Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале
Это белокурая, стройная, томная дама с изящными манерами, одетая зимой и летом в неизменное черное шелковое платье. Есть у нее и муж, по крайней мере так говорят, хотя никто никогда его не видел, но швейцар в ее доме заверит вас, что мадам Шарман — женщина безупречного поведения.
Как ни почтенно ремесло мадам Шарман, ей тем не менее много раз приходилось иметь дело с Лекоком; она нуждается в нем и боится его как огня.
Поэтому она встретила сыщика и его спутника, которого, разумеется, приняла за коллегу Лекока, примерно так, как сверхштатный служащий встретил бы директора, вздумавшего нанести ему визит.
Она ждала их. Едва заслышав звонок, она выбежала им навстречу в прихожую, преисполненная почтения, приветливая, с улыбкой на устах. Отстранив горничную, она сама провела их в гостиную, подвинула им лучшие кресла и даже предложила освежиться глоточком-другим.
— Вижу, сударыня, — начал Лекок, — что вы получили мою записку.
— Да, сударь, ранним утром — я еще была в постели.
— Прекрасно. И, с присущей вам любезностью, взяли на себя хлопоты, о которых я вас просил?
— Силы небесные! И вы еще спрашиваете, господин Лекок? Вам ведь хорошо известно: для вас я готова в огонь и воду. Я тут же взялась за ваше поручение, даже встала пораньше ради этого.
— Значит, вы разыскали адрес Пелажи Тапонне, именуемой также Дженни Фэнси?
Мадам Шарман присела в изысканнейшем из реверансов.
— Да, сударь, да, — отвечала она, — не извольте сомневаться. Будь я из тех женщин, что вечно стараются набить себе цену, я наплела бы вам, с какими бесконечными муками я добывала этот адрес, как невероятно трудно было его узнать, как я объездила весь Париж, издержала десять франков на фиакры, по только это было бы ложью.
— К делу, к делу! — перебил Лекок.
— По правде сказать, я виделась с мисс Дженни Фэнси не далее как позавчера.
— Вы шутите!
— Ничуть. И смею вас заверить, это весьма порядочная и достойная особа.
— Неужто?
— Именно так. Вообразите: уже два года как она мне должна четыреста восемьдесят франков. Разумеется, как сами понимаете, я уже давно поставила крест на этих денежках и перестала о них думать. И вот позавчера является ко мне моя Фэнси, разодетая в пух и прах, и объявляет: «Мадам Шарман, теперь я при деньгах, получила наследство и принесла вам должок». И это не шутка: кошелек у нее набит банкнотами, и она полностью со мной расплатилась.
И, поскольку сыщик хранил молчание, мадам Шарман добавила проникновенным голосом:
— Что и говорить, славная, достойная девушка!
При этих словах Лекок и папаша Планта переглянулись. Им обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль.
Наследство, о котором рассказала мисс Фэнси, все эти банкноты несомненно были получены от Тремореля в уплату за важную услугу.
Однако сыщик хотел услышать более определенные сведения.
— А каковы были ее дела до получения наследства? — бросил он.
— Ах, сударь, ужасны, иного слова не подберешь. Когда граф ее покинул и она потеряла все на модном магазине, бедняжка стала опускаться. А ведь раньше как сыр в масле каталась. Но чего вы хотите от женщины с разбитым сердцем! Она снесла в ломбард или распродала, тряпку за тряпкой, все, что у нее было. В последнее время она якшалась со всяким отребьем, пила, как я слышала, абсент и обносилась до того, что на улицу выйти было не в чем. А когда получала от своего графа немножко денег — он посылал ей время от времени, — немедленно проматывала все вместе с такими же, как она, погибшими созданиями, вместо того чтобы немного приодеться.
— А где она живет?
— В двух шагах отсюда, в меблированных комнатах на улице Вентимиль.
— В таком случае, — строго заметил Лекок, — удивляюсь, что ее здесь нет.
— Право, сударь, я не виновата: мне известно, где гнездышко, но я не знаю, куда делась птичка. Сегодня утром, когда моя старшая мастерица пришла к ней, она уже успела выпорхнуть.
— Черт возьми, это весьма досадно; мне надо бы срочно ее найти!
— Не извольте беспокоиться. Фэнси должна вернуться в четвертом часу, и моя мастерица ждет ее у привратницы; ей велено привести девушку прямо сюда, не давая ей даже зайти к себе в комнату.
— Что ж, подождем.
Лекок и папаша Планта ждали уже около четверти часа, как вдруг мадам Шарман, обладавшая тончайшим слухом, встала.
— Слышу шаги мастерицы на лестнице, — объявила она.
— Вот что, — обратился к ней Лекок. — Раз такое дело, скажите Фэнси, что это вы за ней посылали; а мы с моим другом сделаем вид, что очутились здесь по чистой случайности.
— Понимаю! — закивала мадам Шарман.
Она уже направилась к двери, но сыщик удержал ее.
— И еще одно, — добавил он. — Как только услышите, что между мной и этой девушкой завязался разговор, вспомните, прошу вас, что вам необходимо присмотреть за швеями в мастерской. То, что я собираюсь ей сказать, не представляет для вас ни малейшего интереса.
— Договорились, господин Лекок.
— Но только без фокусов! Мне же известен чуланчик, примыкающий к вашей спальне, сам им пользовался: оттуда слышно каждое произнесенное здесь слово.
В этот момент старшая мастерица отворила дверь в гостиную, в дверях послышалось шуршание шелковых юбок, и на пороге во всей красе явилась мисс Дженни Фэнси.
Увы, это была уже не та свежая, миловидная Фэнси, которую любил Эктор, соблазнительная парижаночка с огромными глазами, полными то неги, то огня, с живым и лукавым личиком. За один-единственный год она увяла, как вянет роза знойным летом, и ее хрупкая красота — парижская, бесовская красота — безвозвратно исчезла. Дженни не было еще и двадцати, по теперь только опытный взгляд знатока угадал бы, что в молодости она была весьма хороша собой.
Теперь она казалась старой, как сам порок: испитое лицо и дряблые щеки свидетельствовали о беспорядочной жизни, глаза, обведенные чернотой, лишились длинных ресниц, красные веки часто помаргивали; на лице застыло жалкое, тупое выражение, а голос, привыкший к непристойным куплетам и загубленный абсентом, стал сиплым.
Разодета она была в пух и прах: новое роскошное платье, но уже все в пятнах, море кружев и невообразимая шляпка. При всем при том вид у нее был жалкий. И в довершение всего — она была кричаще размалевана: сплошные белила, румяна, помада, синяя и перламутровая краски.
Казалось, она была вне себя от ярости.
— Это еще что такое? — завопила она с порога, ни с кем не здороваясь. — Чего ради послали за мной эту наглую особу, которая приволокла меня чуть ли не силой?
Но мадам Шарман бросилась со всех ног в своей старинной клиентке, сумела-таки кое-как расцеловаться с ней и нежно обняла.
