Дороти Сэйерс - Медовый месяц в улье
Викарий, ко всеобщему удивлению, разрядил обстановку, заметив с мечтательной улыбкой:
– Можете мне не верить, но в Оксфорде я как-то раз водрузил этот предмет на Памятник мученикам[304].
– Правда? – отозвался Питер. – А я был в числе тех, кто привязал по зонтику над каждым из цезарей[305]. Зонтики принадлежали членам колледжа. А! Вот и выпивка.
– Спасибо, – сказала мисс Твиттертон. Она грустно покачала головой, глядя в стакан. – Как вспомню, что в прошлый раз, когда мы угощались хересом лорда Питера…
– И не говорите, и не говорите! – подхватил мистер Гудакр. – Спасибо. А! Вот это я понимаю.
Он задумчиво подержал вино во рту, явно сравнивая его букет с букетом лучшего пэгфордского хереса – не в пользу последнего.
– Бантер, в кухне есть пиво для Паффета.
– Да, милорд.
Мистер Паффет, которому напомнили, что он находится, некоторым образом, не на своем месте, подхватил свой изогнутый котелок и сердечно произнес:
– Очень любезно со стороны вашей светлости. Пойдем, Марта. Снимай шляпку, шаль и давай подсобим тем юношам снаружи.
– Да, – сказала Гарриет. – Миссис Раддл, вы понадобитесь Бантеру – нужно будет приготовить какой-то обед. Мисс Твиттертон, вы останетесь? Поешьте с нами!
– Ой, нет, нет. Мне надо домой. Вы очень добры.
– Только не спешите уходить, – добавила Гарриет, когда Паффет и миссис Раддл исчезли. – Я так сказала только из-за миссис Раддл, которую иногда нужно поторопить, хотя по-своему она великолепная прислуга. Мистер Гудакр, не хотите ли еще капельку хереса?
– Нет-нет. Мне уже нужно бы домой.
– Не забудьте ваши растения, – сказал Питер. – Гарриет, мистер Гудакр убедил мистера Макбрайда отдать кактусы в хорошие руки.
– За вознаграждение, несомненно?
– Конечно, конечно, – сказал викарий. – Я ему заплатил. Это только справедливо. Он должен блюсти интересы своих клиентов. С другим человеком – кажется, его фамилия Соломонс – пришлось потруднее, но нам удалось договориться.
– Как же вам это удалось?
– Ну… я заплатил и ему тоже, – признался викарий. – Но совсем немного. Незначительную сумму. Меньше, чем они стоят. Не хотелось думать, что их отвезут на склад, где о них некому заботиться. Крачли за ними так хорошо ухаживал. Он прекрасно разбирается в кактусах.
– В самом деле? – спросила мисс Твиттертон так резко, что викарий уставился на нее в замешательстве. – Рада слышать, что Фрэнк Крачли выполнил какие-то из своих обязательств.
– Что ж, падре, – сказал Питер, – лучше вы, чем я. Мне они не нравятся.
– Они, может быть, не всем по вкусу. Но этот вот, например, – вы должны признать, что это в своем роде выдающийся экземпляр.
Шаркая ногами, он подошел к висящему кактусу и близоруко воззрился на него с преждевременной гордостью обладателя.
– Дядя Уильям, – проговорила мисс Твиттертон дрожащим голосом, – очень гордился этим кактусом.
Ее глаза наполнились слезами, и викарий быстро обернулся к ней:
– Я знаю. Поверьте, мисс Твиттертон, у меня ему будет хорошо и спокойно.
Мисс Твиттертон молча кивнула, но дальнейшему проявлению чувств помешал Бантер, который подошел к ней и сказал:
– Извините. Грузчики собираются очистить чердак и пожелали, чтобы я осведомился, что следует сделать с различными сундуками и предметами с ярлыком “Твиттертон”.
– О боже мой! Конечно же. Господи… Пожалуйста, скажите им, что мне лучше самой подняться и посмотреть… Понимаете, – боже, как же я забыла? – там хранится множество моих вещей. – Она обернулась к Гарриет и затрепетала. – Надеюсь, вы не будете против… Я не отниму у вас много времени… Но лучше бы мне самой взглянуть, что там мое, а что нет. Видите ли, мой домик так мал, и дядюшка любезно разрешал мне держать некоторое имущество… кое-что из вещей дорогой мамочки…
– Ну разумеется, – сказала Гарриет. – Вы можете ходить где хотите, а если нужна помощь…
– О, спасибо вам большое. О, мистер Гудакр, спасибо.
Викарий, учтиво распахнув дверь на лестницу, протянул руку.
– Поскольку я через несколько минут уже уйду, то попрощаюсь сейчас. Ненадолго. Я конечно же зайду вас проведать. А пока не позволяйте себе раскисать. На самом деле я хочу попросить вас быть храброй и разумной и прийти играть нам на органе в воскресенье, как обычно. Придете? Мы все на вас очень рассчитываем.
– Ах да… в воскресенье. Конечно, мистер Гудакр, если вы хотите, то я очень постараюсь…
– Буду очень рад.
– О, спасибо. Я… вы… все ко мне так добры.
Мисс Твиттертон унеслась вверх по лестнице в вихре благодарности и смущения.
– Бедная женщина! Бедная душа! – сказал викарий. – Чрезвычайно огорчает эта нераскрытая тайна, нависшая над нами…
– Да, не слишком приятно, – рассеянно ответил Питер.
Гарриет поразил его холодный задумчивый взгляд, обращенный к двери, за которой скрылась мисс Твиттертон. Она подумала про чердачный люк – и про ящики. Обыскал ли Кирк ящики? А если нет, тогда что? Может ли в одном из них что-нибудь лежать? Тупой предмет, возможно, слегка в крови, с прилипшими волосами? Ей казалось, что они уже очень долго стоят и молчат, когда мистер Гудакр, который вернулся к любовному созерцанию кактуса, вдруг произнес:
– Нет, это очень странно – действительно странно!
Питер вздрогнул, словно выходя из транса, и пересек комнату, чтобы посмотреть на странность. Викарий с глубоко озадаченным видом вглядывался в кошмарное растение над головой. Питер тоже вгляделся, однако мало что увидел, так как дно горшка находилось в трех-четырех дюймах выше его роста.
– Только взгляните! – Голос мистера Гудакра определенно дрожал. – Видите, что это?
Нащупав в кармане карандаш, он в волнении указывал им на что-то в середине кактуса.
– Отсюда, – сказал Питер, отступая назад, – похоже на пятно мучнистой росы, хотя издалека плохо видно. Но для кактуса это, возможно, просто здоровый румянец.
– Это мучнистая роса, – проворчал викарий. Гарриет, почувствовав, что здесь не помешает вдумчивое сочувствие, забралась на диван, чтобы оказаться вровень с растением.
– Тут есть еще, на верхней стороне листьев, если только это листья, а не стебли.
– Кто-то заливал его водой. – Викарий переводил обличающий взгляд с мужа на жену.
– Никто из нас его не трогал, – сказала Гарриет. Вдруг она вспомнила, что с кактусом возились Кирк и Бантер. Впрочем, едва ли они его поливали.
– Я гуманный человек, – начал Питер, – и хотя мне это колючее страшилище не нравится…
Тут он тоже осекся, и Гарриет увидела, что он переменился в лице. Это ее испугало. Такое лицо могло быть у того утреннего измученного сновидца.
