Чарлз Тодд - Дар мертвеца
Холден поднял руку, и Хэмиш что-то предостерегающе проворчал, но оказалось, что Холден всего лишь вытер лицо.
— Если ее смерть стала несчастным случаем, — сказал Ратлидж, — почему вы сразу же не обратились в полицию, не вызвали врача?
— Старина, она убита профессионально. Ни единой отметины, кроме того места, где мои пальцы нашли нужную точку на затылке! Ее мать — одна из богатейших женщин Англии. Думаете, леди Мод мне поверит? Нет, она непременно добьется, чтобы меня повесили! В Саксуолде меня считали буйным, и в следующем госпитале тоже. После того как меня подлатали, армейское начальство с радостью вернуло меня во Францию, как пушечное мясо. Знаете, однажды я чуть не убил медсестру, которая неожиданно подошла ко мне сзади. Я схватил ее за горло, не дав даже пикнуть. Все думали, что я выжил из ума, но с головой у меня все в порядке… просто я слишком долго жил в опасности, и у меня выработался рефлекс: бить первым. Как у змеи. Меня уже собирались отправить в сумасшедший дом, где гниют всякие контуженные…
Ратлиджа передернуло. Контуженные… Такие, как он…
— Откуда вы знали, что там… на горе, есть углубление под камнями? С дороги его не видно.
— Иногда в детстве я ходил туда гулять с отцом. Он рассказывал мне старинные предания о предательстве и убийстве. — Холден отбросил со лба промокшие волосы. — Если бы мой отец не родился в Карлайле, из него вышел бы самый настоящий горец! Кстати, именно он собирал оружие, которое вы, наверное, видели в холле, он скупал его по всей Шотландии. По его словам, оружие помогало ему лучше почувствовать дух истории. Женившись на Маделин, я забрал оружие себе. Понимаете, коллекция была чем-то из моего прошлого. Все остальное в доме — ее.
Он долго смотрел на Ратлиджа, забыв о дожде. Смотрел терпеливо, как охотник, который ждет, когда кролик выйдет из укрытия. Но Ратлидж тоже был терпелив и тоже умел ждать. Холден не выдержал первым:
— Теперь вы все знаете. Ну и что, по-вашему, будет? — Видя, что Ратлидж не отвечает, он продолжил: — Не хочу, чтобы меня засадили в тюрьму и приговорили к смерти по воле леди Мод и ее адвокатов. Элинор рассказывала, что мать у нее властная и холодная, она была равнодушна к родной дочери. Но если ей скажут, что ее дочь убил я, она перевернет землю и небо, но добьется, чтобы меня повесили. — В его спокойном голосе зазвенели угрожающие нотки. — Так что на вашем месте я вернулся бы в Лондон и ждал бы суда над мисс Макдоналд, надеясь, что ее оправдают. В конце концов, кто она вам?
В самом деле, кто? Ратлидж и сам не знал. Он промок насквозь, но его трясло не от холода, а от гнева.
— Не смейте мне угрожать! — прорычал он, обращаясь к Холдену.
— Ну что вы, инспектор, какие угрозы? Назовем мои слова… дружеским предупреждением. Не забывайте, я без труда могу проникнуть и в ваш номер в «Баллантайне»… и в любое другое место, где вы чувствуете себя в безопасности… Вы умрете еще до того, как поймете, что я близко. Можете не сомневаться! — Он завел мотор. — Я не собирался убивать Элинор Грей. И не хочу болтаться за это на виселице.
В лучах фар косые струи дождя превратились в серебряные лучи. Перед тем как машина повернула на дорожку, Холден улыбнулся Ратлиджу — черный силуэт на фоне яркого света.
На обратном пути в отель Хэмиш не давал Ратлиджу покоя, он пытался выяснить, насколько Ратлидж поверил в то, что рассказал Холден.
Ратлидж промок насквозь, замерз и очень устал. И все же он сказал: «Холден искусный лжец — именно этому его обучили на войне. И все же мне кажется, что об убийстве Элинор Грей он рассказал правду. Очень жаль — она поехала на север с человеком, которого считала другом, ей казалось, что с ним ей ничто не угрожает. Что бы Элинор ни делала в ту ночь в Крегнессе, почему бы он ни проснулся от крепкого сна, почему бы ни разозлился на нее, она погибла. А если он убил ее именно так, как говорит, на теле действительно не осталось никаких следов, которые мог бы опознать коронер… тем более спустя два года».
Ратлидж глубоко вздохнул, чувствуя, как гнев его покидает.
Элинор Грей умерла, она не может возразить Холдену и рассказать, как все было на самом деле. Скорее всего, если ему повезет и если ему поверят, он даже выйдет сухим из воды…
Хэмиш согласился: «Он ведь сам назвал себя змеей. Он быстро наносит удар».
О чем-то похожем вспоминала и медсестра Элизабет Эндрюс.
«Лондон даст мне недостающие улики, которые я смогу представить прокурору, но опытный адвокат исказит все в пользу Холдена. Присяжные ни за что не признают его виновным. Они поверят ему, хотя не поверили бы Фионе. Надо сделать так, чтобы он себя выдал».
«Он себя не выдаст. Он не сломался даже в турецком плену».
— Я что-нибудь придумаю, — вслух ответил Ратлидж, и в его голосе слышалась мрачная решимость.
На следующее утро, проснувшись, Ратлидж посмотрел в окно и снова увидел низкое небо. Снова дождь, сплошная серая пелена закрывала улицы. Капли барабанили в стекла, как камешки. Унылый день!
Не в силах уснуть, после того как он выключил свет, он ворочался в постели, пытаясь решить трудную задачу. Хэмиш, взявший на себя роль адвоката дьявола, с удовольствием разбивал в пух и прах все предложения Ратлиджа.
Такого человека, как Холден, невозможно запугать. Его нельзя заставить прийти к тебе. Если уж он выжил после пыток…
Тогда чего он хочет? Что Холден ценит больше всего?
На этот вопрос ответила его жена. Он жаждет мести. Он хочет, чтобы Фиону повесили и его жена мучилась, зная, что в ее власти было спасти несчастную.
Ратлидж лежал в постели, положив руку на лоб, и обдумывал все с начала до конца.
«Так тоже ничего не получится, — возразил Хэмиш. — Он скажет, что защищал свою жену».
«Да. Он может так сказать. И Оливер ему, возможно, даже поверит. Но попробовать стоит».
«Слишком уж рискованно!»
«Я могу за себя постоять!»
Хэмиш рассмеялся: «В темноте ты ничего не можешь сделать. У тебя нет такого опыта, старина!»
«Я полз по ничейной земле в ту ночь в пятнадцатом году и нашел спрятанное пулеметное гнездо. Они не слышали, как я приближаюсь».
«Сейчас совсем другое дело».
Ратлидж встал, оделся и спустился позавтракать.
* * *Ему позволили повидаться с Фионой. Он сказал инспектору Оливеру и Принглу, что уезжает из Данкаррика и хочет в последний раз воззвать к совести обвиняемой.
— Я пришел попрощаться, — сказал он, войдя в камеру, но при этом выразительно поднес палец к губам, приказывая Фионе молчать. — Перед тем как я уеду, я должен в последний раз обратиться к вам… ради леди Мод Грей и ее дочери…
