому что Бероун якобы совратил его внучку, третий — потому что ему велел так поступить архангел Гавриил. Все они называют неверное время, все говорят, что убили ножом, а не бритвой, и ни один из них не может предъявить орудие убийства, что неудивительно. Без малейшего намека на оригинальность все трое утверждают, что выбросили его в канал.
— Ты когда-нибудь задумываешься, какой процент нашей работы оказывается действительно эффективным?
— Иногда. И что, ты полагаешь, нам следует по этому поводу предпринять?
— Для начала тратить меньше времени на пескарей.
— Брось, Кейт. Мы не можем позволить себе быть разборчивыми. Во всяком случае, только в строго ограниченных рамках. Это то же, что у врача, который не может сделать здоровым все общество, вылечить весь мир. Он бы сошел с ума, если бы попытался, поэтому лечит только то, что попадается на его пути. Иногда побеждает, иногда проигрывает.
— Но он не тратит все свое время на прижигание бородавок, между тем как рак остается нелеченным.
— Черт возьми, а что он такое, этот проклятый убийца, если не раковая опухоль? В сущности, вероятно, именно расследование убийств, а не обычных преступлений требует особой эффективности. Ты только подумай, чего стоило упрятать за решетку йоркширского потрошителя. Посчитай, во что этот убийца обошелся налогоплательщикам, пока мы его не поймали.
— Если поймали. — И Кейт впервые почувствовала искушение добавить: «И если он вообще существует».
Массингем встал из-за стола.
— Тебе нужно выпить. Я угощаю.
— Ладно, — согласилась Кейт, — спасибо. — Она подняла с пола сумку, и они отправились в столовую для старших офицеров.
5
Миссис Айрис Миннз жила в муниципальной квартире на третьем этаже многоквартирного дома неподалеку от Портобелло-роуд. Припарковаться где-нибудь поблизости в субботу, в день уличной ярмарки, было немыслимо, поэтому Массингем и Кейт оставили машину возле полицейского участка Ноттинг-Хилл-Гейт и пошли пешком. Субботняя ярмарка, как всегда, представляла собой настоящий карнавал — космополитичное, миролюбивое, хотя и шумное торжество человеческой стадности, любопытства, легковерия и жадности. Она напомнила Кейт первые дни ее патрульной службы. Кейт всегда с удовольствием ходила по запруженным людьми ярмарочным рядам, хотя редко что-либо покупала; ей была чужда распространенная одержимость всякими старинными побрякушками. И она знала, что, несмотря на атмосферу веселого товарищества, ярмарка — не такое безобидное место, каким кажется на первый взгляд. Не все пачки банкнот в разных валютах, переходящие здесь из рук в руки, находят свой путь к налоговым закромам. И торговля не ограничивается безобидными старинными артефактами. Обычное количество беспечных покупателей наверняка лишится здесь своих бумажников и сумочек, прежде чем достигнет конца торговых рядов. Тем не менее не так уж много лондонских ярмарок были столь же смирными, веселыми и добродушными, как эта. И нынешним утром Кейт, по обыкновению, вошла в узкий, пронзительно гомонящий, оживленный торговый ряд в приподнятом настроении.
Айрис Миннз жила в квартире двадцать шесть, корпус два, — в доме, отделенном от главного строения и дороги широким внутренним проездом. Когда они пересекали его под взглядами нескольких пар нарочито безразличных, но очень внимательных глаз, Массингем сказал:
— Говорить буду я.
Кейт почувствовала обычный прилив возмущения, но ничего не ответила.
Встреча была назначена по телефону на половину десятого, и по тому, как стремительно распахнулась дверь, стоило лишь нажать кнопку звонка, можно было догадаться, что миссис Миннз находилась в числе тех, кто наблюдал за их прибытием из-за занавесок. Перед ними стояла невысокая женщина с ладной фигурой и почти квадратным лицом: решительный подбородок, длинный рот, искривившийся в мимолетной улыбке, скорее не приветливой, а выражавшей удовлетворение их своевременным приходом, и темные, почти черные, глаза, окинувшие гостей быстрым оценивающим взглядом, как будто хозяйка хотела убедиться, что они не нанесут ей в дом грязи. Она не поленилась внимательно изучить удостоверение Массингема, и только после этого, отступив в сторону, сделала приглашающий жест рукой и сказала:
— Что ж, вы вовремя. Это делает вам честь. Чай или кофе?
Массингем поспешно отказался и от того, и от другого.
Первым побуждением Кейт было в пику ему сказать, что она с удовольствием выпьет кофе, но она подавила искушение. Беседа предполагалась серьезная, и не следовало рисковать успехом ради уязвленного самолюбия. От миссис Миннз, однако, не ускользнул явный антагонизм между ними. Кейт безошибочно отметила вспышку понимания в черных глазах.
Гостиная, куда их препроводили, была довольно необычной, и оставалось лишь надеяться, что удивление отразилось на лице Кейт не слишком очевидно. Получив от местных властей продолговатый ящик ярдов эдак пятнадцать на десять, с единственным окном и дверью, ведущей на балкон, слишком маленький для чего бы то ни было, кроме как для того, чтобы давать свежий воздух нескольким домашним растениям, миссис Миннз умудрилась устроить здесь маленькую викторианскую гостиную — скудно освещенную, забитую вещами, замкнутую. Обои были темно-оливковые, с рисунком из плюща и лилий, ковер — выцветший, но все еще вполне пригодный для использования вильтон.[29] Почти всю середину комнаты занимал продолговатый стол из полированного красного дерева с резными ножками и сияющей как зеркало столешницей, вокруг которого стояли четыре, тоже резных, стула с высокими спинками. Восьмиугольный столик поменьше был придвинут к стене — на нем красовался фикус в медном горшке; стена вокруг была увешана сентиментальными картинками в кленовых рамках: «Прощание моряка», «Возвращение моряка», ребенок, беспечно тянущийся к цветку через ручеек, — крылатый ангел с лицом благочестивого имбецила охраняет его от неосторожного шага. Перед окном — кованая чугунная подставка для цветов, выкрашенная в белый цвет и заполненная горшками с геранью. На внешней стороне балконной решетки — глиняные горшки с плющом и другими вьющимися растениями, чья разнообразная листва полностью закрывала перила.
