Найо Марш - Премьера убийства
Мартина поставила коробку на столик у трюмо. К коробке была приколота записка: «До вечера. Адам».
* * *В течение последующего получаса Мартина с блеском справлялась со своими обязанностями. Мисс Гамильтон продолжала источать обаяние и изливать восторги. В комнату то и дело заходили. Первой появилась мисс Гая Гейнсфорд, молодая и весьма энергичная особа. Она была в явной тревоге.
— Ну, милая, — мисс Гамильтон, не оборачиваясь, взглянула на нее в зеркало, — похоже, ты попала под прицельный огонь?
— Кажется, так. — Голос Гаи звучал раздраженно. — Я пытаюсь быть мягкой и податливой, на все соглашаюсь, но вы же понимаете, как это трудно! И внутри у меня все просто кипит и взрывается! Это просто выше моих сил!
— Ну конечно, конечно. Но не стоит так уж переживать. Что бы там ни было, мы ведь понимаем, что пьеса Джона очень хороша, разве нет?
— М-м-м…
— Нет, мы все и впрямь так думаем. А ты, Гая, вообще будешь иметь оглушительный успех в этой роли. Я это тебе обещаю. Ты согласна?
— Хотела бы я, чтобы это оказалось правдой… — пробормотала Гая, сжимая руки. — Но меня бесит, что Джон… что мистер Резерфорд так откровенно дает понять, что я не гожусь на эту роль. А при этом все щебечут мне, что роль просто невероятно выигрышна и что я не понимаю собственного счастья! А я просто…
— Гая, милая, ты говоришь ерунду! Джон только кажется недовольным…
— Только кажется? Неужели?
— Ну, положим, он может на самом деле быть резок… В конце концов, это у них, у Резерфордов, фамильная черта. Но уверяю тебя, милая, в свое время ты будешь вознаграждена за свое терпение… И помни, — добавила мисс Гамильтон с некоторым нажимом, — что мы все очень верим в тебя…
— Ну да, ну да. — Голос мисс Гейнсфорд зазвенел. — Я вам завидую, вы так спокойно ко всему относитесь. И вы так беспредельно добры ко мне, я просто удивляюсь — отчего бы? Ну и Бен, конечно, тоже. Вы оба. А мне просто смешно! Это будет мой провал!
— Но, милочка, это же вздор! Ты скоро станешь новой звездой театра!
— Ха! Можно подумать, вы действительно так думаете!
— Конечно! Как же иначе! — Голос мисс Гамильтон стал бесцветным, деревянным. — Именно так мы все и считаем.
Мисс Гейнсфорд пошла к двери и там обернулась.
— Но Адам так не считает! — сказала она громко, с ненавистью.
Мисс Элен Гамильтон быстро приложила палец к губам и указала глазами на перегородку.
— Он в самом деле разозлится как черт, если услышит от тебя подобные слова! — прошептала она. — А Джон сегодня опять приехал?
— Да, он на сцене. Кажется, он хотел с вами поговорить.
— О, мне очень надо его повидать, очень. Передашь ему, милая? Постараюсь тебе помочь…
— Да, конечно, тетя… — Мисс Гейнсфорд осеклась, и теперь ее голос зазвучал устало и виновато. — Ой, я совсем забылась… Ладно, простите меня, Элли, дорогая. Я ему скажу сейчас.
С вымученной улыбкой на губах она вышла из гримерной.
— О господи! — вздохнула мисс Гамильтон, но поймала взгляд Мартины в зеркале и сделала суровое лицо. — Если бы… Ну да ладно. Не будем обращать на эти пустяки внимания, хорошо?
В этой фразе слышался явный нажим.
* * *Актриса и ее костюмерша находились одни недолго. Не спрашивая разрешения, в комнату ввалился грузный мужчина цветущего вида в свитере и распахнутом на пузе кожаном плаще.
— Доброе утро, Джон! — весело прощебетала мисс Гамильтон и протянула руку. Грузный мужчина с проворством легкого танка подскочил к ее ручке, приложился, после чего метнул косой взгляд в сторону Мартины.
— Так-так, — быстро сказал он. — А это кто у нас тут?
— Моя новая костюмерша, Мартина. Познакомьтесь, это мистер Резерфорд.
— Очень приятно. Поставьте меня, милочка, к себе на полку рядом с прочими флакончиками. Только глядите, как бы ваша полочка не треснула подо мной, — ухмыльнулся Резерфорд и снова повернулся к мисс Гамильтон. — Это юное дрянное создание — мисс Гейнсфорд — сказала мне, будто ты хочешь меня видеть? В чем дело?
— Джон, что ты наговорил девочке?
— Я? Ровным счетом ничего. Ничего из того, что я имел ей сказать, и заметь, просто обязан был сказать. Я только скромно просил ее ради всего святого постараться сыграть ту центральную сцену без ее глупой жеманной улыбочки…
— Ты ее просто напугал, Джон.
— Это она меня пугает, когда раскрывает рот на сцене! И учти, что хоть она и твоя племянница, Элли…
— Она не моя племянница. Она племянница Бена.
— Будь она хоть племянницей Шекспира, она все равно играет ужасно. Я писал эту роль для умной, интеллигентной актрисы, которой можно хотя бы объяснить, что рот актеру дан не для того, чтобы ловить мух на сцене! А что я имею вместо этого? Туповатую бабенку, которая годится только на немую роль в радиопьесе…
— Не говори так. Она ужасно мила.
— Ерунда! Адам слишком мягок с ней. Ее надо вышвырнуть за дверь, что я и сделаю, если только на то хватит моего влияния! Собственно, это надо было сделать еще месяц назад!
— Дорогой Джон! Вспомни, что через два дня у нас премьера!
— Любая актриса, если она чего-то стоит, выучит эту роль за час! Я уже говорил ей, что…
— Джон, предоставь разбираться с ней Адаму. В конце концов, он наш продюсер, и он далеко не дурак.
Джон полез в карман, достал плоскую металлическую коробочку, взял щепотку табаку и заправил в ноздрю.
— Еще немного, и ты мне скажешь, что автора пьесы нельзя допускать на репетиции и позволять высказывать свое мнение! — сказал Джон, недобро усмехаясь и вслед за тем оглушительно чихая.
Мисс Гамильтон сжала губы.
— Знаешь что, Джон, — проронила она, — ты бы все-таки вел себя поаккуратнее. Чего доброго, у девочки случится нервный припадок прямо на сцене, если ты будешь продолжать ее травить. И если бы ты не написал этих прелестных пьес, и последней пьесы в частности, то…
— Побереги свои комплименты! — отмахнулся Джон. — Лучше найди актеров посмышленее… А уж если на то пошло, вдобавок я скажу тебе, что и Бен держится довольно неестественно и слабо в большой сцене последнего акта, там, где вы все вместе. И если Адам не будет следить за его игрой, Бен выкинет на премьере такой фокус, что мы все сядем в глубокую лужу!
— Джон, милый, не нагнетай. Он справится.
— Ты не можешь быть уверена. И я не могу. А потому, если Адам не предупредит его, предупрежу я сам. Я не дам Бену провалить мою пьесу, лучше я устрою для него персональную катастрофу, понимаешь? Он забудет думать, что такое — играть в театре! И я уже не говорю об этом чудище, о Перри Персифале! Какого черта — объясни на милость — какой садист, какой невежа впихнул этого кретина в состав исполнителей моей пьесы?
