Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
– Хорошо, мой дорогой, не трогали, так не трогали, – поспешил успокоить его Аллейн. – Оставим это. Какой же вы чувствительный, право. Я еще таких не встречал.
– А куда от своего желудка денешься, – мрачно произнес Мерривезер.
– Боюсь, что вашему желудку придется это переварить. Кто ставил клеймо на тюки?
– Молодой Клифф.
– А кто их зашивал?
– Я, кто ж еще.
– Отлично. В то утро вы начали как раз с того самого тюка. Шерсть в нем была утрамбована, но не спрессована. Вы его спрессовали. Полиции сказали, что не заметили в нем ничего особенного. Он был точно таким же, каким вы оставили его накануне.
– Я бы заметил, если что не так.
– Я тоже так думаю. А что-то другое. Например, пол вокруг пресса.
– А что пол? – с вызовом произнес Мерривезер.
Аллейн заметил, что руки его сжались. Он моргнул, занавесив белобрысыми ресницами свои светлые глаза.
– Что там насчет пола? – повторил он уже не так агрессивно.
– Я заметил, что он очень блестящий. Это за счет сальности шерсти? Особенно он блестит на помосте, где стригут овец, и вокруг пресса, где тюки волокут по полу. – Он посмотрел на ноги Мерривезера. – У вас обычные ботинки. Подметки здорово скользят?
– Не замечал, – смущенно ответил прессовщик.
– Пол был в то утро таким, как всегда? На нем не валялись клочки шерсти?
– Я же говорил… – начал Мерривезер, но Аллейн перебил его:
– Пол был таким же блестящим, как обычно?
Мерривезер не ответил.
– Может быть, вы вспомните что-то такое, чего не сказали младшему инспектору Джонсу?
– Да что я мог сказать, мне не до того было. Он все спрашивал, как я перетаскивал тюк с этим самым внутри, а меня от этого жуть как мутило.
– Я знаю. Но мы сейчас говорим о поле. Вспомните, пожалуйста. Когда вы пришли утром, как выглядел пол рядом с прессом? Он был подметен и блестел, как всегда?
– Подметен.
– И блестел?
– Нет, не блестел, это точно. Разве вспомнишь через три-то недели. Особливо если тебя трясут как грушу. Мне и в голову не пришло бы, ежели бы вы не спросили. Я видел, но и думать про это забыл, сами понимаете.
– Понимаю, – ответил Аллейн.
– Господи, Джек, что же ты такое увидел? – не выдержал Фабиан, до сего времени молчавший.
– Пол был вроде как грязный.
3
Во время обеденного перерыва Фабиан привел в кабинет Клиффа Джонса. Аллейна заинтриговал этот парень, столь неожиданно отказавшийся от покровительства миссис Рубрик. Он попросил Фабиана оставить их вдвоем и теперь, глядя на Клиффа, который не знал, куда девать руки, размышлял: знает ли тот, что, несмотря на свое алиби, он числится у младшего инспектора Джексона в главных подозреваемых?
Усадив парня, Аллейн поинтересовался, понимает ли тот, зачем его пригласили. Клифф кивнул, сжав в кулаки широкие подвижные руки. Из открытого окна за его спиной открывался вид на залитое солнцем плато, за которым словно парили в воздухе блистающие вершины гор. Тени на них казались прозрачными, словно сквозь них просвечивало небо. Снег на вершинах слепил глаза и был похож на сияние. Вокруг волос Клиффа возник светящийся нимб. Аллейн подумал, что его жена пришла бы в восторг от причудливой игры теней на его висках и под высоко изогнутыми бровями и непременно захотела бы нарисовать мальчишку.
– А живописью вы не интересуетесь? – спросил он.
Клифф моргнул и заерзал ногами по полу.
– Да, – ответил он. – Мой друг хорошо рисует. То есть… я хочу сказать… не так много людей…
– Я только потому спросил вас, что не знаю, можно ли выразить в музыке красоту этого пейзажа, как это делает живопись.
Клифф быстро взглянул на него.
– Я не очень разбираюсь в музыке, – продолжил Аллейн. – Мне как-то ближе живопись. Узнав, что вы увлекаетесь музыкой, я немного растерялся. Имея разные интересы, труднее найти общий язык. Придется мне искать к вам другой подход. Согласны?
– Уж как-нибудь обойдусь без ваших подходов, – отрезал Клифф. – Можете говорить прямо, без обиняков.
Но прежде чем Аллейн последовал этому совету, Клифф застенчиво произнес:
– Я этого как раз и хотел. В музыке, я имею в виду. Сказать что-нибудь обо всем этом. – Он махнул головой в сторону окна и с вызовом произнес: – Но только без всяких там птичьих трелей и плясок маори, прилепленных к эрзац-симфониям.
В этих словах Аллейн почувствовал отголоски речей Фабиана Лосса.
– Мне кажется, что искусственное внесение местного колорита может испортить любое художественное произведение, особенно в этой стране. Нельзя форсировать развитие искусства. Это процесс естественный, в искусстве все складывается само собой, надо только поймать момент. Ну, и как ваша музыка?
Втянув голову в плечи, Клифф с юношеской непримиримостью произнес:
– Никак. Я ее забросил.
– Почему же?
Клифф пробормотал что-то нечленораздельное, но, поймав взгляд Аллейна, громко выпалил:
– Из-за того, что со мной случилось.
– Вы имеете в виду свои разногласия с миссис Рубрик и ее убийство? Вы действительно считаете, что все эти несчастья достаточное для того основание? Мне всегда казалось, что невзгоды только закаляют настоящий талант. Но возможно, это лишь мнение дилетанта. По-моему, у вас были средства исцеления: ваша музыка или все это. – Аллейн кивнул в окно. – Вы выбрали местный пейзаж. Я правильно понял?
– Меня не взяли в армию.
– Но ведь вам нет восемнадцати.
– Не из-за этого. Из-за глаз и ног, – тихо проговорил Клифф, словно упоминание этих частей тела оскорбляло приличия. – А я вижу не хуже других и могу три дня ходить по горам, не обращая внимания на ноги. Чем же я не подхожу?
– Значит, вы собираетесь идти в армию и быть там не хуже других?
– Именно.
– А вы не пробовали заняться сортировкой шерсти?
– Меня к этому не тянет.
– Но ведь это доходное занятие.
– Мне оно не нравится. Я лучше пойду в армию.
– И никакой музыки?
Клифф зашаркал ногами.
– Но почему? – настаивал Аллейн.
Клифф потер лицо и покачал головой:
– Не могу. Я же сказал вам, что не могу.
– С того вечера, когда вы играли во флигеле на старом разбитом инструменте? Как раз после случая с бутылкой виски?
Аллейн чувствовал, что именно этот эпизод заставляет Клиффа страдать больше всего, затмевая даже смерть Флоренс Рубрик. В нем было много трагикомизма. Негодующий Маркинс у окна, звон разбитой бутылки, запах виски. Аллейн помнил, что юношеские трагедии часто связаны с самооценкой. Поэтому он счел нужным сказать:
– Расскажите мне об этой истории с виски, но перед этим я хочу вам напомнить, что каждый из нас рано или поздно совершает какую-нибудь оплошность, которой он стыдится больше, чем серьезного преступления. Нет такого мальчишки, который ни разу не украл бы какой-нибудь мелочи. Мне совершенно безразлично, стащили вы у мистера Рубрика виски или нет. Меня больше интересует сам этот случай. Если вы действительно не брали бутылку, почему не захотели объяснить, зачем пришли в погреб?
